Оно - Стивен Кинг

— Я видел клоуна.

— Что? — в унисон спросили Ричи и Стэн, а Беверли повернула голову так быстро, что хвост метнулся с левого плеча к правому.

— Я видел его Четвертого. — Майк говорил медленно, главным образом Биллу. Его глаза, ясные, сосредоточенные, не отрывались от глаз Майка, требовали, чтобы он продолжал. — Да, Четвертого июля… — На мгновение он замолчал, подумав: «Но я его узнал. Я узнал его, потому что увидел не в первый раз. И не в первый раз увидел что-то… что-то нехорошее».

Тут он подумал о птице, впервые действительно позволил себе подумать о птице — за исключением кошмаров — с мая. Он-то считал, что сходит с ума. Приятно выяснить, что ты все-таки не безумен… но облегчение это пугало. Он облизнул губы.

— Давай, — нетерпеливо бросила Бев. — Не тяни.

— Дело в том, что я участвовал в параде. Я…

— Я тебя видел, — вставил Эдди. — Ты играл на саксофоне.

— Если на то пошло, на тромбоне, — поправил его Майк. — Я играл в составе оркестра нейболтской Церковной школы. Так или иначе, я видел клоуна. Он раздавал воздушные шарики детям на перекрестке в центре города, где сходятся три улицы. Такой же, как и говорили Бен и Билл. Серебряный костюм, оранжевые пуговицы, белый грим на лице, большая красная улыбка. Я не знаю, помада это была или грим, но выглядело, как кровь.

Другие кивали, оживившись, только Билл продолжал пристально смотреть на Майка.

— О-оранжевые пу-учки во-олос? — спросил он Майка, а потом бессознательно коснулся головы пальцами.

Майк кивнул.

— Увидев его… я испугался. И пока я смотрел на него, он повернулся и помахал мне рукой, словно прочитал мои мысли, или мои чувства, или как это называется. И это… ну… испугало меня еще сильнее. Тогда я не знал почему, но он так испугал меня, что я пару минут не мог играть на тромбоне. Вся слюна у меня во рту пересохла, и я почувствовал… — Он коротко глянул на Беверли. Теперь он все вспомнил с невероятной четкостью: как слепило солнце, яростно отражалось от его тромбона и от хрома автомобилей, как громко играла музыка, каким ярко-синим было небо. Клоун поднял руку в белой перчатке (в другой он держал связку воздушных шариков) и медленно помахал из стороны в сторону, а его кровавая улыбка была слишком красной и слишком широкой — крик, вывернутый наизнанку. Он помнил, как кожа его мошонки начала сжиматься, как в кишках вдруг забурлило, и он испугался, что сейчас непроизвольно наложит в штаны. Но такого в присутствии Беверли он сказать не мог. В присутствии девушек такого не говорят, даже в присутствии тех девушек, при которых можно сказать «сука» или «мерзавец». — Я испугался, — закончил он, чувствуя, что этого недостаточно, просто не зная, как сказать остальное.

Но они все кивали, словно поняли, и Майк ощутил, как по нему прокатилась волна невероятного облегчения. Каким-то образом этот клоун посмотрел на него, улыбнулся ему своей красной улыбкой, его белая перчатка покачивалась из стороны в сторону… но боялся он клоуна больше, чем гнавшихся за ним Генри Бауэрса и его дружков. Гораздо больше.

— Потом мы прошли мимо, — продолжил Майк. — Поднялись по холму на Главную улицу. И я увидел его снова, он опять раздавал воздушные шарики детям. Только многие дети брать их не хотели. Некоторые, совсем маленькие, плакали. Я не мог понять, как он сумел добраться сюда так быстро. Даже подумал, что клоунов, наверное, два, понимаете, и одеты они одинаково. Команда. Но когда он повернулся ко мне и вновь помахал мне рукой, я понял, это он. Тот же самый человек.

— Он не человек, — возразил Ричи, и Беверли содрогнулась. Билл обнял ее, и она с благодарностью на него посмотрела.

— Он помахал мне рукой… а потом подмигнул. Как будто у нас был общий секрет. Или… или, возможно, он в курсе, что я его узнал.

