Горение (полностью) - Юлиан Семенов

- А вы на себя осуществление акта возьмете? Мы снабдим вас оружием, деньгами и документами, обеспечим бегство, отправим за границу... Как?

Ратимов был заранее проинструктирован Герасимовым, что именно такое предложение, скорее всего, и последует; советовал не отвергать, но и не соглашаться: "Тяни время, играй колеблющегося, не бойся показать страх, все люди - люди, каждый петли боится... Посули им слать телеграммы о предстоящих выездах государя, о времени визитов великого князя Николая Николаевича и Столыпина... Если клюнет, запиши адрес, с кем связываться, а еще лучше - пусть Синявский сам его тебе напишет".

Синявский адреса писать не стал, но назвал улицу, дом и имя, кому такие телеграммы должны быть отправлены.

Назавтра Герасимов поручил своим людям отправить телеграмму, дождался, когда эсер-боевик из группы максималистов расписался в получении, и тут же провел налет на квартиру; телеграмма оказалась главной уликой для предания арестованных суду военного трибунала.

Первым Герасимов вызвал на допрос Наумова-младшего.

- Вы понимаете, что вас ждет петля?! - закричал он, стукнув кулаком по столу. - Вы понимаете, что я с самого начала знал все от Ратимова?! Объясняться с вами у меня нет времени! Либо даете чистосердечные показания, и я спасаю вас от смерти, либо пеняйте на себя! Вам - погибель, отцу высылка, мать умрет с голода! Решайте сразу, ждать не намерен.

Наумов п о т е к, дал показания; прошли новые аресты; восемнадцать человек предстали перед военно-полевым судом.

ЦК социалистов-революционеров принял резолюцию, что партия не имела никакого отношения к этому делу; смахивает на провокацию охранки; лучшие защитники России - Маклаков, Муравьев, Соколов, Зарудный - приняли на себя защиту обвиняемых; Наумов на суде отказался от прежних показаний, видя, как мужественно и гордо держатся другие обвиняемые; это позволило Герасимову снестись с помощником военного прокурора Ильиным:

- В отношении Наумова у вас теперь развязаны руки. Он повел себя как двойной предатель. Я не хлопочу за него более, принимайте решение, какое сочтете нужным, я в нем теперь не заинтересован.

В суд был вызван историк Мякотин; от Азефа охранке было известно, что он является членом эсеровского ЦК; арестовать его, однако, было невозможно, - это бы провалило Азефа.

Мякотин выступил с блистательной речью:

- Да, социалисты-революционеры никогда не отказывались и не отказываются от того, что именно их б о е в к а казнила великого князя Сергея, министра Плеве, министра Боголепова, генерала Мина, губернатора Гершельмана... Партия признавала то, что было ею сделано, - бесстрашно и открыто. И если сейчас ЦК социалистов-революционеров категорически отвергает свою причастность к попытке провести акт, то этому нельзя не верить!

Судьи дрогнули: имя Мякотина было известно многим и пользовалось серьезным авторитетом; широко, с размахом поставленная провокация оказалась на грани краха.

Помощник военного прокурора Ильин предложил вызвать в заседание суда Герасимова, как главного эксперта по революционным партиям.

Герасимов, узнав о предложении Ильина, растерялся. Его появление перед глазами родственников арестованных, адвокатуры, приглашенных, расконспирировало бы его совершенно, понудив отойти от дел; не отойди сам, бомбисты наверняка разделаются в течение недели - он не государь или там Столыпин, которых стережет сотня филеров; разнесут на куски, хоронить будет нечего.

- Хотите, чтобы меня кто-нибудь заменил в этом кабинете? - мягко улыбнувшись, вздохнул Герасимов. - Чем я вас прогневал?

- Да господи, Александр Васильевич, как можно?! - Ильин искренне удивился. - О чем вы?

- О том, что появись я в публичном месте, головы мне не сносить. Нет, нет, я ничего не боюсь, человек я одинокий, существую, а не живу, но ведь чувство долга-то во мне вертикально, им и определяю все свои поступки...

- Хорошо, хорошо, все понимаю, - по-прежнему волнуясь, ответил Ильин. - Но мы ведь можем провести выездное заседание, прямо здесь, в здании охраны, на Мойке! Родственников не пустим, только одни адвокаты! Иначе дело повиснет! Провал!

Герасимов перекрасил волосы и надел черные очки; показания давал, сидя на стуле и положивши "больную" ногу на спинку стула, стоявшего перед ним, адвокаты могли видеть лишь его затылок; подсудимых он не боялся, знал, что большинство повесят, а остальных укатают на каторжные работы - оттуда не выходят...

