Королева воинов - Алан Голд

Старый, больной и всеми покинутый, Клавдий поднял кубок с вином и корицей, который оставил у постели раб. Когда-то он целые дни распивал вино с друзьями. Но теперь Агриппина заставила всех его друзей обходить дворец стороной, и никто не принимал приглашения отобедать, зная, что, если встретит императрицу, ее мстительные руки дотянутся до любого. Не пил он больше и со своими друзьями-греками, бывшими с ним бок о бок так долго. Нарцисс, пытаясь сделать Британика наследником императора, был уничтожен императрицей, и больше его во дворце не видели. А Паллант… Что Паллант! Возможно, он заодно с Агриппиной? Возможно, он слишком заботится о собственной выгоде и действует против интересов империи? Ха! Senatus Populusque Romanus![11] Все уходит в карманы богачей и на увеселения в Риме. Что ж, Паллант скоро в полной мере осознает опасность когтей самого хищного римского орла — Агриппины. Неважно, спал он с ней или нет, но после вступления на трон Нерона долго ему не прожить. Понимает ли он это? Знает ли, сколь блестящ и циничен философ Сенека и как влияет он на ум своего ученика, юного Нерона?

Отпив вина, Клавдий откинулся на подушки и мысленно представлял себе эту старую и больную ворону — свою империю, схваченную теперь молодой орлицей с острыми когтями и окровавленным клювом. Не довольствуясь разрушением работы всей его жизни, Агриппина проникла теперь в его разум и парила в нем, словно ночной кошмар, словно черное пророчество Сивиллы. Неужели не было спасения от этой женщины?

…Он хотел уже лечь, но блюдо грибов на столе выглядело слишком заманчиво. Он выбрал самый толстый и сочный гриб. Их доставляли с его родины— холмов Этрурии, тщательно мыли в горных потоках, а во дворец приносили наиболее доверенные стражники и готовили на кухне повара, которым он ежедневно щедро платил золотом, чтобы заручиться их верностью. Два гриба съедали перед ним, дабы он убедился, что Агриппина ничего не сделала с едой.

Он прожевал кусочек, наслаждаясь его изысканным вкусом. Грибы были похожи на сочное мясо и столь же превосходны, как и вся пища, которую он ел. Вот в чем оставалась теперь радость жизни… Хорошая еда, хорошее вино и память о хорошей компании. Слишком о многом думалось ему сегодня. А завтра будет достаточно времени, чтобы поразмышлять о бедах, что терзали мир. Как он устал…

Вино, несколько более сладкое, чем обычно, тоже было превосходным. Он съел еще один гриб, а затем еще один. Прекрасно. Завтра он проснется посвежевшим и снова будет думать о Британии, Иудее, Галлии и, конечно, Германии. Может быть, ему следует предпринять поход в Германию и покорить ее, как он когда-то покорил Британию?.. Слоны! Да, он возьмет в германские леса слонов. Это ужаснет варваров…

Император и властитель мира тихо опустился на ложе. Скоро он уже спал мертвым сном. От дверей императорской спальни быстро отошли люди Палланта. Они уносили тело слуги, который пробовал еду Клавдия.

Грек очень хотел увидеть, что происходит в покоях императора, но Агриппина стерегла двери, как стойкий часовой, и только иногда полным ненависти шепотом сообщала, что делает Клавдий:

— Он лег, пьет вино. Собирается взять еще один гриб… Нет, он ставит чашу… Поднимает ее опять, похоже, он плачет. Не, он говорит сам с собой. Нет, плачет… Теперь он пьет вино… Что-то бормочет, оглядывается вокруг, словно в комнате кто-то есть. Да, теперь он делает большой глоток вина. Проливает немного на тунику. Теперь он чистит тунику портьерой. О боги! Что за грязная пьяная скотина! Как он мог быть братом моего отца? Он не собирается больше есть… Нет, он не… Да, подожди, теперь он берет третий гриб. Старый идиот. Бормочет, словно разговаривает с кем-то. Нет, он ложится и… Я думаю, он заснул.

Наконец Агриппина позволила греку посмотреть в щель двери. Он приник к ней и увидел спящего на своем ложе Клавдия. Его кривые ноги раскинулись так, словно он ехал на слоне, а руки вывернулись, словно обрубки туши, брошенные на прилавок мясника.

На расстоянии Паллант не мог видеть, спит Клавдий или умер, поднимается его грудь дыханием жизни или уже упала с выдохом смерти. Но войти в комнату, чтобы проверить это, он не смел. В любом случае утром Паллант узнает, будет он советником нового императора Нерона или советником старого, пережившего свое время императора Клавдия — мужем матери нового юного императора или отвергнутым слугой угасшей звезды.

