Зияющие высоты - Александр Александрович Зиновьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А. 3.: Я стал антисталинистом уже в шестнадцать лет. Но теперь-то все стали антисталинистами. Я же, следуя правилу, что мертвые не могут быть моими врагами, изменил ориентацию моей критики реальности. Я стал исследовать сталинскую Эпоху как ученый. И пришел к выводу, что, несмотря ни на что, это была великая эпоха. Она была страшной, трагичной. В ней совершались бесчисленные преступления. Но сама она в целом не была преступной. Если подходить к истории с критериями морали и права, то всю ее придется рассматривать как преступление. Я не оправдываю ужасов сталинской эпохи. Я лишь защищаю объективный взгляд на нее. И я презираю тех, кто сегодня наживается на критике безопасного для них и беззащитного прошлого. Как говорится, мертвого льва может лягнуть даже осел. Пару слов о коллективизации. Я знаю, что такое колхозы, не понаслышке, я сам работал в колхозе. Моя мать шестнадцать лет была колхозницей, испытав все ужасы коллективизации. Но она до смерти хранила в Евангелии портрет Сталина. Почему? Благодаря колхозам ее дети покинули деревню и приобщились к современной городской жизни. Один сын стал, профессором, другой — директором завода, третий — полковником, три сына — инженерами. Нечто подобное происходило с миллионами других русских семей. Колхозы, будучи трагедией, вместе с тем освободили миллионы людей от пут частной собственности и от тупости прежней деревенской жизни. Всякие попытки вновь привязать русских людей к земле соблазнами частной инициативы являются, на мой взгляд, глубоко реакционными. Я не за колхозы. Но я против движения назад.
Е. А.: Можно спорить о том, что такое «вперед» и что — «назад». Возрождение независимого сельского труженика отнюдь не регресс и по мировым меркам. Возьмем вообще отношение к Западу. Ты относишься к нему критически, но все-таки здесь живешь. Как ты себе мыслишь такое противоречивое состояние?
А. 3.: Я никогда не мечтал о западных свободах. Я и без них говорил и писал, что хотел, и никогда не кривил душой, не приспосабливался. И о западном материальном благополучии никогда не мечтал тоже. Мои потребности на этот счет были минимальными. Тем, что я имел, я был удовлетворен сверх меры. Мой конфликт с советским обществом возник на другой основе: социальная среда выбросила меня из себя как нечто такое, что выходило за рамки социально допускаемого. Оказавшись на Западе, я и тут не стал своим. Как писала газета «Правда», я не стал миллионером. Но причины этого суть те же самые, по каким я не попал в привилегированный слой в России. Я мог стал богатым, если бы изменил своим принципам и встал на путь приспособления. И на Западе люди ведут себя не лучше моих соотечественников — лишь бы урвать кусок благ пожирнее. Конечно, западное общество имеет свои несомненные достоинства. Но они доступны далеко не всем. И за них приходится расплачиваться. Даром тут ничто не дается. Тут можно превосходно жить, если у тебя достаточно денег. А чтобы их заработать, надо спуститься в преисподнюю общества, которая для человека такого типа, как я, мало чем отличается от советской.
И в сфере творчества тут есть свои дефекты. Запад имеет свои методы наказания строптивых. И пробиваются далеко не всегда самые талантливые. Короче говоря, хорошо там, где нас нет. Я сомневаюсь в том, что русские люди в массе согласились бы терпеть дефекты западного образа жизни ради его достоинств.
Вообще вопрос о том, где лучше и где хуже, лишен смысла в абстрактной форме. Кому как, когда как, смотря в каком отношении. Наша семья несколько лет находилась в шоковом состоянии, оказавшись на Западе. Я и моя жена Ольга пережили глубокий душевный кризис. Прошло почти четыре года, прежде чем мы выбрались из него. Для нас высылка на Запад была на самом деле тяжелым наказанием. И дело тут не в том, что на Западе хуже, чем в России. Дело в том, что мы были приучены жить в условиях России. Переезд из России был для нас не просто переездом из одной страны в другую, пусть более комфортабельную, а переходом в качественно иную систему бытия, в иное измерение бытия.
Е. А.: Из твоих последних книг складывается впечатление, что ты отрицательно или, по крайней мере, скептически относишься к перестройке. Как бы говоришь: «Таскать вам не перетаскать». Или это твоя всегдашняя привычка эпатировать общество?
А. 3.: Я написал много статей и несколько книг на эту тему, десятки раз выступал с докладами и лекциями, а число интервью не счесть. При этом я критиковал не столько перестройку, сколько идиотские западные представления о ней. Идиотизм в том, что здешние исследователи усматривают во всех действиях советского руководства желание перестроить советское общество на манер западной демократии. Что касается самой перестройки, то я не за нее и не против нее. Я анализирую ее с точки зрения моей социологической концепции советского общества и делаю свои прогнозы. Как писатель я описываю ее в духе моего социологического реализма, само собой разумеется — в сатирической форме. Приведу в качестве примера один из аспектов моего анализа. Советский Союз переживает глубокий и всесторонний кризис. Теперь это общепризнанно. Важно, как понимать этот кризис. На мой взгляд, это первый в истории специфически коммунистический кризис. Он явился результатом не ошибок прежнего руководства, а действия объективных закономерностей самого социального строя страны. Сущность кризиса заключается в том, что нарушились нормальные соотношения между частями и сферами общественного организма. Кризис не породил бюрократизм, коррупцию, дефицит, инфляцию, застой и прочие явления, ставшие теперь объектом открытой критики, а лишь усилил их и сделал явными. Стремления советского руководства преодолеть кризис приняли форму западнизации советского общества. Но эта западнизация поверхностная, кратковременная и кажущаяся. Она скрывает другой, более глубокий процесс, а именно — процесс перехода от приспособленческого брежневского режима к режиму волюнтаристскому, сталинистскому. Каковы бы ни были намерения руководства, каков бы ни был его личный состав, какой бы фразеологией оно ни прикрывалось, оно рано или поздно решительно встанет на этот путь. Это объективная необходимость, а не дело субъективных устремлений. Другого пути преодоления кризиса в природе коммунистического общества просто не существует.
Е. А.: С
