Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна - Артур Миллер

— Дорогой, тебе и в самом деле нужно по крайней мере послушать, что говорит Винсент, — проговорил Дениз.

— Так что ты предлагаешь? — спросил Даглас.

Винсент выдержал паузу.

— Даг, я с очень большим уважением отношусь к тому, что ты здесь пытаешься сделать…

— Господи помилуй, Винс, здесь же будут новые рабочие места, люди станут наконец испытывать к себе уважение, они здесь будут работать, будут защищать лес от воровства! Страна-то ведь вымирает, Винс!

В глазах у него стояла сплошная боль, от этого Левину стало тошно, и он тут же обругал себя за такую бесчувственность. Где-то на окраине его сознания болталось неясное ощущение отвращения, а мужчины и Дениз уже договорились съездить к перегонному аппарату и все там осмотреть. Левину просто не верилось, что, несмотря на совершенно непредсказуемые последствия, Даглас все равно намерен запустить процесс перегонки.

Винсент и Левин поехали в «остине», а Даглас с Дениз последовали за ними в пикапе. Раздражение Винсента вырвалось наружу, и он все время то резко жал на газ, то тормозил.

— Вы ж понимаете, это в общем-то не мое дело. — По какой-то причине он вдруг стал извиняться перед Левином, который и сам испытывал нечто вроде чувства ответственности — за что и почему, он вряд ли сумел бы объяснить даже себе.

— Он собрал эту штуку из всякого металлолома. Это сплошной хлам! И я, конечно же, не намерен ошиваться где-то поблизости, когда он запустит это свое устройство.

— А что насчет его детей?

— Не знаю. Просто не знаю.

Левин заметил какие-то металлические сосуды, прикрепленные к деревьям, и Винсент пояснил, что в них собирается смола, стекающая из насечек на стволах. Здесь было почти холодно, прямо как в Северной Европе. Странно, ведь внизу, всего в нескольких милях, плещется теплое море.

— Конечно, это не та порода сосен. Не спрашивайте, почему не та. Это вне моей компетенции.

— А что это с ним такое? — спросил Левин. — Тщеславие заело? Я хочу сказать, тут он вряд ли может рассчитывать много заработать, не так ли?

— Возможно, если бы у него было несколько перегонных кубов, но у него есть только этот. Не уверен, правда, что это тщеславие. Он действительно любит эту страну, а вот насчет нее, думаю, она уже на грани…

— Я забыл спросить про учебу его детей.

— Не важно. Я знаю, что он ответит: покажет на книги, стоящие на каминной полке. История, учебник года 1925-го или что-то в этом роде, химия издания 1910-го, сборник рассказов Киплинга и еще одна, не помню, что именно… ах да, атлас мира. В котором Индия все еще закрашена розовым как Британская колония.

— А как насчет нее? Ее-то это заботит?

— Вы же сами видели, какой он упрямец. — Он секунду помолчал. — Он, видите ли, как влюбленный.

— В кого?

— Не знаю, как это сказать. В идею, наверное. Идею… — Он некоторое время подыскивал нужное слово, потом, кажется, прекратил. — Понимаете, во время войны он охотился за немецкими подводными лодками. И влюбился. В это великолепное море, в это солнце. Это было, конечно же, еще до того, как сюда хлынули туристы, еще до прихода сюда современной технологической цивилизации. В порту работали конные повозки, а пляжи были — ну как девицы невинные, так он однажды выразился. Сплошная бедность, но еще не испорченная. Вот он и размечтался, как переедет сюда жить, и состряпал этот проект свой — плавать на катере с острова на остров и демонстрировать фильмы. Мне иной раз кажется, что все в его затее очень просто, — он и впрямь хотел начать тут хоть какое-то дело. Так со всеми бывает, надо думать, но некоторым это представляется абсолютно необходимым — стать родоначальником чего-то, изобретателем, человеком, который зачинает что-то новое. Я говорю так, потому что у него было очень хорошее место в Нью-Йорке, дом в Гринвич-Виллидж, полная чаша. Но там он ничего не начинал, никакого нового дела. Он, некоторым образом, жаждал боя, мне кажется. — Винсент засмеялся и помотал головой. — А вот и это место, если угодно.

— Думаете, он стремится делать добро?

— О да, очень стремится, но я пришел к выводу, что это, наверное, для него не главное.

— Значит, он желает вроде как сделать себя заново. Создать что-то.

— Думаю, да.

