КРЫЛЬЯ ЧЁРНЫЕ - Николай Андреев

- Есть передача! - оператор аж подпрыгнул. - Итак…Все Ваши замечания учту. Вам больше не требуется волноваться. Внимание. Далее - информация персонально для Колчака. Посторонних просьба удалиться.

- Что бы это значило…- нахмурился Слащов, но через мгновение его словно ветром сдуло.

- Я буду ждать снаружи, - кивнул Владимиров.

Связист также удалился, хотя и видно было, что этот приказ его расстроил.

- Завтра Вы должны отбыть в Триест с числом кораблей, достаточным для безопасного плавания. В порту Вы примете на борт груз, о котором будет сообщено позднее. Официальная цель визита - надзор за передачей военных кораблей Австро-Венгрии союзникам. На борт взять батальон солдат десанта, усилить флот тремя "Фарманами" и двумя "Муромцами". Довести боекомплект до предельного. Идти со всей возможной скоростью. Лично Колчаку, - оператор осёкся, но быстро справился с удивлением. - Желаете ли, чтобы Ваша семья или госпожа Тимирёва ждали Вашего возвращения в Царьграде или Севастополе? Обеспечу их всем необходимым.

Адмирал оказался в растерянности. Откуда такая забота о его близких? Может, этакая награда за исполнение задания? Что ж, приятно, конечно, но Колчаки всегда служили "не корысти ради, но государства для". Что же это за цель плавания такая? Что предстоит взять на борт в Триесте? Если уж ради этого самого главнокомандующего флотом отправляют с немалыми силами - должно быть нечто по-настоящему важное. Может, дипломатические архивы? Или австрийское золото? А вдруг какие-то секретные чертежи?

- Передайте, что задание будет исполнено. Благодарю за участие, но ни семья, ни…Тимирёва не требуются в Стамбуле или Севастополе. За любую помощь в их материальном обустройстве буду благодарен без меры. Всё.

- Сообщение пошло, - выдохнул оператор. - Да-с…

- Помните: ни слова о том, что здесь стало известно, не должно миновать стен этой каюты. Вам всё ясно?

Колчак прямо-таки сверлил взглядом связиста.

- Так точно! - подпрыгнул покрасневший оператор.

- Вольно. Благодарю. Господа! Можете вернуться!

- А мы даже не успели загореться любопытством, - рассмеялся Слащов.

- Это замечательно. Яков Александрович, поручаю Вам продолжить руководство обороной города и Проливов, - словив непонимающий взгляд полконика, Колчак добавил. - Самостоятельно. Завтра часть эскадры уйдёт. Берётесь выполнить?

- Можете на меня положиться, - клацнул каблуками Слащов. - Сделаю всё возможное и невозможное, чтобы навести в городе порядок и обеспечить его безопасность с суши. Я…

- Ещё сообщение! - воскликнул оператор. - Генерал-майору Слащову-Царьградскому…

- Тут, видимо, какая-то ошибка, - глаза Якова Александровича стали похожи на два огромных блюдца, из которых купцы любили пить чай. - Я ведь…

- Сообщение продолжается. Сказано, - оператор сглотнул. - Указанное выше - верно. Поздравляю, Яков Александрович, генерал-майором и Царьградским. Благодарю за прекрасную службу. Не утопите погоны в вине. Конец связи.

Повисло такое молчание, будто бы даже кладбище приказало долго жить. А потом - случилось невероятное…

Слащов заплакал. Скупые слёзы проделали сверкающие дорожки на его щеках, глаза заблестели, а кадык задёргался.

- Ваше…Ваше Высокопревосходительство! Благодарю! Благодарю!

Яков не знал, что сеанс связи уже закончился.

- Это моя мечта, но как Вы узнали? Это моя самая светлая, самая дорогая сердцу моему мечта…Благодарю…Ваше Высокопревосходительство!

Голос безжалостного к дезертирам и врагам, хладнокровного в бою Слащова срывался. Он захлёбывался эмоциями, голос его прерывался каждое мгновение слезами. Колчак даже словил себя на мысли, что на полковника - то есть уже генерал-майора - не может смотреть без жалости. Он даже отвернулся, сделав вид, что перечитывает телеграфную ленту.

