Время больших отрицаний - Владимир Савченко

— Не ходите, Петренко, не надо! Себе хуже сделаете.

Это сказала Аля.

…и снова вокруг все будто увеличилось и потемнело. И голос другой, но тоже вроде слышанный раньше. Это что же, бабы из НИИ? Кто? Там их не так много. Ладно, потом разберемся. А пока пошли вы… уже близко. Аллея кончилась. Осталось пересечь улицу.

Пересечь ее ему не дали. Все вокруг вдруг потемнело и стало громадным: не только вожделенное здание по ту сторону, но и столб рядом, светофор, дерево, пробегающие автомобили. А потом и сам Петренко несколько минут бился рыбиной в упругой тьме, чувствуя, как с него все опадает.

Затем восстановился день, ясное небо, улица и размеры предметов. Петренко обнаружил, что сидит на тротуаре, упираясь спиной в шестигранный бетонный столб — и что он совершенно голый. Только часы с надписью «За безупречную службу в органах…» на металлическом браслете болтались на правом запястьи. Ни трусов, ни носков — ничего. И блокнота с кредитками, что был в кармане брюк, не стало — как и брюк. Ухх-х!.. Вот это да… что же это такое?

Обнаружил свою наготу не только он, но и прохожие. Две женщины со словами «Ничего себе!» — отпрянули в сторону. С противоположной стороны улицы глазели, указывали на него скопившиеся у перехода в ожидании зеленого света люди. Кто-то загоготал, кто-то свистнул.

Ивану Игнатьичу не оставалось ничего более как, прикрывшись ладонью, бегом пересечь улицу и по ступеням ринуться в высокие двери того здания, в которое он и стремился. Дежурный вскочил ошеломленно:

— Эй, дядя, ты куда, здесь не баня!

Петренко узнал его, назвал по фамилии, по имени, назвался сам. Тот присмотрелся:

— Иван!.. Что такое?

— Та… пьяные хулиганы на аллее раздели.

— Среди дня! На Аллее Героев?!.. Погоди.

Дежурный тотчас связался с райотделом милиции, сообщил. Те сразу выслали наряд — прочесать окрестность, искать пьяных хулиганов с чужой одеждой. Положил трубку, посмотрел:

— А усы твои, волосы где? Я ж тебя еле признал.

Петренко провел ладонями по лицу: нет усов. По голове: ни волосинки… Вот теперь ему стало страшно до озноба.

— Та… сбрил. От перхоти. Пусть новые растут… Слушай, дай мне что-то надеть.

— Иди вон туда. Сейчас поищу. — Указал ему на каптерку под лестницей.

………………………

— Ну вот, Людмила Сергеевна, теперь вы наша.

— Я и до этого была ваша… — сухо сказала Малюта, укладывая в сумку «видеокамеру»; лицо у нее было напряженное, губы кривились. Все-таки увидеть, как от твоих действий, наводки, прицеливания и нажатия кнопок рослый одетый мужик с усами и шевелюрой (чем-то ей, холостячке, и симпатичный) враз превратился в мечущуюся по людной улице нагую «саламандру», не слишком приятно; испытание для нервов немалое. Даже стало жаль Петренко.

И не вразумить его было нельзя; все правильно.

— Теперь можем спокойно отправляться на базар и по магазинам, — Аля развернула коляску со спящими близнятами. — Тратить деньги. Люблю тратить деньги — когда они есть… Не так и часто это бывает!

— Как думаешь, он там не расколется? — Люся Малюта указала в сторону здания СБ.

— Не расскажет, хотела ты сказать, — с некоторым упреком поправила ее Аля. — Мы же условились… Уверена, что нет. Во-первых, он ничего не сможет показать. Улики-кредиточки тю-тю, в пыль и прах. Во-вторых, ничего не сможет объяснить. И в-третьих, сейчас ему очень страшно.

………………………

Так и было. Даже когда кое-как вскладчину одетого Ивана Игнатьича препроводили к начальству, а то стало выспрашивать, что нового «хе-хе, под куполом Шара», комендант — впервые — никакой информации не дал. Сказал, что работа НИИ после Шаротряса парализована и, похоже, надолго, денег нет, платить нечем.

Петренко в «бобике» доставили домой. Там он, чтобы прийти в себя, достал из холодильника бутылку водки и выглотал ее всю, как воду, не чувствуя ни крепости, ни вкуса. Хмель пришел, когда погляделся в зеркало в ванной — и не узнал себя: безволосое лицо с безумным взглядом, ни мужское, ни бабье. Трахнул бутылкой по стеклу; зеркало дало трещину, бутылка разбилась.

Из двенадцати тысяч работников НИИ он был единственный, кто попытался донести властям. В силу долга и привычки — или просто долгой привычки?

Видеопленку, снятую Людмилой Сергеевной, ему потом показали. Наверху, в гостинице-профилактории, куда он на следующий день поднялся с целью провести столько времени, сколько надо, чтоб отросли хоть какие ни есть усы. И отдохнуть, потренироваться, поплавать в бассейнах. Он комендант, ему можно. Имеет право.

Занял номер. Давненько здесь не появлялся; отметил, что все комнаты теперь с импортной видеотехникой, с «двойками». Криминального происхождения, конечно, отметил в уме — для рапорта в СБ и реванша.

Но в нужное время, когда он, умиротворенный, вернулся из бассейна, сам включился спаренный телевизор-видеомагнитофон. Петренко увидел себя — идущего по аллее, оглядывающегося по стороном… потом голого и «обритого», безусого. Сидящего скрючившись у столба. Бегущего в Управление. И рядом вывеска с разборчивыми буквами.

Потом был телефонный звонок.

— Иван Игнатьич, ты все понял? Ты сознаешь, что с тобой произойдет, если эту пленку увидят, например, монтажники? Или верхние сборщики? Или НПВ-мастера?

Ответить было трудно, поэтому голос Петренко прозвучал сипло:

— Да…

К обязанностям внизу он вернулся на следующий земной день, малость обросший, с пробивающимися усиками. Но Катаганское управление СБ навсегда потеряло одного информатора.

Но все равно главное была работа. И прежде, и ныне, и присно и во веки веков.

Воздвигнуть в Шаре Башню и наладить в ней исследования — работа многих людей с головой и руками, знаниями и умением.

Продвинуться выше в открытую ими Меняющуюся Вселенную — еще работа.

Восстановить деятельность НИИ после Шаротряса — снова работа.

…и так далее, и постоянно, все время земное и К-уровней.

Творческая и рутинная, интересная и такая, от которой хорошо бы отвертеться, а делать надо; изматывающая и вдохновляющая. И всегда — созидательная; то, в чем человек ближе всего к Богу.

Впрочем и ремонтная тоже; с учетом стремительности К-времени на верхних уровнях ее всегда хватало. Время созидает посредством людей, а разрушает и портит само. Ремонтные работы — при всей их занудности они антиэнтропийны наравне с созидательными и творческими. О приключениях этого не скажешь.

…и хорошо, что так. Что ситуация, в которой оказались не только персонажи повествования, но и планета: между двух Вселенных — породила не катастрофы (кроме мелочевки в начале), а дела, задачи, проблемы, которые надо решать головой и руками.