Империя тысячи солнц. Том 1 - Шервуд Смит

Ей отчаянно хотелось уйти, побыть одной. Но она не сможет быть одна, пока не покинет Арес – или не умрет.

– Иду, – повторила она. – Все в порядке.

Ванн следовал за Жаимом, опытным глазом засекая то, что впереди. Эренарх, по всей видимости, был один с должарианкой, хотя эти двое даже отдаленно не напоминали любовников. Голубые глаза Брендона смотрели рассеянно, и он выглядел доброжелательным, но настороженным. Женщина вся подобралась, как кошка, и Ванн перехватил взгляд ее черных глаз, холодный и твердый, как вулканическая порода.

– Вот, выпил лишнего и заблудился, – жалобно сказал Эренарх.

Десантник вскипел. Значит, ему стало скучной он пошел прогуляться, да? Не понимает он, что ли, чем это грозит? Совсем дурак?

– Бургесс тоже любил это дело, – послышался голос сверху. Ванн круто повернулся, схватившись за бластер, но тут же расслабился, увидев Тате Кагу в его пузыре. Нуллер подплыл к голове Брендона вверх ногами, вынудив того запрокинуть голову. – О нем много чего болтали в период его регентства, – добавил профет.

– Мы всегда славились своей печенью, – ответил Эренарх.

– На Утерянной Земле некоторые считали печень вместилищем души. А твоя где помещается?

– Что – душа? – Эренарх улыбался вполне непринужденно. – Моя печенка успешно справляется с обеими функциями: фильтрует и выводит наружу отравляющие вещества.

Ванн не переставал наблюдать за окружающими, но эта беседа все больше поглощала его внимание.

– Еще немного такой деятельности – и она окаменеет, – сказал старик. Теперь он висел прямо перед Брендоном. – Кем ты тогда будешь – человеком или памятником?

– Аванзал Палаты Феникса уставлен моими предками. Все они мраморные и вряд ли двинутся с места.

Ванн был там только раз, но перед ним сразу возникла картина этой длинной галереи в Малом Дворце Мандалы, где стояли бюсты прежних Панархов и Кириархей.

Пузырь перевернулся, и лицо Тате Каги стало трудно рассмотреть.

– На этот счет есть разные мнения.

– «Чума на все мнения, – произнес Эренарх. – Мнение можно носить налицо и наизнанку». – Ванн понял, что это цитата, но не узнал ее.

– Хо! Чума! Жизнь или смерть – скорее последнее, а?

Брендон вместо ответа низко поклонился.

Пузырь взвился вверх.

– Вашти! Хорошо. Будь осторожен, детеныш Аркадов, – проверяй каждый раз, что показываешь: лицо или изнанку. – Ветер всколыхнул одежду стоящих, и нуллер улетел так быстро, что не угнаться.

– Показывай дорогу, – сказал Брендон Ванну.

Ванн повиновался. Его гнев сменился озабоченностью. Он ничего не понял из разговора, который только что слышал, но чувствовал, что оба собеседника поняли друг друга, – видимо, они владели каким-то ключом, который ему не давался. Они даже как будто пришли к некоему решению, но он не знал к какому.

«Будем надеяться, что он решил убраться наконец из этого муравейника», – с мрачным юмором подумал Ванн, когда они двинулись по очередной извилистой лестнице.

Убийца стоял в толпе людей, ожидающих, когда высадятся последние беженцы с Артелиона, и прислушивался к разговорам. Преобладала праздничная атмосфера, и многие обсуждали достопамятную аварию, произошедшую ночью в Садах Аши.

Многие здесь, судя по всему, встречали своих близких. Никто не обращал внимания на неприметного субъекта в форме техника.

Убийца ждал терпеливо. Он не заговаривал ни с кем, и к нему никто не обращался.

Сзади послышались новые голоса. Убийца, хотя и не стал оборачиваться, узнал один из них.

«Твоя мишень – ларгист Архетипа и Ритуала, – говорил ему этот самый голос не далее как вчера. – Высокий, худой, угловатый. Если не в мантии своего колледжа, то, возможно, в трауре. Он единственный ларгист на борту курьера – ты его ни с кем не спутаешь. Удар надо нанести быстро, чтобы тебя не заметили, и чем меньше насилия ты при этом проявишь, тем лучше. Тела не трогай. Он везет нечто нужное мне, и если этого при нем не окажется, ты не выйдешь из шлюза. Если же ты справишься с задачей успешно и я получу то, что мне нужно, будут и другие задания – а вскоре, я надеюсь, и пост в новом правительстве».

Убийца улыбнулся.