А Слащов …Ему не было никакого дела до того, что происходит вокруг. Его заветная мечта сравняться с великими полководцами России наконец-то сбылась. Регент признал его заслуги, а это было лучшей похвалой всему тому, что сделал Яков для обороны Царьграда. В ту минуту он готов был броситься в самую гущу боя, кулаками пробиться в дзот - всё, что угодно, лишь бы отблагодарить Кирилла за воплотившиеся грёзы. Он размахивал руками, куражился. Он смеялся и плакал одновременно, словно клоун, угодивший в драматическую пьесу. Возможно, Слащов и был таким: актёром, для которого была предназначена комедия, но которому осталась только трагедия. И вот Яков пытается вырваться из этих рамок, пытается бороться, внося хаос в свою жизнь, тем самым даря себе хотя бы слабое ощущение свободы. Нелепое поведение - вот что было тем щитом для Слащова. Георгиевский кавалер, в молодости он, говорят, был тихоней, не притрагивался к алкоголю (нередко отказывался даже от исконно гвардейского напитка - шампанского), но потом? Что его изменило? Колчак хотел бы найти ответ на этот вопрос, но, к сожалению, у него абсолютно не было времени копаться в чужих душах…

Утром адмирал пришёл проститься с новоиспечённым генерал-майором. Тот занимал несколько комнат в портовой гостинице. Колчак впервые оказался здесь, и потому впечатление, произведённое этим обиталищем, было невероятно сильным. Каждый посетитель, ещё не оказавшись в "резиденции" Слащова, уже отчётливо слышал птичьи крики. Яков, оказывается, был любителем птиц. Они прыгали по комнате, взбирались на руки и плечи георгиевского кавалера, порой даже лезли в рот: командующий сухопутной обороной Стамбула постоянно кормил их зёрнами изо рта. Если бы кто-то другой, скажем, птичник, так поступал, то это выглядело бы премило и в высшей степени забавно, - но ведь это был генерал-майор русской службы! В подобном роде толковали многие офицеры корпуса, за глаза называя Якова Александровича "Слащовым-Курицыным". Тот, скорее всего, знал об этом, но не делал ничего для прекращения подобных толков. Что ж, это было его право: Колчак не обращал внимания на подобные маленькие слабости, лишь бы человек верно служил делу победы.

Хозяин открыл двери. Тут же бросилось в глаза его экстравагантное одеяние: нечто вроде множества халатов, надетых друг на друга в жутком беспорядке, куски ткани, свисавшие с плеч и с пояса, феска жуткого лилового цвета. Вот таким он был в быту, герой обороны Царьграда…

- Александр Васильевич, рад, что пришли меня навестить! Располагайтесь! - широко улыбаясь, произнёс Слащов. - А я тут готовлюсь к чествованию, кое-что собираю…

И вправду: по стене выстроилась целая батарея всевозможных и разновеликих бутылок. Жидкость в них обещала любому испившему наслаждение вечером и невероятную головную боль с утра.

- Меня, помнится, однажды взяли врасплох с чествованием. Ночью перешил погоны, а утром ждали, когда же я увижу обновку.

Улыбка вспыхнула, преобразив до неузнаваемости лицо адмирала, наполнив его тёплым внутренним светом, - и через секундочку исчезла. Лицо Колчака вновь приобрело стальное, непробиваемое и непроницаемое выражение. Сейчас не время для радости: долг зовёт, Россия ждёт. Интересно, когда он сможет вернуться домой? Когда для него закончится эта война?

- Я пришёл проститься, Яков Александрович, к сожалению, не смогу принять участие в уничтожении сей батареи, - адмирал вздохнул.

Он выглядел старше, намного старше, чем вчера. Может быть, виной тому было пережитое ранение. К счастью, рёбра не были сломаны, контузии как таковой не было, только лёгкое сотрясение да царапина на лбу. Но морально взрыв очень и очень сильно ударил по Александру Васильевичу. Флотоводец поминутно вспоминал картину: мрак, дым, голос раненого Смирнова, беготня вокруг - и полнейшая беспомощность. Может быть, хорошо, что он уезжает из этого города, покидает заветный для многих русских поколений Стамбул?

- А может, всё-таки…на прощание?

Трудно было поверить, но - Слащов выглядел так, будто постеснялся своей просьбы

- Можно. Но одну рюмку, - кивнул Колчак.

- Сей момент! - радостно воскликнул Яков Александрович.

Пили молча, храня в себе так и просившиеся наружу вопросы и просьбы. Первым, наконец, не выдержал Колчак.

- Яков Александрович, прошу Вас, если что…Удерживайте город…Во что бы то ни стало. Мне сообщили, что генерал Кемаль хочет возобновить войну, отобрать у нас Царьград. Турки пойдут за ним, это для них дело чести. Отобьётесь? Этот город - то, за что мы сражались всю войну, то горло, за которое нас легко схватить. Сохраните Царьград.

На мгновение повисло молчание.

Наконец, Яков встал, совершенно серьёзный. В глазах его мелькнуло что-то такое…Пламя былых сражений? Воспоминания о боях Великой войны? Всполохи разрывавшихся над Босфором снарядов?

Лицо генерал-майора преобразилось. Абсолютно спокойное, сосредоточенное: никто бы не поверил, что этот человек может плакать или смеяться. С таким лицом идут в последний бой.