С индейцами в Скалистых горах - Джеймс Шульц

— Как же мы отсюда уйдем? — удивился я. — Ты сам говорил, что горный перевал закрыт для нас до лета.

— Есть второй перевал, к югу отсюда, — ответил Питамакан. — Перевал Два Талисмана. Там нет ни одного опасного места.

— Значит, нам легко отсюда выбраться! Отправимся же в путь как можно раньше.

Он покачал головой.

— Нет, мы не можем идти, пока не растает снег в долинах, где зимуют кутенаи и плоскоголовые. Мы должны будем спуститься в эти долины и оттуда идти к тропе Два Талисмана.

— Зачем нам спускаться в страну кутенаи? Почему бы не пойти прямо на юг, к перевалу?

Питамакан грустно усмехнулся.

— Между этой долиной и тропой Два Талисмана тянутся глубокие каньоны, высятся горы, через которые могут перебраться только птицы. И вдоль всех ручьев и рек проложены тропы, ведущие к Спинному Хребту Мира. Тропы эти похожы на тропу, которая ведет к перевалу Два Талисмана, и мы будем блуждать, пока не нападем на верный путь. Я не узнаю верной тропы, если мы не спустимся к большому озеру, откуда она начинается. А у этого озера я бывал и запомнил вехи. И не забудь, что в путь мы можем тронуться не раньше, чем стает снег в низовьях реки. Иначе на снегу будут видны отпечатки наших лыж, и враги нас выследят и догонят.

— Поднимемся к старому перевалу, где мы уже однажды прошли, — предложил я.

— Быть может, дорога окажется менее опасной, чем ты думаешь. Посмотрим, много ли там снегу и нельзя ли как-нибудь перевалить через хребет.

Питамакан заявил, что не стоит зря тратить время, но я настаивал. Если нам представлялась возможность вернуться к родному народу, мы должны были ею воспользоваться. И в конце концов я его убедил. Солнечным утром мы тронулись в путь. Быстро бежали мы на лыжах по глубокому снегу и вскоре увидели Соленые Источники. На склонах гор, словно раскинутая сеть, тянулись и переплетались тропинки, проложенные козами. Издали рассматривали мы этих странных косматых горных коз. Они держались отдельными группами. Одни лежали на снегу, другие сидели и уныло смотрели в пространство или щипали лишаи, покрывавшие почти отвесную каменную стену, с которой ветер смел снег. Некоторые стояли на едва заметных выступах и казались приклеенными к скале.

Долго смотрели мы на них и наконец пришли к заключению, что они могут карабкаться на самые неприступные скалы и проходить там, где олень непременно сорвался бы и полетел в пропасть. Рассмешил нас один старый козел. Стоя на задних ногах, он объедал лишаи, покрывавшие стену, затем решил перебраться на верхний выступ. Так как для разбега не было места и прыгнуть было нельзя, он поставил передние ноги на край выступа и подтянулся кверху, словно человек, подтягивающийся на мускулах.

Выйдя из лесу, мы начали подниматься на вершину хребта и вскоре вступили в полосу буйных зимних ветров. К счастью, в тот день ветра не было. Лыжи мы сняли, так как здесь, наверху, снег был словно спрессован ветром в твердую массу, мокасины наши не оставляли никаких следов. На склонах, обращенных к северо-западу, снега совсем не было, а на горах, высившихся с противоположной стороны, лежал снежный покров толщиной в несколько метров.

Было уже после полудня, когда мы добрались до перевала, и с первого же взгляда я убедился, что здесь нам не пройти. Крутой склон, с которого несколько месяцев назад я едва не скатился вместе с лошадью, был занесен снегом. Сверху над ним нависли зеленоватые снежные глыбы, казалось вот-вот готовые сорваться с гребня горы, острого, как лезвие ножа. Я понимал, что сделай мы еще несколько шагов — произойдет снежный обвал. Мы стояли на тропинке, проложенной козами; здесь она обрывалась. Дойдя до опасного места, козы круто повернули назад.

— Смотри, даже они не посмели идти дальше! — сказал Питамакан. — Нам нечего здесь делать. Идем домой.

Я был так опечален, что за всю дорогу не сказал ни слова. Домой мы вернулись поздно вечером, усталые и хмурые. Убедившись, что за время нашего отсутствия никто не подходил к хижине, мы развели костер, поели, а затем влезли в меховой мешок и крепко заснули.

Летели дни, а ловля пушных зверей шла все хуже и хуже. Я глубоко убежден, что не только хищные, но и травоядные животные никогда не уходят далеко от того места, где они родились. Я проверил этот вывод на старом медведе гризли, у которого не хватало одного пальца на левой передней лапе. Раз в три недели он приходил к озеру Марии, спускался в долину Красного Орла, затем поворачивал на север к Скалистым горам, а оттуда снова возвращался к озеру. Этот обход он повторял регулярно. Если наблюдение это правильно, то понятно, почему мы все чаще находили наши западни пустыми: мы переловили всех зверьков, водившихся в окрестностях.

Дни становились длиннее и теплее. После девяти-десяти часов утра нельзя было ходить на лыжах. Под теплыми лучами солнца снег стал рыхлым и зернистым; часто мы проваливались в сугробы и, стоя на земле, смотрели вверх, словно со дна зеленоватого колодца. А из такого колодца выбраться было нелегко. К концу нашего пребывания в горах мы выходили только ранним утром, когда после ночных заморозков снег был покрыт твердой корой.

Как-то вечером мы услышали далекий крик диких гусей. Он послужил для нас сигналом. В последний раз обошли мы все западни, а на следующий день упаковали наши меха. У нас было восемь рысей, пять росомах, две выдры, три горных льва и семьдесят куниц. К счастью, шкуры весили мало, и мы так туго стянули их ремнями, разделив на две пачки, что тюки получились маленькие. В дорогу мы взяли оленины, разрезанной на тонкие полосы и высушенной. Не забыли захватить сверло и небольшой кусок твердого березового дерева для добывания огня.

Тяжелый мешок из козьих шкур пришлось оставить. Морозы уже миновали, и хотя по ночам бывало холодно, но мы всегда могли разложить костер. Питамакану жалко было бросать мешок; чуть ли не перед самым нашим уходом он привязал его к дереву и принес в жертву Солнцу.

Когда спустились сумерки, мы в последний раз поужинали в нашей хижине. Долго сидели мы у костра и молчали. Никогда еще хижина не казалась нам такой уютной. Мне не хотелось уходить отсюда; я хмурился, словно мне предстояло расстаться с близким другом.

Мы ждали несколько часов, прежде чем тронуться в путь. Когда мороз сковал снег ледяной корой, мы вышли из хижины, надели лыжи и, взвалив на спину тюки, двинулись к низовьям речонки. У меня слезы выступили на глазах, когда я в последний раз оглянулся и увидел дымок, поднимавшийся над крышей хижины.

Сначала идти было трудно и мы часто проваливались в снег, но после полуночи снежная кора затвердела и могла выдержать нас. Мы сняли лыжи и дальше шли в одних мокасинах.