Добыча - Дэниел Ергин

В Эль— Кувейт срочно прибыли Джеймс Ли от «Галфа» и Джон Сатклифф от «Бритиш петролеум». «Наши давние взаимоотношения требуют возмещения», — сказал Сатклифф нефтяному министру. «Никакой компенсации не будет», — категорически заявил министр. На встрече с премьер-министром Ли и Сатклифф кратко напомнили о том, как в результате борьбы за ренту с годами менялось распределение прибыли — с 50 на 50 в начале шестидестятых и до теперешнего соотношения 98 процентов для правительства и 2 процента для компаний. Теперь они надеялись добиться какого-то более или менее приличного соглашения. Но им было сказано, и причем очень твердо, что Кувейт будет получать все сто процентов, что это вопрос суверенитета и что обсуждать это далее не имеет смысла.

В течение нескольких месяцев между Кувейтом и двумя компаниями, не оставлявшими надежды удержаться и получить хоть какие-то преимущества в доступе к нефти, шла борьба. В какой-то момент ведущий переговоры от имени «Бритиш петролеум» П.И. Уолтере, полушутя, сказал кувейтянам, что им было бы гораздо выгоднее вложить часть своих новых нефтедолларов в акции «Бритиш петролеум», а не приобретать материальные активы «Кувейтской нефтяной компании». Кувейтяне не проявили к этому интереса, по крайней мере, в то время. Наконец, в декабре 1975 года обе стороны пришли к соглашению — на условиях Кувейта. «Галф» и «Бритиш петролеум» просили в качестве компенсации 2 миллиарда долларов. Услышав это, кувейтяне рассмеялись. Компании получили лишь крохотную часть запрошенной суммы — 50 миллионов долларов.

После заключения сделки компании все еще продолжали считать, что они сохранят преимущества в доступе к нефти. Надеялся на это и Герберт Гудмен, президент «Галф ойл трейдинг компани», отправляясь в сопровождении небольшой группы в Эль-Кувейт для урегулирования, как он полагал, отдельных деталей в новых взаимоотношениях. Прибыв в Эль-Кувейт, Гудмен мгновенно понял, как многое изменилось. И не то, чтобы его можно было обвинить в какой-то наивности. Он был одним из опытнейших в мире людей в области поставок и торговли нефтью. На примере его карьеры можно было проследить бурный рост и экспансию международных компаний на всем протяжении шестидесятых годов. Бывший сотрудник иностранной службы госдепартамента США, перешедший в 1959 году в «Галф», Гудмен заслуживал места в любом зале славы, посвященном нефти; за четыре года работы в Токио он отличился, продав по долгосрочным контрактам с японскими и корейскими покупателями свыше миллиарда баррелей нефти. Шестидесятые годы были годами его славы и как нефтяника, и как работавшего за границей американца. «Тогда перед американским бизнесменом открывались колоссальные возможности, безграничный доступ повсюду, — вспоминал он. — Вы воспринимали это как должное. Вас всюду встречало внимание. Уважение к вашей надежности, влиянию и силе. Почему? Да потому, что это была торговля, шедшая за флагом победившей страны — огромное доверие и уважение, которыми пользовались Соединенные Штаты. Американский паспорт был своего рода пропуском, охранной грамотой. Затем все это начало постепенно пропадать. Я ощущал это повсюду. Это был упадок американской силы, отступление, подобное отходу римлян от оборонительных валов Адриана. Я видел это, скажу вам. во всем». Затем подошло время нефтяного эмбарго, повышения цен, позора и отставки Никсона и поспешного ухода американцев из Вьетнама. И вот теперь, в 1975 году, Гудмен находился в Эль-Кувейте, где кувейтяне также утверждали, что прежней эре наступил конец.

Все же Гудмен, как и приехавшие с ним исполнительные директора, ожидали, что «Галф» получит что-то в виде особых цен или преимуществ, учитывая сложившиеся за полстолетия отношения, подготовку молодых кувейтян, приезжавших в Питтсбург и живших в семьях сотрудников «Галфа», все оказанное им гостеприимство, личные отношения и связи. Но нет, к удивлению Гудмена, ему было сказано, что к «Галфу» будут относиться наравне с другими покупателями. Более того, кувейтяне заявили, что «Галф» получит нефть только в том объеме, который необходим для его собственных нефтеперерабатывающих заводов, а отнюдь не для перепродажи третьим сторонам в Японии и Корее. Но это же их рынки, возразил Гудмен, которые «Галф» создал своей кровью и потом. В их создание были вложены и его энергия, и его труд. Нет, ответили кувейтяне, это их рынки, существующие за счет их нефти, и свою нефть они будут продавать на них сами.

