Осколок солнца. Повесть - Владимир Немцов

Директор института Чичагин, старый опытный инженер, человек в высшей степени прямолинейный, а подчас и резкий, привез в главк проект приказа о назначении Курбатова руководителем лаборатории фотоэнергетики. Начальник главка, сухой болезненный человек с землистым цветом лица, честный служака, просидевший на одном стуле десяток штанов, просмотрел «личное дело Курбатова П. И.» и, глотнув какую-то таблетку, заявил:

— Вряд ли министр утвердит. Помилуйте, у человека не только степени, но и диплома нет!

— Зато у него есть куда более редкая ценность — талант. Не все члены нашего ученого совета могут его вам на стол выложить. К тому же Курбатов блестящий исследователь, великолепный конструктор и технолог.

— Неудобно, знаете ли, — начальник главка взял список сотрудников лаборатории и подчеркнул ногтем строчку рядом с фамилией Курбатова. — Что здесь написано? Инженер-практик. А дальше его подчиненные: кандидат физико-математических наук, кандидат технических наук. На должностях младших научных сотрудников у вас проставлены фамилии аспирантов, сдавших кандидатский минимум.

— Минимум, минимум, — взорвался раздосадованный директор. — Мне максимум подавай! Талант мне нужен, и по самому большому счету. Какой он, к чорту, творец, ученый, ежели у него за душой, кроме этого минимума, ни шиша!

— Откуда вы знаете, как себя покажут аспиранты?

— В том-то и дело, что не знаю. Кота в мешке дают, а я подписываю. Ты дальше читай, — Чичагин перевернул страницу. — Старший техник Сапожков, первый рационализатор отдела, драгоценная башка, золотые руки. Инженер-технолог Зисман. Еле вытащил с завода, не отпускали. Или вот еще Захаров — мастер специальной оптики. Или модельщик Санько, гений стеклодув Бархатов. Все себя показали, дел сколько переделали, в них есть огонек, беспокойство и, главное, собственная мысль. Понимаешь, собственная! Вот они-то и есть кандидаты в большую науку. Сам Курбатов их выбирал, а ему виднее, на кого можно положиться, работал вместе.

— Странная у вас позиция, товарищ Чичагин, — кисло улыбнулся начальник. — Вы что же, отрицаете необходимость степеней и знаний? А сами?

— Что сам? Я минимумов не сдавал. Не за школярство я степень доктора получил, а за труды, за дела. Понимаешь, дела. Ими ценен человек, а не тем, сколько лет он нагружал свою башку. У иного там чистое серебро, а попробуй достать, чтобы возвратить народу, ни черта не выходит. Трясешь его, трясешь, а мыслишек и нет. — Чичагин безнадежно махнул рукой.

Не договорившись с начальником главка, он обратился к министру и получил поддержку. Лишь тогда Курбатову предложили руководство лабораторией. Вскоре он получил диплом инженера, сдав экзамены экстерном. Прошло еще немного времени, и была организована испытательная станция, где Павел Иванович проводил большую часть своего времени.

Но разве это самое главное? Сейчас рассматривается проект создания филиала в местах менее солнечных, куда особенно влекло Курбатова. Он надеялся, что там будет совсем немного людей и можно будет спокойно работать за лабораторным столом. Не надо сидеть в президиумах, выступать на юбилеях, писать резолюции на заявлениях…

В московской лаборатории ему было трудно. Народу много, не всех узнаешь. По ночам мучился — может, повременить с выговором? Не забыл ли кого в первомайском приказе? Надо бы Санько отметить. Но тогда Захаров обидится. Думаешь о Захарове и упорно отгоняешь мысль о том, что сегодня опять не проверил новую рецептуру фотослоя, а это очень важно, — задерживается разработка технологии… Все нужно, все важно. Есть помощники, но на них не всегда можно надеяться. Настоящие руководители умеют сочетать науку с организационными делами, с будничными заботами. Тулупы и валенки для сторожей, кипятильник для буфета и рядом — перспективный план работ на десяток лет. Другие умеют, а у него не выходит.

Здесь, на зеркальном поле, полегче. Сотрудников — раз два и обчелся, можно приглядеться к каждому. Беспокоили приезжие, их тоже надо знать. Вот хоть бы эти техники. Ребята вроде толковые, но что значит эта история с осколком? И вообще непонятны некоторые поступки Багрецова. Сегодня после работы Кучинский попросил Курбатова зайти в лабораторию посмотреть, правильно ли он начал измерения. Пошли вместе с Кучинским. Входят в лабораторию, и Жора глазами показывает на Багрецова. Тот отпиливал кусок плиты…

Конечно, ничего в этом не было предосудительного — может быть, техник хотел проверить какой-то новый способ контроля или схему присоединения приборов… В конце концов он мог заинтересоваться и структурой ячеек и термоэлементов. Но тогда нечего смущаться. А Багрецов вздрогнул и покраснел, точно его застали на месте преступления.

Кучинский загадочно улыбнулся.

— Мы тебе не помешали, Вадим?

Подойдя к столу, Курбатов заметил, что из плиты уже выпилен довольно большой квадрат.

— Зачем это вам? — пришлось спросить Багрецова.

Тот не мог скрыть замешательства.

— Хотел попробовать… — Багрецов не знал, куда девать руки, и нервно перекладывал с места на место ножовку. Весь его облик выражал крайнее смущение. — Лидия Николаевна разрешила…

— Что разрешила?

— Отпилить…

Больше ничего Курбатов не смог от него добиться. А тут еще Кучинский со своей всепонимающей улыбочкой.

Поди разберись что к чему.

…Павел Иванович дошел почти до конца зеркального поля и повернулся, Жора вынырнул из темноты.

— Простите, Павел Иванович, что я к вам с делами в нерабочее время…

— Срочные дела?

— Да как вам сказать? Трудно работать, Павел Иванович. Я очень уважаю нашу аспирантку. Человек она знающий, но зачем же проявлять административный восторг? Хотел взять вторую плиту, а Лидия Николаевна запретила. Одной, говорит, обойдетесь. А какому-то технику для личных надобностей разрешила. Вы же сами видели.

— Почему для личных? Не понимаю.

— Да ведь это радиолюбители. Они все в дом тащат.

— А вы не радиолюбитель? — усмехнувшись, спросил Курбатов.

— Избави бог! Мне не до баловства.

Курбатову не очень понравился этот ответ, но спорить не хотелось, и он спросил, лишь бы замять неловкость:

— Кстати, где вы хотите работать — на заводе или в лаборатории?

— Везде интересно, Павел Иванович, — слукавил Жора, еще не понимая, к чему тот клонит.

— Я бы советовал на завод, в цех. Посмотрели бы, кто сейчас за вас, студентов, трудится.

— Как это за нас? Мы тоже работаем, и не меньше других. Мы не нахлебники. В нашем государстве все равны.

Вежливая предупредительность, с какой Жора начал разговор, исчезла, показалось плохо скрытое самодовольство.