Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы - Андрей Добрынин

Относительно того, где раздобыть денег, у меня не возникало никаких сомнений: если добывать такую сумму честным путем, то речь могла идти только об игре. Шагая по улицам к подворью низаритов, я обдумывал детали: как найти заведение поприличней, в какую игру играть, как распределять ставки. Из всех способов тягаться с фортуной наиболее предпочтительным казался мне покер, точнее, тот его упрощенный вариант, который обычно практикуется в игорных заведениях. Я постучал в ворота подворья, когда уже светало. Поднявшись в свою комнату, я с досадой почувствовал, что не смогу заснуть, хотя на следующий день мне следовало быть бодрым. Вдруг послышался тихий стук в дверь, и в комнату проскользнула фигура, до глаз закутанная в белое. Она положила у моего изголовья трубочку с письмом и так же беззвучно удалилась. Письмо состояло из одной только строчки: «Казино «Лаки Страйк», Роберт Клайв–роуд, 10, каждый вечер в зале для покера». Радость охватила меня: я понял, что вездесущие агенты низаритов разыскали Дмитрия Быкова и передо мной лежит точное указание, где его искать. Разумеется, дело еще далеко не было сделано, но напряжение наконец отпустило меня, и я погрузился в глубокий целительный сон.

Наутро я прежде всего разобрал свой пистолет, однако не обнаружил в нем никаких неполадок. Его отказ вытекал, видимо, отнюдь не из тех материальных причин, которыми люди привыкли все объяснять. Поэтому я без колебаний сунул «люгер» во внутренний карман смокинга, принесенного мне предупредительным слугой. Такие же прекрасно сшитые смокинги принесли и моим друзьям, — кроме маркиза, который получил полную парадную форму контр–адмирала перуанского флота. «Я повышен в звании», — шутил маркиз, когда мы сошлись в его покоях для утреннего кофе. Неспешно посовещавшись, мы распределили роли. Крупную игру я брал на себя. Маркизу в том же зале следовало играть по маленькой, изображая обедневшего аристократа. Виктор, известный своей удивительной невезучестью в игре, должен был со слоном ожидать нас на площадке для пролеток и автомобилей. Вадим Цимбал получил задачу забраться на манговое дерево, росшее неподалеку от казино, и в подзорную трубу наблюдать в окно за происходящим в зале для покера. Последняя предосторожность была не лишней — о казино «Лаки Страйк» по городу ходили темные слухи. Не так давно там при весьма темных обстоятельствах покончил с собой румынский принц, которого молдавские эмигранты прочили на престол Молдовы. Прочитав в газетах это известие, Виктор страшно огорчился не столько смертью принца, который, по его словам, являлся полным деградантом, сколько ударом, нанесенным по самому аристократическому принципу правления. Кроме того, он знал, как будут потрясены этой нелепой смертью Петя Кока и Лентяй. Принца нашли в туалете казино с простреленным виском, рядом лежал револьвер «наган». «Никогда не поверю, чтобы принц носил с собой такую пушку, словно какой–нибудь советский вохровец, — кипятился Виктор. — Его просто убрали. Уж я‑то знаю мир террора, мне–то можете поверить». Поговаривали также о таинственных исчезновениях тех счастливцев, которым удавалось обыграть заведение на крупную сумму. Однако все толки я пропускал мимо ушей. Тйга к воссоединению с друзьями и желание освободить любимую сливались в единую мощную силу, побуждавшую меня к действию.

Вечером, когда Роберт Клайв–роуд расцветилась огнями и роскошными нарядами гуляющих, мы с маркизом вошли через вертящиеся стеклянные двери в вестибюль казино. Виктор и Вадим Цимбал уже заняли указанные им позиции. Лакею–англичанину, проводившему нас в залу для покера, я бросил сразу полсоверена и объявил о своем желании играть по–крупному. Лакей бережно усадил меня за пустующий столик, покрытый зеленым сукном, и бросился на поиски подходящей компании. Тем временем маркиз отошел к другим столикам, где рассаживались игроки поскромнее. Я закурил сигару и сквозь спирали дыма стал разглядывать помещение, отделанное в модном стиле модерн, но с какой–то натужной роскошью, словно оно изо всех сил старалось казаться респектабельным. «Честен не тот, кто за честью гоняется, а тот, за кем она сама ходит», — вспомнил я слова своего давнего друга, умудренного годами и жизненным опытом московского бандита. Между тем за столик присел первый из партнеров. Я узнал его по многочисленным газетным фотографиям — это оказался Фемистоклюс Монахос, несметный богач и страстный игрок, совладелец той самой компании, которой принадлежал лихтер «Калипсо». Я хорошо знал людей такой породы — купаясь в золоте, они не могут спать спокойно, если не обыграют ближнего хотя бы на шиллинг. Впрочем, Монахос любил крупную игру и, судя по газетным сплетням, был в ней удачлив. Его крупный горбатый нос, отвисшие щеки, мешки под глазами и вечно полуоткрытый рот говорили, казалось, о вялой и флегматичной натуре, но живые глазки табачного цвета сразу уничтожали это впечатление. «Шельма грек», — подумал я.