Он мог еще подождать. Но Агриппина — не могла. Кивнув греку, чтобы он оставался на месте, она осторожно открыла дверь и тихо подошла к императору. Она прикоснулась к его лбу, потом потрясла его за плечи, пощекотала и что-то раздраженно воскликнула. Император не двигался. Она посмотрела на его толстый живот, дряблые ноги, открытый рот. Во рту еще оставались грибы, а вино стекало на шею и тогу.

— Проснись, бог всего сущего!

Но император оставался безмолвным и неподвижным.

— Проснись, мой герой, мой бог, моя единственная любовь! — прокричала она. Она любила насмехаться над ним, когда он был жив, но куда более приятным оказалось потешаться над его трупом.

С улыбкой торжества она повернулась к греку, который ступил за порог, хотя Агриппина и заметила с презрением, что он готов бежать в любую секунду:

— Сообщи императору Нерону, что его мать желает с ним говорить.

54 год н. э. Дом Прасутага и Боудики в землях иценов

— Нерон? — спросил король.

Гонец кивнул.

— А он не приемный сын Клавдия? — спросил иудей Абрахам.

Тот кивнул опять.

— И где ты услышал о смерти императора Клавдия? — спросила Боудика, зная, что Римская империя жила слухами и пересудами.

— В Лондинии, Боудика. Это маленькое римское поселение на северном берегу Тамеса.[12]

— Я знаю, где находится Лондиний, — холодно сказала она. — Кто рассказал тебе эту новость? Сами римляне этому верят?

— Послы из Рима, которые рассказали жителям Лондиния о смерти императора, прибыли в Британию с сундуком монет, на которых выбит профиль нового юного императора. На монетах появился Нерон, когда еще не успели похоронить Клавдия!

— Значит, они знали, когда он умрет, — тихо сказал Прасутаг.

— Тогда они его просто убили, — заметила Боудика.

В комнате на некоторое время воцарилась тишина. Потом Абрахам сказал:

— Не обязательно. Хотя, судя по тому, что говорят о матери нового императора, учитывая, что она была женой Клавдия, это более чем возможно. Правда, в знак уважения к следующему в династии римляне нередко чеканят новые монеты еще при жизни старого императора, хотя и не зовут «императором» его наследника. Но наместники в провинциях могут рисковать своей карьерой и даже жизнью, чеканя монеты с изображением того, кого хотят видеть следующим правителем. Конечно, если они ошибутся, их ставленника могут отравить. Если же он не сможет стать правителем, то и сами они не протянут долго. Что же касается Нерона, то я был в Риме и видел его. Из всех родичей Юлия, Августа и Ливии он менее всего мог бы стать императором. Он толст и туп, и совсем не нравится людям. Нет, — закончил Абрахам, — это не работа Нерона. Он — мальчишка. Это — дело рук его матери, Агриппины.

— Да, похоже, это работа жены императора, — согласился король.

— Агриппина — само зло, — прошептал Абрахам. — Она опасна, как и ее бабка Ливия. — Он грустно улыбнулся и тихо добавил: — Ее можно просто назвать змеей…

Прасутаг слушал и размышлял, как все это может отразиться на жизни его народа.

— Как ты думаешь, — спросил он, — будет ли разница между старым императором и новым в отношении Британии?

Абрахам пожал плечами:

— В любом случае покажет только время. Император Калигула начал свое правление очень хорошо, а потом превратился в монстра. Клавдий начал как идиот, а закончил мудро и достойно, по крайней мере, уже тем, что не приговаривал к смерти всех, кого не любили его жены. Этот же — еще почти мальчишка, и мы не можем предсказать, что будет делать он. Но его советники, и особенно мать, — вне всякого сомнения, будут его направлять.

— Кто его советники? — спросила Боудика.

— Один очень умен и безмерно богат с тех пор, как вернулся из ссылки. Его имя — Луций Сенека, он философ и учитель Нерона. Второго зовут Афраний Бурр, он был командующим преторианской гвардией, это один из самых добродетельных и честных людей. Я встречал их обоих, когда был в Риме. Сенека изворотлив, и нужно опасаться каждого его слова, а вот Бурр — полная ему противоположность: он солдат и не любит всего, что не говорится открыто. Вот почему, наверное, Агриппина выбрала их обоих в советники Нерону: ни один из них не сможет серьезно повлиять на другого. Ограничение и равновесие, моя госпожа, ограничение и равновесие…

Обдумав услышанное, Боудика сказала:

— Нам придется отправить посольство в Рим, чтобы засвидетельствовать наше уважение императору Нерону. А что еще нам следует сделать, Абрахам?