Бесиво - Леонид Бородин

И что мы имеем? А имеем мы убийство, мало того, что непредумышленное, но еще, к тому же, и совершенное в состоянии аффекта. Статья — до трех. Но при такой пачке смягчающих и сочувствующих обстоятельств выскребем самый минимум. Ну а потом, как выйдешь… Человек ты положительный, без места не останешься. По крайней мере, пока я при своем месте.

Горький для Андрюхи разговор этот происходил в офисе Сергея Иваныча, куда они вернулись сразу, как только Андрюха пробурчал ему на ухо, что брата родного убил. Заметил, и отчего-то совсем без сочувствия, что нынешний офис не то что прежний. Контора! Вся мебель не домашняя, кресла и диваны пузырятся, будто перед задницами выслуживаются, телефоны — тоже сплошной выпендреж, и этот, конечно, на столе — компьютер, по экрану зайчики бегают. А Сергей Иваныч, как в кресло сел — будто и человек другой, Андрюха растерялся, хотел по-человечески пожалиться на судьбу, что такой фортель с ним выкинула, совета попросить по-свойски, как в деревне бывало… Куда там! Язык во рту колесом, слова изо рта, что поленья корявые. Не разговор, короче, а будто напроказничал и винился перед начальником каким…

Что особо обидно — сам-то он, каким был, такой и есть, только нищий теперь… Ведь не одни «зеленые» сгорели вместе с хозяйством, но и рублики, что после государственного бандитства на книжку уже не клал, а все в шкафчик… Да и Саньку не убивал, потому что нутром не убийца — случайность. Конечно, и раньше с соседом по деревне не были они ровней, но теперь-то он и глядит по-другому, и говорит, будто по плечу похлопывает.

А что до повинения, так и сам понимал: кроме милиции, другой дороги нету. Может, вообще не совета хотел, а нормального понимания человечьего. Досада-ржа разъедала душу. Словно быть все равно надо, а жить неохота. Как теперь вот он встанет со стула, так с первого шага одно кончится, а другое начнется. Одно быдлое бытьство и останется, а жизни уже не будет. Какая жизнь в принуде и без воли, и как все это перетерпеть… Санька — дурак… Какой-то особой воли хотел всю жизнь. Дураком жил, дураком помер. Жизнь-то, она и есть воля. Как же он, дважды по тюрьмам отсидевши, такой пустяковины не понял! Дурак!

Андрюха вдруг догадался, что надо ему сейчас всю свою теперешнюю маету-муку стравить на Саньку, потому что, по совести, не только ни в чем пред ним не виноват, наоборот, баламут и раздолбай братец, он-то и виноват во всем, что сегодня, и что завтра, и, может, уже до самого конца такой жизненный пролом уже ничем не залатать, ведь и жизни осталось не половина и, как оно пойдет глядя, даже и не полполовины, а всего кусок…

Одно в утеху: не одна Андрея Михалыча Рудакина жизнь под откос, а, похоже, вообще у всего народа нынешнего крыша сдвинулась, и некуда ей иначе, как и дальше сдвигаться. В детстве белены нажирались от озорства, за что отцы и драли ремнями задницы. А нынче-то что? Вся страна точно каким бесивом обожралась, и всяк на свой манер свихнулся, а пороть некому. И если так судить, то он, Андрей Рудакин, против общей свихнутости стоял поперек, сколь сил было. А кто-то так или иначе так должен был его заломать — руками родного братца и заломали, то есть откуда не ожидал…

Заметил ли герой новейших времен Сергей Иванович Черпаков, что уходил от него мужик Андрюха Рудакин не так, как пришел? И взглядом не так, и шагом не так. Однако ж, если и заметил, то, скорее всего, на свой счет занес, что, дескать, поддержал человека в трудную минуту, верный совет дал и наперед обнадежил, вот тот и распрямился навстречу испытаниям.

Впрочем, возможно, оно так и было…

5. А поезд чух-чух-чух…

Крепкомордый парень лет девятнадцати, в синей атласной рубахе навыпуск и в черных, с блестками, джинсах, без напряги каная под олигофрена, под аккомпанемент электроники лихо орал в микрофон сущую несуразицу:

…а поезд чух-чух-чух…огни мерцали,огни мерцали,когда поезд уходил…

Парень не отрабатывал положенное, он, как нынче принято говорить, ловил кайф на самом себе. Глотку имел отменную, и, если б не соответствующий знак-жест Сергея Иваныча Черпакова, никакой разговор даже за самым дальним столиком не состоялся бы. Но дал знак, официант, тоже совсем мальчишечка, подскочил к певцу-орале, и звук урезался наполовину.

Пока в специальных глиняных горшочках созревало заказанное фирменное нечто грибное, Сергей Иванович, попивая дорогущее, но воистину дивное многомарочное вино, с очевидной охотностью рассказывал мне о судьбе крестьянского сына Андрея Рудакина. Потом общение было прервано поглощением содержимого горшочков, поданных на расписных тарелочках с салфетками и фигурными вилками, — и откуда такое в районном ресторанчике?! Потом допивание вина и закусывание его громадными конфетами из белого шоколада.