Представители «Галфа» не могли не заметить, как по сравнению с прежними временами изменилось к ним отношение. «Каждый день мы шли из своей гостиницы в министерство — и ждали. Так продолжалось день за днем, — рассказывал Гудмен. — Иногда к нам выходил какой-нибудь мелкий чиновник. Иногда — нет». Однажды во время обсуждения Гудмен решил напомнить кувейтскому представителю об истории их отношений — по крайней мере, как он и как «Галф» ее видели — о том что сделал «Галф» для Кувейта. Кувейтянин пришел в ярость: «За все, что вы сделали, вы получили с лихвой, — сказал он. — Вы никогда не учитывали наши интересы». — И он покинул совещание. В итоге, «Галер» получил очень небольшую скидку на нефть, идущую в его вертикаль, и отказ от скидок на нефть, которую он мог бы перепродать. «Для кувейтян это было ниспровержение колониальной власти, — впоследствии сказал Гудмен. — С той стороны было непонимание. С этой, самомнение и тщеславие американцев, уверенность в том, что нас любят, потому что мы так много сделали для этих людей. Это была американская наивность. Мы считали, что у нас хорошие отношения. Они же стояли на другой позиции. Они всегда ощущали, что к ним относятся свысока. И они это помнили. Все отношения такого рода всегда являются отношениями любви и ненависти».

«Все же, это было преходящим — добавил он. — Дело в том, что просто они стояли на пороге ожидавшего их огромного богатства».

Огромные концессии в Венесуэле также доживали свои последние дни. В начале семидесятых годов годов дальнейший ход событий уже не вызывал сомнения. Ведь это была страна, где жил и работал Хуан Перес Альфонсо, сторонник национализации нефтяной промышленности и один из основателей ОПЕК. В 1971 году Венесуэла приняла «закон о возврате», согласно которому все концессии нефтяных компаний и все их активы по истечении сроков договоренностей перейдут в собственность государства — при ограниченной выплате компенсаций. Сроки эксплуатации первых концессий истекали в 1983 году. Экономический результат закона о возврате и политики под лозунгом «нет новым концессиям» был неизбежен: компании снизили инвестиции, и это означало, что производственные мощности Венесуэлы сокращались. Спад производства, со своей стороны, неизбежно подогревал националистические настроения и враждебное отношение к компаниям. «Это напоминало вопрос о том, что было раньше — курица или яйцо, — вспоминал Роберт Дольф, президент „Креол петролеум“, дочерней компании „Экссон“ в Венесуэле. — Политика правительства была такова, что новых участков для разведочных работ не предоставлялось. Так что мы перестали кормить кошку, а они стали жаловаться, что кошка подыхает».

К 1972 году уже был принят ряд законов и указов, предоставлявших правительству реальный административный контроль на всех этапах производства, от разведки до сбыта. До 96 процентов была повышена фактическая ставка налогового обложения. Таким образом, многие задачи национализации правительство осуществило еще до ее объявления. Но само принятие национализации было лишь вопросом времени. Повышение цен в 1973 году и очевидные победы ОПЕК очень скоро укрепили националистические настроения и уверенность в своих силах, ускорив последние шаги к ней. С приходом новой эры в отношениях между экспортерами и импортерами ожидание наступления 1983 года казалось слишком долгим. Присутствие иностранной собственности представлялось далее нетерпимым и национализацию следовало осуществить по возможности скорее. На этом мнении сходились практически все политические фракции.

Вскоре последовали два раунда переговоров. Один — с международными компаниями «Экссон» и «Шелл», затем с «Галф» и рядом других компаний. Другой — только между самими венесуэльцами. В первом раунде переговоры шли не гладко. «В конце 1974 года в стране все еще шли бурные дебаты по вопросу о национализации нефти, — сказал один их участник. — Мнения резко расходились: одни выступали за прямую конфронтацию с иностранными компаниями, другие предпочитали мирное решение вопроса путем переговоров». На лужайке своего дома Хуан Перес Альфонсо энергично выступал в поддержку сторонников конфронтации, заявляя, что в Венесуэле должны быть немедленно национализированы не только нефтяная промышленность, но и все иностранные финансовые активы.

Все же процесс урегулирования проходил спокойнее, чем можно было ожидать, что частично объяснялось позицией компаний, проявивших реалистический подход. Некоторые назвали бы его даже фатализмом. В прежние годы из Венесуэлы поступала значительная часть их прибылей, а в какой-то период и половина всего мирового дохода «Экссон». Здесь можно было при желании добиться руководящих постов если необязательно в «Экссон», то в «Шелл», сделать карьеру. Но с приходом новой эры у компаний не было никаких возможностей сопротивляться. Главным для них стало сохранить доступ к нефти. «Мы не могли победить, — говорил президент „Креол“ Дольф. — Цены были устойчивы, рыночная конъюнктура придавала смелости всем странам, которые полагали, что так будет продолжаться вечно. И, кроме того, фактически осуществленная национализация оставляла нам очень мало возможностей для маневрирования».