Левин смотрел на грунтовую дорогу, на все эти рытвины и булыжники впереди. Детей у него не было, и он уже давно пришел к убеждению, что эта его «недостаточно активная сперма» — большая удача. Отец из него просто не получился бы, и, уж конечно, не теперь, когда ему почти сорок. Главное, он полностью располагал своим временем и посвящал его пианино, да и Адель тоже. И никаких сожалений на сей счет. Или, может быть, она думает иначе? Он трясся в этой маленькой машине, ударяясь коленями о приборную панель, и размышлял о том, действительно ли Адель довольна их бездетным статусом, как старается это показать. Вспоминал он о мучительных намеках, жестах, о слезах, что однажды заметил у нее на глазах, когда она глядела на колыбель новорожденного сына одного их приятеля. Он даже внутренне застонал от этих воспоминаний. И зачем его занесло на Гаити, в это бессмысленное место, где он ничего не понимает? Он чувствовал себя потерянным, брошенным и внезапно задумался, а любит ли его Адель, а также о том, не был ли ее отказ ехать с ними и остаться в городе вызван какой-нибудь иной причиной. Странная мысль — она никогда и ни за что не изменила бы ему. Но все же, все же… И эта мысль тут же расцвела ярким цветом и оформилась окончательно: она ждала до самой последней минуты, когда ему уже было поздно отказываться от поездки, и осталась там, имея полную свободу гулять по этому непостижимому городу, белая женщина, совершенно одна…

Они проехали не более полумили по шоссе, когда Винсент снова свернул на грунтовую дорогу, и по ней они внезапно выехали на поляну; там стоял черный бак, прислоненный под углом к склону горы, как отдыхающий монстр; множеством перепутанных труб он был соединен с несколькими баками поменьше, установленными на разной высоте, ниже и выше его. Невдалеке громоздилась поленница из сосновых бревен высотой в два человеческих роста, стояли бетономешалка, дубовые и стальные бочки. Вокруг спали собаки и бродило с полдюжины рабочих, они пили воду, смеялись или просто пялились в пространство.

Левин выбрался из машины, и к нему подошла Дениз. Винсент пошел к бакам вместе с Дагласом, тот что-то ему объяснял на ходу. Дениз, понизив голос до заговорщического шепота, сказала:

— Знаете, у нас есть фисгармония.

— Да, я ее заметил.

— Может, вы нам сыграете?

— Ох! Ну… — Откуда она узнала, что он играет? Непонятные вопросы всегда утомляли его. Он даже был не совсем уверен, что говорил Винсенту о том, что он и Адель пианисты, но тут голос Винсента заставил его повернуться к бакам.

— Ты просто обязан выслушать меня, Даг! — кричал он. А Даглас чуть не из кожи вон лез, пытаясь перебить приятеля, возводил глаза к небу, топал ногой. — Я знаю, что это для тебя значит, Даглас, но это все ошибка, тебе нельзя начинать это дело без профессиональной консультации.

— Ты!..

— Нет! — выкрикнул Винсент умоляющим тоном. — Я не специалист, я тебе уже сто раз это повторял, и я не стану нести ответственность…

— Но давление вовсе не…

— Я этого не знаю, и ты тоже не знаешь! Я прошу тебя подождать! Просто подождать, ради всего святого, пока не найдешь кого-нибудь…

— Не могу я ждать, — тихо проговорил Даглас.

Потом это долго еще будет поражать Левина, но в тот самый момент, как Даглас перестал кричать и замолк, в отдалении стихла и жужжавшая там бензопила. Будто весь мир теперь прислушивался к тому, что здесь происходит.

— Почему ты не можешь подождать? — спросил Винсент, на удивление легко справившись с раздражением.

— Я болен, — ответил Даглас.

— Что ты хочешь сказать?

— У меня рак.

Винсент инстинктивно протянул к нему руку и схватил за запястье. Рабочие ничего не слышали, они просто стояли и ждали распоряжений Дагласа.

— Я должен убедиться, что это работает, прежде чем умру.

— Да, — согласился Винсент.

Дениз подошла к мужу и сжала его руку. И Левин понял, как сильно они любят друг друга, как она, совершенно не приспособленная к подобной жизни, принесла в жертву даже образование своих детей, только чтобы Даглас имел возможность протянуть еще немного и осуществить столь необходимую ему фантазию.

— Я нынче же возвращаюсь в порт, во второй половине дня. А сейчас мне нужно сделать несколько звонков, — сказал Винсент. — Думаю, мне удастся найти кого-нибудь, если понадобится, то хоть из нашего офиса в Майами. Там должны быть специалисты, кто знает, кого сюда можно прислать, кого-то, кто может дать нам квалифицированный совет. — Это «нам», кажется, благотворно подействовало на Дагласа, пробило брешь в его оборонительной позиции; наконец-то они объединили свои усилия, по крайней мере до такой степени, что это оправдывало и узаконивало созданный аппарат, превращало его в реальность. Даглас обхватил Винсента за шею и притянул к себе; Дениз подошла ближе и поцеловала Винсента в щеку. Облегчение, появившееся на лице Винсента, поразило Левина, который был доволен уже тем, что двое друзей не рассорились, между ними не случилось ничего страшного, но в отличие от Винсента его не слишком порадовала эта внезапная вспышка надежды, которая охватила вдруг всех. В конце концов, проблема с баками или с самой перегонкой никак не была решена; над проектом по-прежнему висел ничем не удерживаемый дамоклов меч. Ничего особого, в сущности, не произошло, разве что эти трое слились в едином порыве взаимного примирения.