Маршал Тухачевский. Мозаика разбитого зеркала - Наталия Шило

Согласно тексту, поводом для заинтересованного знакомства М. Н. Тухачевского с С. А. Туровским, после которого было достигнуто некое взаимопонимание и договоренность о поиске дальнейших «недовольных», послужила «толмачевская резолюция». Имеется в виду та самая, ревизионистская, от 15 марта 1928 года. В реальности же она никак не могла служить предметом консенсуса – именно в силу вышеуказанных причин.

В противном случае по тексту показаний получается откровенная глупость – М. Н. Тухачевский, обидевшись на С. С. Каменева по поводу того, кто должен заниматься разработкой уставов, приехал в Ленинград, пообщался с местными коммунистами – и внезапно пришел к выводу о ненужности и даже политической вредности в армии единоначалия, хотя до этого все время считал строго обратное…

А уж пресловутая «политика партии в деревне» и вовсе не имеет отношения ни к аппаратным трудностям М. Н. Тухачевского в Штабе РККА, ни к вопросу о том, кто в армии главный – командир или комиссар. Снова в показаниях концы с концами не сходятся. Хотя этот сельскохозяйственный «аргумент» мог выглядеть убедительным или, по крайней мере, имел видимость правдоподобия. Ведь в 1928 году недовольства деревенскими делами в стране было действительно много, о чем на Лубянке, кстати, были прекрасно осведомлены. Поэтому подследственный выражать его по этому поводу – мог. Теоретически. Было такое на самом деле или нет – дело десятое. Одним больше, одним меньше, а вообще чем больше обвинений, тем лучше. Для следствия.

Характерно, что на определенном этапе из текста показаний вообще исчезает какая-либо конкретика по вопросу о том, кто и чем там конкретно недоволен и что именно в политике партии вызывает критику… Вот недовольны, и все. Вообще. В целом.

Какой логикой руководствовались начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД комиссар госбезопасности 2-го ранга И. М. Леплевский и помощник начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД капитан госбезопасности З. М. Ушаков, составляя этот протокол?

Налицо изначальная установка следствия – путем сгущения красок, передергиваний и умолчаний, домыслов, встраивания под строго определенным углом отголосков неких реальных фактов в заранее заданную схему и прочих методов, не имеющих никакого отношения к поиску истины, – словом, любыми способами «пристегнуть» М. Н. Тухачевского не просто к любой группе лиц, которые могли быть в 1937 году представлены как «антисоветская группировка», но и вообще ко всем непорядкам в Советской России…

Впрочем, как минимум одна общая точка соприкосновения у М. Н. Тухачевского со ВПАТ действительно имелась. И здесь действительно был достигнут консенсус. Но она касалась не темы недовольства и не какой бы то ни было оппозиции, а сугубо профессиональных вопросов. И никто в 1937 году никакой «контрреволюции» в ней не усматривал.

«Чрезвычайно, товарищи, поразительно, как могло случиться, что «Стратегия» Свечина среди некоторых работников относительно долго пользовалась большим успехом. Нельзя сказать, что она не встретила отпора. Отпор был и в отдельных случаях достаточно большой, но было не мало колеблющихся, которые никак не могли разобраться в существе дела. (В частности, в Военной Академии Свечин пользовался очень большим авторитетом). Организованный отпор Свечин встретил главным образом в стенах Толмачевки и Комакадемии»68.

Не будем сейчас вдаваться в вопросы стратегии и разногласий по вопросам таковой между А. А. Свечиным и М. Н. Тухачевским. Это была очень долгая история с участием множества других лиц. Но пресловутые «египтянки при фараонах Среднего царства», по крайней мере, имели к М. Н. Тухачевскому отношение самое непосредственное. Чего о колхозном строительстве никак не скажешь.

И. С. Нижечек председательствовал на том «разгромном» заседании в Комакадемии и выступал с заключительной речью. Кроме того, на заседании отметились критическими выступлениями в адрес А. А. Свечина К. И. Бочаров, И. Слуцкин, А. И. Седякин, П. К. Суслов, И. Дуплицкий, И. Фендель, В. Дунаевский и И. С. Газукин.

Так что у И. С. Нижечека и М. Н. Тухачевского и помимо колхозов было о чем поговорить. Однако в 1937 году следствие это не интересовало. Ну разумеется, если в 1929–1930 годах встречаются друг с другом два «заговорщика» – М. Н. Тухачевский и И. С. Нижечек (к 1 июня 1937 года, когда составлялись «показания», И. С. Нижечек был уже арестован, это произошло 12 февраля 1937 года, то есть еще до ареста М. Н. Тухачевского), о чем еще, кроме очередной «контрреволюции», они могут говорить? Только о сельском хозяйстве. Как будто других, сугубо профессиональных, тем для разговоров у заместителя начальника Военно-политической академии и командующего ЛВО нет – только шептаться по углам по проблемам, которые их обоих не касаются…

Таким образом, весь этот фрагмент «показаний» разваливается на никак не связанные друг с другом по смыслу эпизоды. В «показаниях» перечислена масса «завербованных» путем собеседований, но никаких признаков общей платформы, на базе которой мог бы составиться гипотетический «заговор», здесь нет, помимо, самое большее, тривиальнейшего недовольства текущими житейскими обстоятельствами.

«Прежде всего я связался с Марголиным во время партийной конференции 20 стр. дивизии, в которой Марголин был начподивом. Я поддержал его в критике командира дивизии, а затем в разговоре наедине выяснил, что Марголин принадлежит к числу недовольных, что он критикует политику партии в деревне». По простому здравому смыслу, для недовольства комдивом (на какой угодно почве, начиная от вопросов боевой подготовки и заканчивая, допустим, пьянством или ржавлением винтовочных стволов на дивизионных складах) и сплошной коллективизацией как минимум должны быть разные поводы, поэтому с таким же успехом С. Л. Марголин мог быть недоволен и погодой на улице, и собственной женой. А уж то, что политика сплошной коллективизации была на государственном уровне подвергнута ревизии после письма Сталина «Головокружение от успехов» от 2 марта 1930 года и Постановления ЦК ВКП(б) от 14 марта 1930 года «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении»69 – это тем более детали, которые следствие в 1937 году явно уже не интересовали…

Никакой организации во всем этом обширном «заговорщическом коллективе» не просматривается и в помине.

Говорят, время все расставляет на свои места. Прошло 75 лет, но ясности относительно истинной подоплеки тех трагических событий оно так и не добавило.

В настоящее время наиболее детально и убедительно, с привлечением большого количества архивных источников, тема «измены Родине» раскрыта в книгах О. Ф. Сувенирова70 и Н. С. Черушева71, посвященных репрессиям в Красной армии в целом. Не лишенные любопытства версии относительно пресловутого «заговора» высказывал также С. Т. Минаков72.