Агент особого назначения - Роман Ким

Я скользнул взглядом по книжному шкафу, набитому покетбуками. На самой верхней полке стояли книги в сафьяновых переплетах — переведенные на английский язык классические китайские романы «Поиски в области богов и духов» и «Цветок сливы в золотом кувшине». И рядом с ним томик Шекспира. Перехватив мой взгляд, Шиаду показал на металлические баночки с микрофильмами и объяснил, что он проштудировал новейшие труды шекспироведов, считающих, что Шекспир — миф. По мнению Шиаду, все пьесы Шекспира сочинил не Кристофер Марло, как утверждает американский ученый Кальвин Гофман, а сэр Фрэнсис Уолсингэм, начальник разведки при королеве Елизавете.

Я пропускал мимо ушей разглагольствования новоявленного шекспироведа. Я в это время припоминал, откуда те фразы, которые записала телефонистка. Надо было проверить мою догадку. Заметив, что я не слушаю его, Шиаду подошел ко мне и тихо спросил: вызывали ли меня на допрос? Я отрицательно мотнул головой. Тогда Шиаду сказал, что Лян, кажется, выживет, к нему уже вернулось сознание, его допросили, и он заявил, что тот, кто напал на него, был очень похож на меня. Это показание Ляна, разумеется, будут проверять, и в первую очередь, вероятно, допросят меня.

Я кивнул головой: мои мысли были заняты другим. Уходя от Шиаду, я дрожащим от волнения голосом сказал, что, кажется, нашел ключ к разгадке главной тайны.

Уже стемнело, и я не решился идти в библиотеку. Позвонил туда и застал библиотекаря. Он поверил мне, что я болен, и прислал со старичком — привратником библиотеки — нужные мне книги.

Я перелистал с начала до конца «Исторические записки» Сым Цяня и «Поиски в области богов и духов», затем «Троецарствие» и нашел в 23-й главе этого романа нужный мне эпизод о том, как Цао Цао казнил лекаря Цзи Пина.

Я откинулся на спинку стула и вдохнул в себя воздуху до отказа. У меня было такое ощущение, будто я сейчас взлечу, стоит только взмахнуть руками. Я понял что чувствуют ученые, когда после долгих усилий делают открытие.

Было уже около часа ночи. После минутного колебания я взял телефонную трубку и попросил номер Шиаду. Он ответил сонным голосом. Я объявил ему, что окончательно разгадал тайну. После минутного молчания Шиаду протяжно зевнул и посоветовал хорошенько проверить, чтобы потом не было конфуза. Он спросил: доложил ли я Фентону о разгадке? Я ответил, что немножко приду в себя, соберусь с мыслями и сяду писать докладную записку. К утру закончу, а потом позвоню Фентону, чтобы он принял меня. Шиаду поздравил меня, но выразил опасение, что Фентон может не поверить мне.

Набросав начерно тезисы докладной записки, я стал обдумывать план, в каком порядке изложить факты и доводы, чтобы они были связаны стальной логической цепью. Это заняло довольно много времени. Я услышал тихий стук в дверь. Подойдя к двери, приоткрыл ее. Там стоял незнакомый мальчик. Он протянул мне бумажку. Это была записка от телефонистки. Она просила сейчас же спуститься вниз ко входу в гостиницу. Ночь была на исходе, уже начинало светать. Очевидно, у телефонистки действительно очень важное дело.

Я спустился в вестибюль и подошел к двери. Телефонистки не было. Перед гостиницей расхаживал полицейский в белой чалме. Ко мне подошел высокий длиннолицый — гоминдановский террорист, на этот раз без головного убора. Я отшатнулся. Он коротко поклонился и сказал, что должен сообщить мне кое-что очень важное для меня. Свет большого фонаря над входом падал на нас. В вестибюле никого не было.

Длиннолицый тихо заговорил. Надо мной нависла грозная опасность. На меня нацелились — с одной стороны, английская полиция, с другой — хунбанцы. Они уже сделали мне предупреждение. Из моего шкафа уже изъяли гавайскую рубашку. Это сделала английская полиция. Рубашка будет использована как вещественное доказательство. Она выпачкана кровью Ляна, которого я пытался убить, чтобы он не выдал меня. С самого начала расследования я старался выгородить Ляна, не делал обыска у него и с его ведома спрятал у себя какой-то документ старика Фу. Хунбанцы изъяли этот документ у меня…

Я ахнул и, не дослушав длиннолицего, побежал к себе. Он не соврал. Рубашки в шкафу не было — негласный обыск, очевидно, произвели днем, когда я ходил обедать. Но страшней было другое — из чемодана исчезло то письмо на шелку, которое я спрятал на самом дне вместе с деньгами Уикса.