За столик опустился второй партнер. И этого человека я знал: его лицо, напоминавшее близко посаженными глазами, бесцветностью ресниц и розовостью кожи поросячье рыло, я не раз встречал и на страницах газет, и в толпе лощеных джентльменов у входа в лучшие клубы и рестораны Калькутты, куда я сам не заходил из соображений конспирации. Передо мной был Исмаэль Аткинс, отпрыск семьи Аткинсов, крупнейших текстильных фабрикантов Англии. Здесь Аткинс вел дела по закупке сырья, прежде всего хлопка. Всеми правдами и неправдами он добивался установления столь низких цен, что несчастные бенгальские крестьяне вымирали целыми деревнями от голода, если до этого их не успевали забить палками сборщики налогов. На его упитанном лице не отражались ни одно чувство, ни одна страсть, бесстрастием веяло и от всей его фигуры, облаченной в строгий квакерский сьют. Бесцветные глаза из–под поросячьих ресниц смотрели холодно и трезво. Как и Монахос, Аткинс тоже был сильным игроком и выигрывал чаще, чем проигрывал. Однако это меня не страшило, так как в своей сегодняшней удаче я странным образом совершенно не сомневался. Именно потому богатство партнеров меня чрезвычайно порадовало: из таких людей я мог вытянуть всю необходимую сумму. Наконец за столик уселся и четвертый партнер. Я на секунду отвлекся, пересчитывая в уме свою небогатую наличность, когда же поднял взгляд на последнего игрока, то лишь испытанная выдержка позволила мне скрыть внезапное потрясение. Прямо напротив меня восседал Дмитрий Быков и с необычной для него серьезностью смотрел мне прямо в глаза. Он ничуть не изменился, был все так же упитан, румян и красив, как валет из карточной колоды. Какое–то неуловимое движение, обращенное ко мне, пробежало по его лицу, и я понял, что Дмитрий предупрежден и знает все. Я, разумеется, не подал виду, что мы знакомы, и обменялся с ним такими же церемонными приветствиями, как и с двумя другими партнерами. После этого Дмитрий обрел свою привычную веселость и заявил: «Я вижу, туг собрались люди солидные. Надо договориться о цене очка». Он назвал такую сумму, что табачные глазки Монахоса метнулись по лицам партнеров и даже белесые ресницы Аткинса дрогнули. Я уже ничего не боялся и тут же выразил согласие, после чего воротилам бизнеса показалось неловко отступать. Они только как бы невзначай осмотрели и ощупали принесенную лакеем колоду, проверяя, нет ли на ней крапа. Быков начертил мелком на сукне табличку, куда надлежало записывать очки каждого из игроков, и со словами «Приступим, господа» принялся тасовать карты. Не стану утомлять читателя перипетиями игры, скажу лишь, что ради меня Дмитрий Быков в тот вечер рискнул своей репутацией и каждый раз, когда ему приходилось сдавать, виртуозно передергивал карту. При этом сам он находился даже в небольшом проигрыше, все его действия направлялись лишь к моему успеху. К концу игры Монахос и Аткинс по количеству набранных очков сильно отставали от меня, и чтобы отыграться, им требовалось идти на риск: заказывать крупные игры, или игры втемную, или и то, и другое. При последних раздачах очки за взятки начисляются, как известно, в утроенном размере, поэтому партнеры впились взглядами в мои пальцы, уверенно тасующие карты. Заметить, разумеется, им ничего не удалось, так как по части передергивания я всецело положился на несравненное искусство Дмитрия, сам же уповал на свое мастерство игрока. При игре я сохранял гробовое молчание, как и оба дельца, которых я после своей раздачи оставил каждого без двух при игре втемную. От такого удара даже Монахос наконец закрыл рот, обнаружив хищные складки, идущие от ноздрей к углам рта. Англичанин мог бы по–прежнему считаться образцом сдержанности, если бы его молочно–розовое лицо не расцветилось некрасивыми багровыми пятнами. А тут еще Дмитрий, чтобы побольше разозлить партнеров, а также отвлечь их внимание от своих рук, не переставая сыпал шуточками и анекдотами: то про греку, который ехал через реку, то про британского тупицу с обязательной анекдотической фамилией Аткинс.