Черепашкина любовь - Вера и Марина Воробей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что-то я, друг Гешмуфтий, никак в толк не возьму: что тебе от меня нужно?
В ответ послышалось неразборчивое бурчание Геши.
– К кому хочу, к тому и клеюсь! Тебе-то что?
Снова недовольное бурчание.
– Что такое?! Да у тебя, я вижу, конкретно крышу снесло! И память отшибло! До четырнадцатого февраля ты занят! Ты очень сильно занят!
– Да пошел ты! – отчетливо выкрикнул Геша.
Затем за дверью послышалась какая-то возня, и Лу, боясь, что ее разоблачат, опрометью кинулась к столу. Она едва успела всунуть ноги в сабо, когда дверь резко распахнулась. Похоже, Геша пнул ее ногой. В несколько размашистых шагов преодолев расстояние от двери до стола, он произнес тоном, не терпящим возражений:
– Собирайся, Лу! Клуб закрывается!
Глаза Геши пылали гневом. Лу посмотрела на Шурика.
– Клуб моего отца работает до шести утра, – оповестил Шурик, делая особый упор на словах «моего отца».
– Ты идешь или остаешься? – угрюмо спросил Геша, глядя куда-то в сторону.
Нужно было принимать решение. Лу поднялась, нашла глазами свою сумку, лежавшую на свободном кубе, медленно приблизилась к ней и, секунду поколебавшись, решительно перекинула ремешок сумки через плечо.
– Ты еще пожалеешь об этом! Очень сильно пожалеешь, Гешберт! – с угрозой процедил Шурик.
Геша молча, даже не взглянув на Шурика, шагнул к двери.
– А цветы?! – отчаянно взвизгнул Шурик, когда они уже вышли из кабинета.
Но Лу, встретив Гешин суровый взгляд, не решилась вернуться за цветами, хотя ей было ужасно жаль оставлять их здесь.
18
А в это время Черепашка рассказывала своему дяде о Гене, о том, какой он необыкновенный, хороший и добрый. Только почему-то сейчас, глядя в лучистые глаза Севы, она будто бы сомневалась в справедливости своих слов. Сегодня, в «Нулевом цикле», а может быть, даже по пути в клуб или еще раньше, на остановке, что-то произошло. Что-то такое, что не должно было случиться никогда. И Черепашка знала, что называется это одним коротким и безжалостным словом – «конец». Может быть, ей не надо было уходить, тогда бы все можно было исправить? Да нет, ведь она потому и сбежала из клуба, что в какой-то миг вдруг ясно почувствовала: все кончено! Но что кончено, почему? А если действительно так, тогда зачем же она распинается сейчас перед Севой, рассказывая, какой Гена замечательный и как он ее любит? Кого и в чем она пытается убедить или уговорить? Севу? Саму себя? А может быть, судьбу?
Елена Юрьевна ворвалась в комнату в самый неподходящий момент, когда Черепашка делилась с Севой своими сомнениями, рассказывая про тот злополучный поцелуй на набережной.
– Сев, а вдруг со мной что-то не в порядке? Бывает же так?
– Да брось ты! – Сева задумчиво почесал лысину. – Просто ты слишком многого ждала от первого поцелуя, а когда это случилось…
– Ой, ребятушки, извините! – Черепашкина мама состроила смешную гримасу. – А то я опять забуду… С этим вашим концертом все из головы повылетало!
– Короче, Склифосовский! – улыбнулся Сева. – У нас тут очень важный разговор.
– А у меня очень важное сообщение! – не растерялась Елена Юрьевна. – Послушай, дочь, наша редакция готовит сейчас новый молодежный суперпроект и уже два месяца не может найти ведущую. Это должна быть школьница, раскованная, симпатичная, обаятельная и с изюминкой…
– Ну а я здесь при чем? – Черепашка сняла очки и принялась сосредоточенно протирать стекла краем футболки.
– При том, что продюссеры объявили кастинг, то есть, по-нашему, пробы, понимаешь? И завтра с утра до вечера будут отсматривать претенденток. Вот я и подумала: а чем моя Черепашка не ведущая? В рок-музыке ты уже разбираешься не хуже меня, лицо у тебя… необычное, вот только не зажмешься ли ты перед камерой?
– Не зажмусь! – решительно заявила Люся. – Не зажмусь, потому что ни на какой кастинг не пойду!
– Ну и зря, – серьезно заметил Сева. – Глупо упускать такую возможность… И потом, в четырнадцать лет пора уже задуматься о будущем.
– Ненавижу, когда ты начинаешь говорить таким занудным голосом, – заявила Люся, надевая очки.
– Я могу и другим голосом повторить то же самое, хочешь?
– Я тебе пропуск закажу с утра, – уговаривала мама, – только если надумаешь, никому не говори, что ты моя дочка… Мало ли на свете Черепахиных!
– А вот это правильно! – поддержал ее Сева. – Все должно быть по-честному, без всякого блата. Да, жалко, что у меня рано утром самолет, а то бы я за руку тебя отвел на этот кастинг!
– Ладно, я подумаю, – пообещала Люся только затем, чтобы от нее отвязались.
Но хитрому Севе все-таки удалось взять с Черепашки честное слово, что она примет участие в «этой безумной затее».
В воскресенье, в одиннадцатом часу, Люся вышла из дому. И не данное Севе слово заставило ее пойти на кастинг, вернее, не столько оно, сколько желание куда-нибудь сбежать. Сбежать из дому, чтобы не ждать Гениного звонка. Она знала, что если останется дома, то не выдержит и сама позвонит ему. А Сева, после того как Люся в подробностях рассказала ему историю их вчерашнего похода в рок-клуб, строго-настрого запретил Черепашке звонить первой:
– Этим ты только все испортишь! Жди, сиди и жди! Займись чем-нибудь… А лучше вообще уйди из дома… Стоп! Так ведь у тебя завтра кастинг!
– А как ты думаешь, Сев, можно так быстро разлюбить одну девочку и полюбить другую? – Этот вопрос стоил Люсе невероятных усилий, но она все-таки задала его.
– А ты уверена, что он тебя любил?
«Сюда бы Лу, – подумала Черепашка, украдкой разглядывая своих соперниц. – Вот она бы точно прошла по конкурсу!» Народу в просторном холле телецентра «Останкино» собралось ничуть не меньше, чем на вчерашнем неудавшемся концерте. Но если вчера в клубе были и парни и девушки, то сегодня здесь собрались особы исключительно женского пола. Черепашка никогда не считала себя красавицей, а со вчерашнего вечера и вовсе перестала себе нравиться. Сейчас Люся поглядывала на этих ярко одетых, веселых, раскованных и красивых девушек, которые все без исключения казались ей лучше, чем она сама, и думала с тоской: «Я-то тут что забыла? Сидела б сейчас дома, книжку читала или музыку слушала!» Люся понимала, что ее шансы на победу равны нулю. Но, признаться, это обстоятельство ничуть ее не расстраивало. Очень даже хорошо, что нулю. Сейчас все, что касалось этого дурацкого кастинга, ей было, по выражению Лу, «глубоко фиолетово».
Все мысли Черепашки с некоторых пор занимал лишь один человек на всей земле. Его звали Геной. Сейчас она говорила себе: «Даже если он разлюбил меня или не любил никогда, это ровным счетом ничего не значит. Пусть любит кого хочет, все равно, кто это будет, Лу или другая девушка!» Главное, что она, Люся, невзирая ни на что, всю жизнь будет любить его одного, Гену Ясеновского.