Я тотчас же сел писать рапорт на имя Фентона о том, что дважды подвергся обыску — со стороны английской полиции и со стороны бандитов-хунбанцев — и прошу оградить меня от подобных действий.

Рано утром я решил пойти с этим рапортом в управление.

Около шести часов утра меня разбудил Шиаду. По его лицу я сразу понял: произошло что-то очень серьезное. Он протянул мне несколько фотографий. Их только что принес ему один знакомый из гоминдановского консульства. Меня сняли, когда я стоял ночью у входа в гостиницу вместе с красным эмиссаром.

Я вытаращил глаза: с каким красным эмиссаром? Это же тот самый гоминдановский головорез, длиннолицый, который охотился однажды на Шиаду. Шиаду махнул рукой. Этот длиннолицый вовсе не гоминдановец. У него фальшивое удостоверение. Он красный. И меня сняли рядом с ним. Теперь мне угрожает смерть не только со стороны хунбанцев, но и гоминдановцев.

Я сел за стол и обхватил голову руками. Ничего не понимаю, какой-то запутанный, сумасшедший клубок. Хунбанцы — гоминдановские террористы — красные — Фентон с Яном — все хотят погубить меня. Со всех сторон грозит гибель. Я взял со стола рапорт на имя Фентона и сказал, что пойду прямо к Фентону на квартиру и расскажу обо всем.

Шиаду схватил меня за руку. Фентон вчера распорядился арестовать меня. Скоро придут за мной. Я буду обвинен в убийстве старика Фу и в покушении на Яна и Ляна. Суд непременно даст мне виселицу. Насчет этого можно не сомневаться. Мне остается одно — бежать.

Зазвенел телефон. Шиаду взял трубку и передал мне. Я услышал голос: «Ты не поставил вазу с белыми цветами. Значит, не согласен? Ты умрешь сегодня».

Я выронил трубку, Шиаду поддержал меня под руку и усадил на стул, затем схватил со стола рапорт, скомкал его и сказал, что сейчас он вылетит в Макао и может взять меня. С билетом и со всем остальным устроит. Я должен быстро собраться.

Я спросил: а как же быть с Уиксом? Я не могу бросить здесь дела.

Шиаду махнул рукой — Уиксу можно телеграфировать из Макао или, еще лучше, плюнуть на него. Уикс будет собираться еще сто лет. А у Шиаду уже все готово — можно скоро поехать искать микропигмея.

Он показал на чемоданы в углу комнаты и поторопил меня. Нельзя терять ни одной минуты. В любой момент нагрянут убийцы или полицейские.

Дальше счет времени пошел, как во время состязаний спринтеров, — по секундам. Думать мне было некогда — с Шиаду так с Шиаду. Схватив чемодан, я бросился к нему. Он взял свой чемодан, и мы побежали вниз. Наша машина понеслась к пристани, въехала на паромное судно, переправилась на коулунский берег и помчалась к аэропорту. Я пришел в себя только тогда, когда самолет, накренившись, описал большой круг в воздухе и я увидел в окошке далеко внизу крошечный островок у кончика полуострова. Прощай, Гонконг, будь ты проклят!

XII

По дороге в Макао Шиаду сказал: пробудем там только сутки и двинем дальше. Надо спешить. Уже все готово — и состав экспедиции, и снаряжение. Пока Уикс трезвонил и кутил, разъезжал по Малайе и Индокитаю, Шиаду действовал в Гонконге — получил деньги от тамошнего университета, католической общины и китайских купцов. Даже гоминдановцы дали, правда, с некоторыми условиями.

Стремительный поворот в моей судьбе сперва, напугал меня, но теперь я понял — все к лучшему. С Шиаду я быстрее приду к цели. Рисковать так рисковать. Игра стоит свеч!

Путь в Макао занял меньше четверти часа. Город встретил нас мелодичным колокольным звоном. Бросалось в глаза обилие церквей. Их шпили торчали всюду среди баньяновых деревьев и разноцветных черепичных крыш.

Шиаду пояснил, что Макао — самый благочестивый город в мире, поэтому официально именуется: «Город святого имени господня».

Мы остановились в старинной гостинице на набережной. Я купил путеводитель и отправился бродить по городу. Узкие мощеные улицы, палаццо в стиле барокко, окруженные высокими стенами, окна с толстыми чугунными решетками. На улицах совсем пусто — после обеда полагалось отдыхать. Был традиционный час сиесты.

Но в китайских кварталах сиесту не признавали. Совсем узенькие улочки, похожие на коридоры, были пропитаны запахом опия. Опиекурильни функционировали открыто. Игорные притоны тоже. Они попадались чаше, чем бары и кафе. В этом благочестивом «городе имени господня» дьявол занимал весьма прочные позиции. Поэтому, наверно, и было столько церквей, чтобы жители могли защищаться от соблазнов или замаливать грехи.