Первые люди на Луне - Герберт Уэллс

Почти тотчас же нам пришлось натолкнуться на лунных жителей — селенитов. Их было шестеро, они шли гуськом по каменистой равнине, издавая несодеянный писк и визг. Повидимому, они сразу приметили нас, мгновенно все смолкли и остановились, как вкопанные, повернувшись лицом в нашу сторону.

Я вмиг отрезвился.

— Насекомые, — пробормотал Кавор, — насекомые! И они воображают, что я буду ползать перед ними на животе, на моем позвоночном животе! На животе! — повторил он с негодованием.

Затем вдруг с бешеным криком он сделал три размашистых шага и прыгнул по направлению к селенитам. Прыгнул он неважно: несколько раз перекувырнулся в воздухе, покружился как раз над самыми насекомыми, и исчез, громко шлепнувшись где-то среди пузатых кактусов. Как отнеслись селениты к этому ошеломившему их и, на мой взгляд, неблагородному вторжению непрошенного гостя с иной планеты — не сумею сказать. Припоминается мне только вид их спин, когда они разбежались в различные стороны… а впрочем, не утверждаю это положительно. Все последние инциденты перед наступившим у меня потом беспамятством оставили в моем мозгу очень слабое и неясное впечатление. Знаю только, что я сделал шаг, чтобы последовать за Кавором, но споткнулся и растянулся во весь рост между камнями. Нет сомнения, мне внезапно сделалось дурно, и я утратил сознание. Кажется, происходила жесткая схватка, отчаянная борьба, и в результате я очутился в каких-то железных объятиях.

…………………………………………………………….

Мои последующие ясные воспоминания застают нас уже пленниками на неведомой глубине под лунной поверхностью; мы пребывали в непроглядном мраке, среди странных, невесть откуда исходивших звуков; тело у нас было покрыто царапинами и шишками, голова же трещала от боли.

Глава XII

Лицо селенита

Я очутился сидящим на корточках во мраке, наполненном шумом. Долго я не мог понять, где я и как я попал в это затруднительное положение. Я вспомнил о чулане, в который меня иногда запирали в детстве, затем о темной и шумной спальне, в которой я лежал однажды, когда был болен. Но эти раздававшиеся кругом меня звуки не были похожи ни на какой мне известный; кроме того, здесь в воздухе было распространено благовоние, напоминавшее запах скотного двора. Затем мне показалось, что мы еще за работой над сооружением шара и что я за чем-то вошел в погреб Каворова дома. Но тут я припомнил, что мы уже кончили наш шар, и я подумал, что мы, должно быть, еще в шаре и странствуем по поднебесью.

— Кавор, — сказал я, — нельзя ли нам осветиться?

Ответа не последовало.

— Кавор! — настаивал я.

Вместо ответа послышались стоны.

— Моя голова! — прошептал он. — Ох, как болит у меня голова!

Я хотел было приложить руки ко лбу, тоже сильно болевшему, но оказалось, что они у меня связаны. Это страшно испугало меня. Я поднес их к губам, и почувствовал прикосновение холодного гладкого металла. Руки мои были скованы. Я попробовал раздвинуть ноги, но и они оказались в оковах; затем я убедился, что, кроме того, я был прикован к полу еще более толстой цепью, обернутой вокруг моего туловища.

Меня охватил такой страх, какого я еще ни разу не испытывал в прежних наших похождениях и несчастьях.

— Кавор, — громко завопил я, — почему я связан? Зачем вы связали меня по рукам и по ногам?

— Я не связывал вас, — отвечал он. — Это — селениты.

Селениты! Мой ум уцепился за это слово на некоторое время. Затем и вся память вернулась ко мне: безжизненная снежная пустыня, таяние мерзлого воздуха, быстрое прозябанье растений, наше странное прыгание либо ползанье среди скал и растительности кратера. Вся тягость наших неистовых поисков за исчезнувшим шаром отчетливо вспомнилась мне… Наконец, открывание большой крышки, находившейся над шахтой!

Затем, когда я силился припомнить наши последние действия вплоть до печального положения, в котором мы очутились, моя головная боль стала совсем нестерпимой. Я уперся как бы в неодолимую преграду, в безвыходный тупик.

— Кавор!

— Что?

— Где мы?

— Почем я знаю.

— Мы умерли?

— Какая чушь!

— Значит, они нас взяли в плен?

Он ничего не ответил, только сердито проворчал что-то. Продолжавшееся еще легкое действие яда сделало его, повидимому, крайне раздражительным.

— Что вы намерены делать?

— Почем же я знаю.

— Да, конечно, — пролепетал я и замолчал.

Однако, я вышел из оцепенения, в котором пребывал так долго.

— Боже мой, — вскричал я, — хоть бы вы прекратили ваше гуденье!

Мы снова погрузились в молчание, прислушиваясь к глухому сочетанию странных звуков, напоминавшему гул многолюдной улицы или фабрики. Сначала я не мог разобраться в этом хаосе, но после долгого прислушиванья стал различать новый и более резкий элемент, выделявшийся среди других звуков. Это был ряд последовательных, довольно неопределенных созвучий, легких ударов и шорохов, вроде шуршания неподвязанной ветки плюща, бьющейся об окно, или порхания птицы в клетке. Мы прислушивались и напрягали зрение, стараясь разобрать что-нибудь, но темень была непроглядная. Затем послышался звук, напоминавший осторожное повертывание ключа в замке. И, наконец, передо мной сверкнула, как бы вися в бездне мрака, тонкая светлая линия.

— Глядите! — тихо прошептал Кавор.

— Что это такое?

— Не знаю.

Мы вытаращили глаза.

Тонкая светлая линия превратилась в более широкую полосу и стала бледнее. Явление приняло вид голубоватых лучей, падающих на белую стену. Бока светлой полосы перестали быть параллельными; образовалась глубокая выемка на одной стороне. Я обернулся, чтоб указать на это Кавору, и был немало поражен, увидав его ухо ярко освещенным, — вся же остальная фигура оставалась в тени. Я повертывал голову, насколько мне позволяли мои оковы.

— Кавор, — проговорил я, — это за нами.

Ухо его исчезло, уступив место глазу.

Вдруг щель, пропускавшая свет, еще больше расширилась и оказалась просветом отворяющейся двери. Снаружи распахнулась яхонтовая перспектива, и в дверях стояла странная фигура, силуэт которой резко обрисовывался при ярком свете.

Мы оба делали судорожные усилия, чтобы повернуться, и, не успев в этом, сидели, глазея через плечо на диковинное явление. Сначала, по первому впечатлению, я подумал, что перед нами стоит какое-нибудь неуклюжее четвероногое с опущенной вниз головой; но вскоре разглядел, что это была тщедушная фигура селенита, с короткими и чрезвычайно тонкими, кривыми ногами, с головой, вдавленной меж плечами. Этот был без шлема и без верхней одежды.