Сочинения — Том I - Евгений Тарле

Помещики, придворные, офицеры и высшие чиновники — вот кто только и являлся более или менее удовлетворенным общественным классом; да и то мы говорим тут о них только как о классе, ибо среди образованных людей, тяготившихся этим политическим строем, требовавших свободы слова и деятельности, было немало выходцев и из офицеров, и из помещиков. Таковы были общие причины, делавшие государственный строй явно непрочным, — причины, вызывавшие все более и более широкое увлечение конституционными идеями. Для всех теперь, 100 лет спустя, совершенно ясно, что никоим образом и никто этих идей подавить окончательно не мог бы, мало того, что осуществлению этих требований Германия и обязана нынешним своим процветанием. Но в 1815–1820 и следующих годах это еще ясно не было, будущее было скрыто, и правящие круги с недоумением и раздражением смотрели на недовольную интеллигенцию и самую беспокойную часть ее — студентов.

Были и внутренние, и внешние причины, сделавшие в те годы студентов носителями оппозиционной мысли, если даже и не считать того обычного обстоятельства, что молодая часть общества есть в то же время самая пылкая, искренняя, восприимчивая и чуткая часть его. Во-первых, студенты особенно увлеклись в 1813 г. подвигом спасения отечества от Наполеона, приняли особенно активное массовое участие в войне, и поэтому с особенным раздражением увидели крушение всех своих патриотических надежд на Венском конгрессе, оставившем Германию по-прежнему разъединенной и порабощенной; во-вторых, были в 1813 г. торжественно даны обещания после войны привлечь народ к соучастию в управлении, и эти обещания, «предательски» не исполненные после победоносного окончания войны, подогревали раздражение студентов, которые заявляли, что они боролись не за «свободу государей», а за свободу народа; в-третьих, академическая жизнь была стеснена до крайности, подозрительное полицейское ухо прислушивалось к лекциям, благонамеренные чиновные профаны сортировали науку на одобрительную и неодобрительную, тупая и придирчивая цензура душила научную литературу, и все это вносило еще более горечи в настроение студентов. К числу причин внешнего порядка, выдвинувших университетскую молодежь на авансцену политической жизни в Германии второго и третьего десятилетий XIX в., следует отнести главным образом то существенно важное обстоятельство, что университет в те времена являлся единственным местом, где собирались и сообщались между собой более или менее многочисленные представители образованного класса. Университет сближал молодежь, и только благодаря университету она могла себя чувствовать сплоченной и более сильной. Взрослые граждане не могли нигде собраться на политический митинг в числе нескольких сот человек, а дети их в университете могли это сделать и делали.

И вот к изумлению и негодованию Меттерниха [1], главного и верховного руководителя не только австрийской, но и общегерманской реакции, начались университетские беспорядки, сборища, речи, процессии с факелами, манифестации и т. д. Явление поражало своей новизной и неожиданностью. Меттерниховская пресса и меттерниховские последователи, впрочем, мгновенно нашли разгадку в том обстоятельстве, что возникла секта, желающая повторить в Германии ужасы французской революции, секта эта завладела незрелыми и буйными умами — и вот результаты и т. д. Следует заметить любопытную черту в отношениях реакции к студенческому движению: сначала, когда движение это больше отличалось внешне бурным характером, но на самом деле не могло внушить никаких серьезных опасений, реакционеры изо всех сил старались изобразить его в глазах мирных граждан в виде чудовищной революционной гидры, пышащей огненными искрами и желающей зажечь всегерманский пожар; а по мере того как студенческое дело осложнялось и усиливалось, по мере того как оно приобретало все более и более серьезный колорит как одно из многочисленных уже проявлений недовольства, правящие круги стали притворяться незамечающими или презирающими «мальчишек», которые вместо ученья думают о политике. Отношение первого рода было налицо в 1815–1820 гг., отношение второго рода более заметно накануне и во время мартовских событий 1848 г.

Особенное внимание привлекла бурная студенческая манифестация, имевшая место в 1817 г. во время вартбургского торжества по поводу трехсотлетия лютеранской реформации. На эти празднества съехались студенты разных университетов, причем юбилею реформации была придана окраска манифестации против «стеснений духа» вообще, против реакционной политики германских правительств. Одновременно студенты пожелали чествовать и давнишнее освобождение Германии от римских пап, и недавнее освобождение от французского завоевателя, и дать волю выражению истинных своих чувств по отношению к тем, кого они считали угнетателями своей родины. После празднования и шествия с факелами, 18 октября вечером за городом был разложен костер, куда после речи соответствующего содержания полетели одна за другой книги авторов, успевших возбудить ненависть молодежи своим реакционным направлением. Вокруг раздавались по поводу выкликаемых громко имен реакционных авторов насмешливые и бранные восклицания и замечания. Сожжен был «Кодекс жандармерии», сожжена была книга ненавистного молодежи, «подкупленного русским золотом» Коцебу [2] и т. д. На другой день было торжественное заседание с речами о не исполненных государями конституционных обещаниях, о грядущем величии Германии, о служении свободе.

Все это было в достаточной мере невинно и ни для кого не опасно; однако для подозрительных и нервно настроенных правительственных лиц вартбургский праздник представился грозной революционной манифестацией. Меттерних пришел в сильнейшее негодование и беспокойство, так же как баварский и прусский короли. Несмотря на явно враждебное отношение властей (а быть может, именно поэтому), тон студенческого движения становился все резче и решительнее. Литературная полемика представителей либерального течения против Коцебу, осмеивавшего конституционные и национально-объединительные идеалы студенчества, не могла не возбудить еще больше страстности в студенческих кругах. Был образован общегерманский студенческий союз, «принципы» которого были одобрены и приняты представителями 14 университетов. В этих «принципах» между прочим высказывалась хвала великому герцогу веймарскому за введение в Веймаре представительства, предъявлялось требование конституции к другим немецким правительствам, указывалось на чрезмерно высокие налоги, существующие в германских государствах, заявлялось желание видеть всех немцев совершенно равными перед лицом закона, — «как это обстоит уже давно в Англии и действительно высказано во Франции в хартии Людовика XVIII». В общем эти принципы были чрезвычайно умеренно и сдержанно редактированы, но для Меттерниха и его друзей всякий нежандармский образ мыслей уже казался крамольным, и на общестуденческий союз было обращено полное полицейское внимание. Иена с ее старым и знаменитым университетом стала средоточием общегерманского студенческого движения, особенно с тех пор, как сюда переселился из Гиссена и начал читать лекции профессор Фоллен.