Республика ШКИД (большой сборник) - Алексей Пантелеев

— Какие сыпчики? — удивился Сашка.

— Сыпчики… С шпалырами и вынтовками.

— Сыщики, наверное, — решил Ленька. — Он нас запугать хочет. Нет, Мефтахудын, — обратился он к сторожу. — Мы отсюда не уйдем… Идти нам некуда.

Мефтахудын немного посопел, потом голова и рука с фонарем скрылись, и сапоги татарина застучали по лестнице вниз.

Товарищи снова улеглись. Засыпать было уже труднее. В каморку пробрался холод, сламщики дрожали, лежа под Сашкиным пальто и под двумя рваными, мокрыми тюфякями.

— Разведем огонь, — предложил Ленька.

— Что ты! — испугался Пыльников. — Тут солома и все… Нет, еще пожар натворим.

— Глупости.

Ленька вылез из-под груды матрацев и принялся расчищать мочалку, пока не обнажился грязный каменный пол.

Тогда он положил на середину образовавшегося круга небольшой пучок мочалы и зажег спичку. Просыревшая насквозь мочала не зажигалась.

— У тебя нет бумаги? — спросил Пантелеев.

— Нет, — ответил Сашка, — у меня книги, а книги рвать жалко.

Ленька порылся за пазухой и вытащил бумажный сверток.

— Это что? — спросил Сашка.

— Генрих Гейне, — протянул Ленька жалким голосом и в темноте грустно улыбнулся.

Он скомкал один лист и поджег его. Пламя лизнуло бумагу, погасло, задымилось и снова вспыхнуло.

— Двигайся сюда, — сказал Ленька.

Сашка подвинулся.

Они сожгли почти весь перевод Гейне, когда на лестнице раздались шаги. Ленька обжег ладони, в мгновение погасив костер.

В отверстие снова просунулась рука с фонарем и на этот раз уже две головы. Раздался голос Сашкеца:

— Эй вы, гуси лапчатые! Вылезайте!

Пыльников и Пантелеев прижались к стене и молчали.

— Ну, живо!

— Лезем, — шепнул Ленька.

По одному они вылезли через отверстие на лестницу. Вылезли заспанные и грязные, облипшие мокрой мочалой и соломой.

Ничего не сказали и стали спускаться вниз.

Сашкец и Мефтахудын проводили их до ворот. Сашкец стоял, всунув рукав в рукав, и ежился.

— Нехорошо, дядя Саша, — сказал Пыльников.

— Что ж делать, голубчики. — распоряжение Виктора Николаевича, — ответил Алникпоп. И, затворяя калитку, добавил: — Счастливо!

На улице было холодно и темно.

Фонари уже погасли, луны не было, и звезды неярко мигали в просветах туч.

Сашка и Ленька медленно шли по темному большому проспекту. Прошли мимо залитого огнями ресторана.

— Сволочи, — буркнул Сашка.

Это относилось к нэпманам, которые пировали в этот поздний ночной час.

Ребята уже чувствовали голод.

Дошли до Невского. На Невском ночные извозчики ежились на козлах.

— Идем назад, — сказал Ленька.

— Стоит ли? — протянул Сашка. — Все равно спать не дадут.

— Ни черта, идем.

Снова пришли к зданию Шкиды.

Предусмотрительный Мефтахудын закрыл ворота, пришлось пролезать сквозь сломанную решетку, запутанную колючей проволокой.

Никем не замеченные, залезли под лестницу и заснули.

Утром по привычке проснулись в восемь часов. Когда вышли во двор, в Шкиде звонили к чаю. Нежаркое солнце отогревало землю, роса на траве испарялась легким туманом.

За дровами, с веревкой и топором в руках, вышел Мефтахудын. Он вытер ладонями лицо, посмотрел на восток и зевнул.

Увидев мальчишек, подошел.

— Что, в флыгэли начивали?

— Нет, — испугался Сашка. — Нет. Мы не в флигеле…

Мефтахудын засмеялся.

— Знаем я, сам видел, как лезли.

Потом посмотрел на небо и добавил:

— А минэ што — жалко, что ли. Я свой дэла сдэлал.

Ленька хлопнул татарина по плечу.

— Знаю!

Когда Мефтахудын ушел, он предложил:

— Пойдем в Шкиду…

Они поднялись в школу и прошли на кухню… Староста и дежурный напоили их чаем, позвали Янкеля и Япошку.

— Ну как? — сочувственно спросил Японец.

— Плохо, — ответил Ленька. — Больше гопничать нельзя. Холодно.

— Д-да, — протянул Янкель. — А вы все-таки поскулите у Викниксора, — может, разжалобится.

Напившись чаю, сламщики, по совету товарищей, пошли к заведующему.

— Войдите! — крикнул он, когда они постучались к нему.

Ребята вошли и остановились у дверей.

— Вам что?

— Простите, Виктор Николаевич…

— Нет… Я сказал: из школы вон. Мне таких мерзавцев не нужно.

Повернулись, чтобы уйти.

— Впрочем… Если вставите стекла, то…

— То?

— То… Можете через месяц вернуться в школу.

— Спасибо, Виктор Николаевич.

Вышли… Сделалось совсем грустно и тяжело.

— Это что же значит? — проговорил Ленька. — Если не вставим стекла, так и совсем можем не являться? Так, что ли?

— Видно, так, — вздохнул Пыльников.

— Надо мыслить, где достать денег. Стекла вставлять, как видно, придется.

Они снова вышли во двор.

— Идем на улицу, — сказал Сашка.

Прекрасный весенний день не доставил им обычного удовольствия. Шли медленно — куда глаза глядят.

— Что-нибудь надо продать, — сказал Сашка.

— Да, — согласился Пантелеев. — Надо что-нибудь продать… А что?

Оба задумались.

Шли мимо Юсупова сада.

— Зайдем, — предложил Ленька.

Зашли, уселись на скамейку…

В саду весна чувствовалась ярче, чем на улице. Набухали почки, и на берегу освободившегося от льда пруда пробивалась первая травка.

Сламщики сидели и думали.

— У меня есть одна вещица, — покраснев, заявил Ленька.

— Какая вещица?

— Зуб.

Он снял кепку и, отогнув подкладку, вытащил оттуда что-то маленькое, завернутое в бумажку.

— Золотой зуб, — повторил он. — Я его осенью в Екатерингофе нашел… Думаю, что можно продать.

Сашка улыбнулся.

— Зачем же ты его столько времени берег?

Ленька покраснел еще больше.

— Глупо, конечно, — сказал он, — но говорят, что зуб приносит счастье.

— Счастье, — усмехнулся Сашка. — Много он тебе счастья принес.

Ленька решил продать зуб.

— А я что продам? — сказал Пыльников.

Он развязал узелок. Вынул марксовский «Капитал».

— Дадут что-нибудь?

Ленька взглянул на заглавие.

— Думаю, что не дешевле моего зуба стоит.

Сашка перелистал страницу. Потом положил книгу обратно в узелок.

— Нет, — сказал он, — Маркса продавать не могу… Я лучше сапоги продам.

Ботинки у него были новенькие, английские. Брат зимой привез, когда приезжал навещать.

— Продам, — решил Сашка.

Он тут же снял ботинки и завернул их в узелок.