Прозвенел вестник, и Фиэрин лит-Кендриан прервала свои приготовления, недоумевая, кто мог нанести ей визит в этот час. Корабль должен был вот-вот причалить.

Какая досада! Ей так важно выглядеть наилучшим образом, когда она высадится. «Если это снова пьяный Габундер, я, пожалуй, проявлю грубость».

Натянув на лицо отстраненно-вежливую маску, она открыла дверь и удивилась, увидев вместо Габундера как раз того человека, который помог ей избавиться от приставаний старого дурака.

– Ранор? – Ее удивление сменилось тревогой, когда он коснулся ее запястья с крайней серьезностью на худом лице.

– Я должен поговорить с вами. Прошу вас, эгиос.

– Я пока еще не посвящена, – ответила она машинально. Теперь она уже не добавляла: «Сначала нужно, чтобы мой брат нашелся».

Ранор тряхнул головой, как бы показывая, что это ничего не значит. Он впервые называл ее этим потенциальным титулом – впервые проявлял непочтение.

– Входите, – сказала она и заперла за ним дверь.

– Я пришел просить – вернее, умолять – вас о помощи.

– Не хотите ли присесть?

Он, будто не слыша ее, в несколько шагов дошел до стены и повернулся лицом. Одну руку он запустил в растрепанные волосы. Она заметила, как дрожат у него пальцы, и ей стало еще тревожнее.

– В чем, собственно, дело?

– Не знаю, с чего начать. Я оказался... в странном положении. – Он дышал часто и говорил невнятно, как будто слова тянули из него клещами.

– Вы ни разу не говорили, что у вас какие-то неприятности.

– Я... – Он снова прошелся по каюте, слишком быстро для такого маленького пространства. Он излучал напряжение, и Фиэрин почувствовала симптомы клаустрофобии.

– Ранор, мы сейчас причалим. Говорите, пожалуйста!

– Я думаю, вам можно довериться, – выпалил он. – Тут мои инстинкты меня еще не подводили.

Фиэрин усилием воли остановила приток крови к щекам: четырнадцать лет жизни с запятнанным именем, а потом еще и шумиха вокруг ее первого романа сделали ее чувствительной к намекам.

Но Ранор ничего не заметил.

– Можно я передам вам одну вещь? Только на время нашей высадки?

Она ожидала чего угодно – от зловещих признаний до объяснения в любви – и теперь лишь кивнула, пораженная.

– Видите ли, я думаю, что нахожусь в опасности. Но вас, конечно, не заподозрят, – быстро добавил он. – Только никому не говорите о моей просьбе. Никому, – подчеркнул он с внезапной силой, пылая темными глазами.

У Фиэрин по спине пробежал холодок. Пятнадцать лет назад какая-то опасность, под влиянием которой люди ведут себя иррационально, существовала для нее разве что в видеоснах. Но, потеряв родных, она убедилась, что за улыбкой может скрываться насилие, и смерть всегда караулит рядом.

– Почему? – спросила она.

– Потому что, – ответил он, тяжело дыша, – я никому не могу сказать – то, чему меня обучали годами, преодолеть не так легко. Но я клянусь вам, что не замышляю ничего дурного... Вот... – Он полез в потайной карман на изнанке своей мантии и достал самый обычный чип. – Если вы возьмете это у меня... я заберу это, как только сочту, что опасность миновала. Вам не нужно ничего делать или говорить.

– Но что, если...

Он снова втянул в себя воздух.

– Если со мной что-то случится? – Ранор криво улыбнулся. – Потому-то я и прошу вас взять этот чип. Если что-нибудь случится, передайте его адмиралу Найбергу. Никому больше не говорите, передайте в собственные руки... иначе вы тоже окажетесь под угрозой. – Он протянул ей чип, но рука его дрогнула от глухого толчка, сотрясшего корабль. Они причалили.

Фиэрин прикусила губу.

– Но... у меня есть связи. Один высокопоставленный Архон...

– Нет, – быстро сказал Ранор. – Найбергу или его заместителю. Вы сделаете это для меня?

– Сделаю. – Она протянула руку.

Он положил ей на ладонь чип, теплый и слегка влажный, сжал ее руку в своей и сказал:

– Пожалуйста, не просматривайте его. Ни одна система не гарантирует безопасности.

– Знаю, – улыбнулась она.

– Благодарю вас, – и поклонился низко, как подчиненный вышестоящему.

Что-то в его манерах усилило ощущение озноба. Но прежде чем Фиэрин успела что-то сказать, он отпер замок и вышел.

Ранор быстро отошел от каюты Фиэрин, придав лицу выработанное многолетней привычкой бесстрастное выражение.

Придя в собственную каюту, он опустился на койку и закрыл лицо руками.