Вооружен и очень удачлив - Людмила Горбенко

— С вами еще и евнухи? — опешил таможенник, с содроганием пытаясь представить себе мужской зад больше Парасиного.

— А как же! В гареме без них никуда. То подай, это поднеси. Опять же за Лолитой с ковров навоз подбирать, сами понимаете…

Откровенно говоря, таможенник понимал все меньше и меньше. Но когда на трапе показались возбужденная компания дам в черном, группа рыхлых мужчин с мешками и бережно ведомая за рубиновый ошейник белая верблюдица с чисто человеческим отвращением на морде — в нем проснулся профессиональный долг.

— Перегруз! — радостно завопил он. — Перевозка домашней скотины не предусмотренных правилами размеров! Придется доплачивать!

— Ты насчет скотины того… поосторожней, — предупредила Парася, но иностранец уже лез за кошельком. Видно, слово «платить» и его производные были ему известны.

— Сколько? — деловито осведомился он, доставая из недр одежды диковинную штуку — кожаный футляр с навесным замочком и блестящими кнопками.

Ответ на этот вроде бы простой вопрос вызвал у таможенника некоторые затруднения. Глаза помутнели, словно смотрели не наружу, а внутрь черепной коробки, где шел сложный процесс подсчета.

— По половине паунда за каждое место багажа! — выдал пробный результат таможенник. — Устроит?

Судя по тому, что иностранец не отшатнулся в испуге, — вполне.

— И десять сентаво за каждый фунт верблюда, — облегченно закончил таможенник.

— Сентаво? — удивился иностранец.

— Ну да, монетки такие — знаете?

— Покажите образец, — выступила вперед Парася.

Таможенник вытряхнул горсть мелочи, на всякий случай продемонстрировав и паунд — обмен иноземной валюты на местную по произвольно выбранному курсу был одной из постоянных статей дохода сотрудников таможни. Но пассажир не стал просить об услуге. Он взял монеты, рассмотрел их, попробовал на зуб и расстегнул кнопки кожаного футляра.

На свет появились три блестящих «колбаски», тесно упакованные в обрывки сетчатого чулка. Развязав одну из «колбасок», иностранец протянул таможеннику короткий столбик монет, небрежно сунув остальные обратно в футляр.

— Платить! — пояснил он и добавил что-то непонятное с извиняющимся жестом.

Таможенник растерялся.

— Да вы берите, берите! — пришла на помощь Парася, у которой, судя по всему, в карманах росли подсолнухи. К этому времени красавица успела нащелкать столько семечек, что земля под ее ногами была усеяна шуршащей шелухой. — Фарадик извиняется, но у нас нет ваших денег, только золото. Если что, сдачу оставьте на чай. Вы не возражаете?

Интересно, найдется ли на земле человек, который возразит против получения куска высокопробного золота вместо горсти паундов? Среди таможенников точно таких нет. Убрав пошлину подальше за пазуху и прикинув, урожай скольких чайных плантаций он сможет выпить за здоровье щедрого иностранца, таможенник вручил ему бумагу со смазанной печатью, благодарно поклонился и поспешил откланяться.

Сопровождающие принца черти в преддверии скорого освобождения от непосильных обязанностей развили бурную деятельность. Буквально через минуту из того же портового трактира были вытащены за уши возницы, и молчаливые евнухи под руководством «слуг» начали складывать и утрамбовывать вещи. Чтобы уместить верблюдицу, из второй кареты пришлось убрать все сиденья. Сопротивляющуюся Лолиту общими усилиями втолкнули внутрь и, чуть не придавив ей хвост, тут же поспешили закрыть дверь на наружную щеколду.

Не отвлекаясь на эти хлопоты, принц с невозмутимой улыбкой глазел на море и молчал. Замаскированные под слуг черти послушно переминались рядом, с трудом скрывая нетерпение.

Из окошка третьей кареты высыпалась порция подсолнечной шелухи и высунулось румяное лицо.

— Фарадик, кого ждем? — строго спросила супруга.

Услышав ее голос, одна из младших гаремных красавиц немедленно начала скандалить, требуя халвы; из пятой кареты донесся тихий хоровой ропот — это протестовали евнухи, теснившиеся вместе с обширным скарбом. В заплеванное окно билась лбом возмущенная верблюдица.

— Пятый! Видите его? — прорезался голос куратора.

— Смотрим во все глаза, товарищ куратор, — сказал я. — Однако и клиент у нас в этот раз! Золотом кидается, как его любимая Парася подсолнечной шелухой. Богатый, сразу понятно!

— Это не он богатый. Это мы бедные, — грустно возразил куратор. — С Фарадом подписано полное возмещение дорожных расходов. Главный бухгалтер уже рыдает в истерике. Кто ж знал, что его высочество так разой-дется…

Наконец принц отвернулся от моря и сделал маленький шажок назад. Черти-телохранители уставились друг на друга с выражением чудом выживших в смертельной катастрофе, облегченно вздохнули и испарились.

— Пятый! Пора! — дернула меня за рукав Вторая. — Он официально пересек границу.

Боевые капсулы снизились и приняли стартовое положение над каретами. Растолкав толпу, мы с толстяком выступили вперед, готовые защищать принца от любой опасности. Наши костюмы были похожи на его костюм, как близнецы. Надетые на нас личины демонстрировали дружелюбие, мудрость, услужливость и покорность.

Принц скользнул по нам взглядом и снова отвернулся.

— Ну! — оскорбился Третий. — Эй! Ваше высочество! Отчего такой холодный прием? Мы ваши новые Жаки! Согласно договоренности назначены в группу сопровождения до гостиницы.

— Жаки? — удивился принц, не то действительно ничего не понимая, не то талантливо изображая дурачка.

— Бумагу! — прошипел я.

Толстяк с досадой начал рыться внутри импровизированной сумки-кармана, надетой поверх национального балахона Аброузии. Ветер с шелестом погнал в сторону моря хвостики от копченых колбасок и несколько разноцветных конфетных фантиков.

— Третий! — простонал в наушнике куратор. — Где соглашение? Скорее! Что же ты, скотина, преисподнюю позоришь?

— Спокойно, — пробормотал толстяк, просеивая сквозь пальцы мелкий мусор. — Да не волнуйтесь вы так! Все будет в шоколаде!

Наушник вздрогнул.

— Вот этого не надо! — нервно сказал куратор. — Ни в шоколаде, ни в мармеладе, ни в других продуктах! Ангелы побери ту минуту, когда я рискнул доверить твоим жирным рукам официальный документ! Обжора!

— Бессовестный поклеп! — оскорбился мой друг, извлекая наконец из недр кармана почти не помятый шестиугольный лист, на черном фоне которого сверкали золотые буквы. — Прошу!

При виде черного шестиугольника Фарад оживился. Он ковырнул буквы невероятно длинным ногтем мизинца, моргнул, еще раз обшарил нас глазами, озадаченно почесал чалму и наконец величественно указал на первую карету.