Лидер «Ташкент» - Василий Ерошенко

Ко мне и Сергееву скоро пришла во главе с Новиком целая артиллерийская делегация.

Пока выяснялось, насколько осуществима внезапно возникшая идея, артиллеристы успели собрать о зенитной башне «Огневого» весьма интересные сведения.

Во-первых, они разузнали, что на этом же корабельном корпусе прибыли эвакуированные с завода оружейники, устанавливавшие башню и прекрасно знакомые с монтажными схемами всего ее оборудования. Во-вторых, оказалось, что башня уже испытана боевой стрельбой и даже сбила фашистский бомбардировщик.

Произошло это в лимане, где вражеская авиация атаковала буксиры, выводившие с завода корабельные корпуса. Огонь из башни открыли рабочие, заранее позаботившиеся, чтобы боезапас был наготове. Стрельбой никто не управлял, но один самолет они все-таки сбили, и башня недостроенного эсминца открыла свой боевой счет.

«Огневому» башня пока не требовалась. Но на его зенитную установку, как и следовало ожидать, уже имелись претенденты помимо нас. Немалую сложность представлял сам перенос башни с ее погребом, перегрузочным отделением и элеватором (общий вес всего этого, если не ошибаюсь, около двадцати тонн) на корабль, где для нее и места-то не предусмотрено.

Но трудности оказались преодолимыми. Подходящее место для башни нашлось в корме, в районе четвертого и пятого кубриков, то есть как раз там, где у нас все было разворочено и новые работы требовали сравнительно небольшой дополнительной ломки. И завод — вот уж не формально отнеслись люди к нашей неожиданной заявке! — взялся выполнить эти добавочные работы, не изменяя по возможности общих сроков ремонта. Само собой разумелось, что монтажом башни займутся николаевские мастера.

Что касается других претендентов, то они отпали после того как инициативу «ташкентцев» решительно поддержали командующий эскадрой Л. А. Владимирский и флагманский артиллерист флота А. А. Руль. Принципиальная сторона вопроса уладилась еще быстрее, чем техническая.

Таким образом, «Ташкент» получает сверхштатную скорострельную зенитную установку солидного калибра, способную поражать цели на высотах до шести тысяч метров. Сочетание такой башни и батареи автоматов, которые достают цели, летящие на высоте две — две с половиной тысячи метров и ниже, делает корабль не то чтобы неуязвимым с воздуха, но во всяком случае способным отражать атаки вражеской авиации гораздо успешнее, чем прежде.

Заводские инженеры вместе со специалистами штаба флота без задержки сделали все расчеты, потребовавшиеся для установки башни на корабле. Нижняя часть ее хорошо поместилась в четвертом кубрике, обитателям которого пришлось немного потесниться.

Когда башню стали монтировать, краснофлотцы часто от души смеялись, наблюдая, как она, вращаемая электромотором горизонтальной наводки, забавно крутится вокруг своей оси, в то же время быстро водя вверх и вниз длинными стволами орудий. Крутилось вместе со всей башней и нижнее ее отделение, оказавшееся в четвертом кубрике. Пока тут все проверялось и прилаживалось, иные веселые матросы успевали в свободную минуту покататься на вертящейся башне, как на карусели. Отсюда и пошло прочно приставшее к нашей сверхштатной прозвище — «башня смеха».

А официально зенитную башню стали именовать четвертой, поскольку лидер имел три башни главного калибра. Вверили ее самому боевому из наших лейтенантов-артиллеристов — Вениамину Макухину, отлично командовавшему второй башней. А на вторую пошел новый наш сослуживец лейтенант Сергей Матлахов.

Из «старых», кадровых, комендоров перевели в зенитную башню старшин и краснофлотцев Алексея Спирякова, Валентина Юдина, Василия Плужника, Ивана Грицуту, Филиппа Крищенко. Остальных подобрали из прибывавшего пополнения.

На новую зенитную установку возлагались большие надежды, в нее как-то сразу поверили. И не напрасно.

Но я слишком забегаю вперед. Увидеть четвертую башню на борту лидера мне довелось гораздо позже, чем остальному экипажу. В сентябре 1941 года военная судьба на некоторое время разлучила меня со стоявшим в доке «Ташкентом».

Эсминец «Фрунзе»

Вызывают на линкор, к командующему эскадрой.

— Так вот, — начинает Лев Анатольевич Владимирский, внимательно ко мне приглядываясь. — Вам, вероятно, известно, что Бобровникова все-таки пришлось уложить в госпиталь. Напрасно не сделали этого сразу. А корабль его уже может воевать…

Конечно, мне известно и то и другое. Командир эсминца «Фрунзе» капитан-лейтенант П. А. Бобровников был, как, наверное, помнит читатель, ранен под Одессой осколком разорвавшегося в воде немецкого снаряда. Тогда же получил боевые повреждения, относительно небольшие, его корабль. Бобровников сам привел эсминец в Севастополь, но «вылечиться на мостике» капитан-лейтенанту не удалось. Ему стало хуже. Рана на спине, хотя и не особенно опасная, требовала лечения настоящего. Корабль вернулся в строй раньше своего командира.

После первых слов контр-адмирала уже нетрудно было угадать, что он мне скажет дальше. И на вопрос Л. А. Владимирского, не возражаю ли я против того, чтобы сегодня же вступить во временное командование эсминцем «Фрунзе», ответ у меня готов был заранее. Я сказал, что рад возможности плавать и воевать, а не сидеть в доке.

У меня нет никаких сомнений в том, что Орловский, Сергеев, Сурин обеспечат контроль за ремонтными работами, решат все вопросы, которые могут возникнуть. В этом я спокойно мог заверить командующего эскадрой.

— А я попрошу флагманского механика почаще наведываться на «Ташкент». Да и сам побываю у вас, — обещает контр-адмирал. И невесело шутит: — Ну, а если бомба в док, не поможет и присутствие командира…

Все решено за несколько минут. На том же катере, который доставил меня на линкор, иду обратно к доку. Взять в каюте реглан и чемоданчик — и я буду готов отправиться на Минную пристань, где стоит «Фрунзе». Но сперва нужно еще о многом переговорить с комиссаром, старпомом, механиком и другими товарищами.

— Я так и знал, что этим кончится, еще вчера ждал, — признается Сергеев. По совести сказать, завидую тебе!

Орловский, остающийся на «Ташкенте» за командира, педантично принимает у меня корабельные дела, не забывая спросить ни о чем существенном. Он и так в курсе всего, но хочет соблюсти формальности. Сурин прощается сумрачно и как-то рассеянно, ни о чем не спрашивает. Ремонт взвалил на плечи механика столько забот, что он слабо реагирует на все, выходящее за их круг. А что ему надо делать, прекрасно знает сам.

Уже на стенке дока меня догоняет парторг Василий Иванович Смирнов, куда-то отлучавшийся.