Правозащитник Маклаков демонстративно вышел из зала заседания, когда Герасимов потребовал, чтобы ЦК эсеров предъявил военному суду протоколы, в которых есть записи о том, что а к т против царя и Столыпина отменен раз и навсегда; либеральная пресса улюлюкала: "Правосудие в охранке"; тем не менее Синявский, Наумов и Никитенко были повешены на Лисьем Носу седьмого сентября девятьсот седьмого года; остальных закатали в каторгу; перед казнью Наумов плакал и молил о пощаде: "Мне лично Александр Васильевич обещал помилование, господа! Пригласите его сюда! Я хочу посмотреть ему в глаза"; Синявский брезгливо поморщился: "Как вам не совестно, Наумов! Не унижайте себя перед палачами! Вы же доставляете им лишнюю радость!"

...Через неделю после той достопамятной ночи, когда Азеф вновь начал раскручивать дело террора, боевики убедились, что на этот раз все кончится успехом - так серьезен и продуман был план цареубийства.

Азеф в сопровождении адъютанта Карповича (в свое время он - по поручению эсеров - убил министра Боголепова; поскольку был тогда еще зеленым юношей, вместо казни получил двадцать лет каторжных работ в рудниках; организовали побег, примкнул к боевикам) изучал маршруты следования царского поезда, вышагивал проспекты, по которым двигался кортеж Николая, когда тот посещал северную столицу, высматривал проходные дворы, заставлял боевиков репетировать каждое движение, шаг, жест; дело двигалось к концу, как случилось непредвиденное: молодой филер с цепкой зрительной памятью увидел на Невском разыскиваемого департаментом Карповича, вместе с городовым схватил его и приволок в охранку.

Как раз в это время Герасимов говорил по телефону с Царским Селом:

- Нет, государю завтра ехать в город нельзя. - Голос его был звенящим, приказным (по просьбе Столыпина царь согласился во всем следовать советам Александра Васильевича: "гроза бомбистов, знает свою работу, все развивается по плану, однако мы не смеем рисковать жизнью вашего величества"). - Его величество может прибыть в столицу лишь завтра, после полудня. (В это время Азеф уберет с улиц своих изуверов, все договорено заранее.)

Герасимов испытывал острое ощущение собственного могущества, когда по одному его слову изменялись г о с у д а р с т в е н н ы е планы, переносились встречи с министрами, высшими сановниками империи, главами посольств; один его звонок - и все насмарку; ох и радость же быть всесильным, ох и счастье!

Градоначальник звонил в ужасе:

- Мне сообщили, что сегодня государь неожиданно появился на Невском, это правда?!

- Да, истинная правда, ваше превосходительство.

- Нельзя так, Александр Васильевич! Я же не могу нести ответственность за безопасность его величества!

- Не беспокойтесь, - ликовал Герасимов, - всю ответственность - с санкции двора - я взял на себя.

Когда ему сообщили об аресте Карповича, полковник пришел в ужас: вся его игра шла насмарку.

И действительно, вечером этого же дня на конспиративную квартиру, где Герасимов порою принимал барышень (с тех пор как жена перебежала к коллеге, полковнику Комиссарову, о женитьбе не мог думать без содрогания; вызывал девиц из лучших борделей, чистенькие, по-французскому могут, начитанны и приятны в беседах), ворвался Азеф.

- Вы что, - прямо-таки зарычал он, - погубить меня хотите?! Вы понимаете, что наделали?! Шутки Рачковского намерены шутить?! Все! Довольно! Сегодня же уезжаю к е... матери! Расхлебывайте сами! Вашего паршивого царя подорвут, как пить дать! Не умеете работать - на себя и пеняйте! Если арестован Карпович, а я на свободе, значит, я его вам отдал! Хватит! Остолопы! Не умеете ценить тех, кто вас же спасает от бомб! Научитесь! Разгильдяйская империя, бардак, а в бардаке еще бардак! Только в бардаке хоть есть порядок, а вы скрежещете, как разваливающийся паровоз! И фанаберитесь при этом: "Мы - великая держава! Мы великая империя!" Дерьмо вы, а не империя! Не хочу служить смердящему трупу!

Герасимова подмывало ударить Азефа в висок медным подсвечником; ну гадина, ну мерзавец, на что замахиваешься, нехристь?! АН - нельзя! Что он без него может? Ничего он без этого паразита не может; не он у меня в руках, а я! Господи, милостивый господи, спаси и сохрани!

- В течение недели я устрою Карповичу побег, - сухо сказал Герасимов, дождавшись того мгновенья, когда Азеф замолчит хоть на миг. - Даю слово.

Рано утром Герасимов был в охранке; из з у б р о в никого не пригласил: отправил экипаж за полковником Глазовым; тихоня; такие и нужны в серьезном деле; дай кость - руку оближут.