С особым торжеством поведал Сергей Иваныч о том, как легко и даже весело отмазали они с адвокатом Андрея Рудакина от срока. Посидеть в следственном изоляторе ему, конечно, пришлось, но, если не считать вони и клопов, сидение его было беспроблемным — соответствующая атмосфера в переполненной камере была обеспечена, и даже паре «зверей», то есть «черным», то есть кавказцам, до того «державшим» камеру в полном беспределе, и им сумели втолковать, что к чему. В жратве вообще никаких ограничений, а жратва — она ж не на одного. Кормитель камеры, Андрей Рудакин, мужик и вообще фрайер по понятиям, в сущности, пропаханил в камере весь следственный срок, чем даже весьма необоснованно возгордился и даже малость «наблатыкался» — забыл, как в пятидесятых про таких вот «наблатыканных» говорили в народе: не столь блатной, сколь голодный — без уважения или жалости, с презрением.

Сергей Иваныч салфеточкой утерся, подытожил философски:

— Знаете, между прочим, что роднит советского мужика с советским интеллигентом? Скажу. Равно легкое впадание в блатеж. Не замечали? Ну что вы! В народе, кстати, давно уж блатных песен не певают. Не до песен. Зато по телевизору! Целые программы. Поют! Да еще с такой ностальгией. Башками трясут, глазенки закатывают. Не иначе комплекс непосаженных. Умора!

Уходить от темы я не хотел. Вклинился.

— Ну а дальнейшая судьба Рудакина? Вы в курсе?

Тут мой собеседник распрямился за столом, глазенки свои серо-зеленые выпучил, руками развел.

— Никак от вас не ожидал! Стыдно, господин писатель! А кто ж вам пару часов назад чай подавал?!

Я не устыдился. Я был потрясен.

— Как? Вот этот?! Плешивый…

— Значит, вам сюрприз! — хихикал олигарх. — По моему рассказу…

— Не только по вашему… Я в деревне…

— Да не важно! Важно, что у вас образ сложился, да? Этакий русский мужик… Почти из классики… По школе помню… Герасим, уходящий от барыни после того, как собачонку замочил. Самобытность и прочее… Так ведь? Так то ж было в проклятом прошлом. А в нашем, еще не совсем проклятом, другой народец. Вы на меня гляньте, каков я? А? Сам себе хозяин, да? И кличут не иначе как олигархом, хоть и районного масштаба. И что ж вы думаете, я в натуре сам по себе? Фигунюшки! И у меня «крыша». В области. И вам бы увидеть меня, когда я с этой «крышей» общаюсь!

Довольно хохотал, откинувшись на спинку стула.

— Ну а кто? Может, ваш брат — инженер душ человечьих, может быть, он сам по себе? Про присутствующих не говорим. Но спросить-то имеем право? Книжечки на какие шиши издаем? Ведь не пашем и не сеем. А книжечки издаем! Государство тут точно — ноль. Или другая картошка? Предположим: у подъезда «мерс» приткнулся, оттуда «новый русский»… Скромненько так… В звоночек пальчиком — дзинь-дзинь… «Уважаемый господин писатель, не позволите ли издать пару-тройку книжек ваших гениальных сочинений? А я уж вам и гонорарчик, как положено! Не откажите…» А писатель этак задумчиво и порога не переступая: «Ну, пожалуй… Позвоните через недельку…»

Не обиделись? И правильно. Если честно, с Андрюхой не все так просто было. Явился после отсидки… За спиной пустота, а в спине позвоночник-то еще пряменький, и голосок-басок хуторской… Нынче басок его слышали? Нет! Вот то-то! А поначалу басок, не иначе. Пришлось вразумить, втолковать. И не за один раз.

— Могли бы кредит дать по дружбе. Восстановился бы…

Покачал головой господин Черпаков.

— Нет. Восстановиться — полдела. А расплатиться? Просчитывал я этот вариантик. Невсерьез, но просчитывал. А если совсем честно, позарез тогда нужен был мне верный человек. Ну чтоб не вор. И чтоб полностью под рукой… К тому же не учитываете одного фактика в моей биографии: сколько я в судах-то отсидел, каких человечков насмотрелся. Еще тот опыт! А имея в виду и возраст Андрюхин… Надлом уже был. Хорохорился мужик, да только у меня глаз — что ватерпас, просек я колебание ватерлинии. Признаюсь, поднажал. Растолковал. Что дармовые бабки только раз в жизни могут в обрыв свалиться. У Бога один план про человека. А сатана фокус придумывает по проверке на вшивость. С иностранцами общаюсь, потому последнее время к русскому человеку интерес чувствую. И подметил, что проверку на вшивость русский человек, как правило, не выдерживает. Надламывается. Так что особой проблемы, чтобы из Андрюхи своего человека сделать… Не было ее. Проблемы.