Билл убрал руку с плеч Беверли.

— Ты его у-у-узнал?

— Думаю, да, — кивнул Майк. — Мне надо кое-что проверить, прежде чем ответить наверняка. У моего отца есть фотографии… он их собирает… послушайте, вы здесь часто играете, да?

— Конечно, — ответил Бен. — Потому-то мы и строим клубный дом.

Майк снова кивнул.

— Я проверю и посмотрю, прав ли я. Если прав, принесу эти фотографии.

— С-старые фотографии? — спросил Билл.

— Да.

— Ч-что еще?

Майк открыл рот и снова закрыл. В неуверенности огляделся, потом все-таки решился.

— Вы подумаете, что я чокнутый. Чокнутый или вру.

— Т-ты ду-умаешь, ч-что м-мы чо-окнутые?

Майк покачал головой.

— Можешь поспорить, что нет, — подал голос Эдди. — У меня много чего не так, но я не ку-ку. Думаю, что нет.

— Да, — согласился Майк. — Ты не чокнутый.

— И м-мы н-не ду-умаем, ч-что т-ты п-п-п-псих.

Майк еще раз оглядел всех, откашлялся.

— Я видел птицу. Два, три месяца тому назад. Я видел птицу.

Стэнли Урис повернулся к Майку:

— Что за птицу?

— Она выглядела, как воробей, — с явной неохотой заговорил Майк, — отчасти, но и как малиновка. С оранжевой грудкой.

— И что такого ты заметил в этой птице? — спросил Бен. — В Дерри птиц много. — Но, судя по голосу, ему было не по себе, и, взглянув на Стэна, Майк понял, что Стэн вспоминает случившееся с ним в Водонапорной башне, и то, как он переломил ход событий, начав выкрикивать названия птиц. Но Стэн напрочь забыл о своих воспоминаниях, стоило Майку продолжить.

— Эта птица была больше дома на колесах.

Он оглядывал их потрясенные, изумленные лица. Ждал смеха, но никто не засмеялся. Стэн выглядел так, будто его хватили по голове кирпичом. Лицо побледнело настолько, что обрело цвет приглушенных ноябрьских солнечных лучей.

— Клянусь, это правда. Это была гигантская птица, вроде тех птиц из фильмов ужасов, которые считаются доисторическими.

— Да, как в «Гигантском когте»,[265] — вставил Ричи. Он думал, что птица выглядит очень уж ненастоящей, но к тому времени, когда она добралась до Нью-Йорка, так разнервничался, что высыпал часть попкорна вниз, через ограждение балкона кинотеатра «Аладдин». За такое Фокси Фоксуорт мог бы вышвырнуть его из зала, но фильм все равно закончился. Иногда тебе дают под зад, но, как сказал Большой Билл, случается, пинка даешь ты.

— Но она не выглядела доисторической. И она не напоминала тех птиц, как-они-там-называются, о которых рассказывали истории древние греки и римляне.

— Ру-у-ух? — предположил Билл.

— Точно. Не такая была птица. Я же говорю, что-то среднее между воробьем и снегирем. Двумя самыми распространенными птичками. — И Майк нервно рассмеялся.

— Г-г-где…

— Расскажи нам, — попросила Беверли, и, собравшись с мыслями, Майк рассказал. Рассказывая, наблюдая, как на их лицах отражались тревога и испуг, но не недоверие или насмешка, он ощущал, будто тяжелая ноша скатывается с плеч. Как Бен с мумией, или Эдди с прокаженным, или Стэн с утонувшими мальчиками, он видел нечто такое, что свело бы взрослого с ума, не ужасом увиденного, а нереальностью происходящего, не поддающегося никакому логическому объяснению. С другой стороны, взрослые зачастую игнорируют неподдающееся объяснению. Лицо Илии сгорело дочерна от света Божьей любви, или Майк так понял; но Илия был стар, когда это случилось, и возможно, это все изменило. Разве еще один из библейских персонажей, молодой, почти ребенок не начал бороться с ангелом на равных?