Подари мне себя (СИ) - Франц Анастасия

А гонщик, преодолев небольшое расстояние в один шаг, обхватил меня одной рукой за талию, слегка поднимая над полом, отчего я тихо вскрикнула и схватилась за его крепкие плечи. Вместе со мной на руках он повернулся на сто восемьдесят градусов, аккуратно опустил меня на свою временную постель. А сам же присел напротив меня на корточки.

Взял мои обе ладошки в свои, слегка сжал их. Заглянул в глаза.

— А теперь рассказывай. Почему ты работаешь практически без выходных с таким графиком? — его голос стал твёрдым, не терпящим возражений. Да, собственно, я и не собиралась отнекиваться и что-то скрывать. Хоть и этот человек, вообще-то, мне никто. Я не должна перед ним в чём-либо оправдываться.

— Это моя работа, Егор. Я лучшая в нашем отделении, да и вообще в клинике. Поэтому это нормально, что я столько работаю. Да, я обычная медсестра, и моя помощь — лишь маленький винтик в огромном механизме. Но это то, что я люблю. О чём мечтала с раннего детства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я понимаю, — кивает головой в знак того, что он действительно понимает меня и то, что я говорю. — Я точно так же, как и ты, люблю то, чем я занимаюсь, несмотря на риск и последствия вот таких заездов. Ты же понимаешь, чем я занимаюсь? — я киваю. — Но, Соня, есть трудовой кодекс, где чётко прописано, сколько и как должен работать человек, вне зависимости от того, какая у него квалификация. Да, бывают переработки и форс-мажоры, когда требуется немедленно человек, лучший в своём деле, но это не должно быть так, как сейчас у тебя. Это ненормально. Мне это не нравится. У тебя же круги под глазами. Сколько ты спала за последние дни?

— Я сплю достаточно, — я хмурюсь, потому что этот разговор мне совсем не нравится.

Глава 22

Соня

Да, во всех его словах я чувствую его заботу и переживания, но это моя работа. То, чем я люблю заниматься. То, что стало для меня жизнью, и я не могу просто отказаться от этого из-за одного человека, которому я отказала и который теперь нагло пользуется своим служебным положением, чтобы меня сломить.

Чего же я тогда стою, если вот так просто возьму и сдамся?

Да ничего я тогда стоить не буду. Поэтому нет, сдаваться и раздвигать перед ним ноги я не собираюсь ни за что в жизни. Но и писать заявление об уходе с работы я тоже не хочу. Тогда будет означать, что он выиграл, сломил меня, а я проиграла ему.

— Для этого тебя звал ваш зав в тот день, когда ты приходила ко мне? Чтобы поставить тебе дежурства?

Вдруг задаёт мне вопрос. Его руки сжимают мои. Желваки на скулах ходят ходуном, и я понимаю, что он злится. Очень злиться. Так, что ели контролирует себя. И с каждой секундой его эмоции становятся жёстче.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не увиливай от ответа. Я тебе говорил, что никто не смеет так относиться к тебе — даже твой начальник. У тебя есть договор, по которому ты работаешь, и этого графика должны придерживаться все, в том числе твоё руководство. Да, не спорю, бывают форс-мажоры, но не постоянно. Ты не должна работать столько. Тем более есть другие медсестры, а не ты одна на всё отделение.

— Егор…

— Подожди, я не закончил. Мне нравится то, чем ты занимаешься. Ты такая умница и добилась всего этого сама. Без чьей-либо помощи — я в этом уверен, — он нежно поглаживает пальцами кожу моих ладоней, не прекращая говорить. — Я рад, что столкнулся здесь с тобой. Но мне категорически не нравится то, как тут с тобой обращаются. Зав не имеет право повышать на тебя голос и превышать свои полномочия. Это не входит в его обязанности. Это недопустимо.

С каждым его словом голос становится все твёрже и яростней. Выпутываю одну руку из его захвата и подношу к его лицу, прикасаюсь к нему, дабы успокоить. Не хочу, чтобы он злился, да и вообще вникал во все мои проблемы, потому что они мои. И я должна сама с ними справиться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не хочу рассказывать ему о том, что мне вообще запрещено находиться рядом с ним, не говоря уже о том, чтобы быть в его палате, да ещё и настолько близко к нему, целовать… Вижу, как ему не нравится вся эта ситуация, и понимаю его. Но опять же — это моя работа, и по-другому я не могу поступить. Я не могу потерять её. Не могу ему все рассказать, потому что он разозлится ещё сильнее.

— Я не могу потерять это место. Я столько училась и старалась, чтобы меня взяли именно сюда, и не могу просто отказаться от этого. Егор, давай не будем об этом говорить, хорошо? Да и мне уже пора. Меня, наверное, уже все обыскались, а я тут сижу у тебя. Всё же я на дежурстве, — качаю головой.

Егор резко подрывается. Вскакивает и начинает ходить из одного угла в другой, ероша свои короткие волосы рукой. Вижу, как много ему хочется сказать, и как он сдерживается из последних сил, но заглушает свои чувства, эмоции в себе.

Я медленно встаю и делаю шаг к нему. Егор стоит ко мне спиной. Подхожу к нему близко, что между нами не остаётся расстояния. В волнении кладу ладошку на его обнажённую широкую спину, утыкаюсь лбом в неё. Прикрываю глаза, вдыхаю его запах, запоминая нашу мимолётную близость. А гонщик замирает, наверняка не ожидая от меня такой смелости.

Выдыхает. И я, позволив себе маленькую радость, веду обе ладони поперёк его талии, скрещивая руки на его мускулистой груди, чувствуя пальчиками каждый мускул. И целую в спину, между лопаток.

Замирает. Чувствую, как по его телу проносится дрожь. А в следующую секунду на мои пальцы ложатся его ладони. Сжимают. Он подносит мою ладонь к своему лицу — целует руку, пальцы. И кажется, от его этих движений я умираю.

Я будто разлетелась на мелкие осколки и тут же собралась, когда, не разжимая своих объятий, Свободин поворачивается ко мне лицом и кладёт свои руки на мою талию, прижимая к себе. А сам утыкается мне в волосы.

— Пойми, Соня, мне совершенно не нравится то, что ты столько работаешь. Я ничего не имею против твоей профессии и работы. Но с первой секунды, как мы столкнулись, и ты подняла на меня свои красивые глаза, я заметил эти тёмные круги под твоими глазами. Нет, от этого они не стали некрасивыми или тусклыми, нет. Они прекрасны. Но твоя бледность мне не нравится. Я переживаю. Пойми. Я не знаю, как это объяснить, но когда мы с тобой столкнулись, там в лифте, с первого мгновения ты мне понравилась.

Замолкает. Целует мне в волосы, и вместе с тем его ладони, что покоятся у меня на талии не прекращают движения — медленными касаниями проводят по спине.

— Ты такая красивая. Кажешься такой хрупкой и маленькой девочкой. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Чтобы ты в один момент упала в обморок от того, что ты много работаешь, но мало отдыхаешь.

От его слов сердце замерло, а в следующую секунду забилось уже не ровно, а рвано и быстро. Мне до одури была приятна его забота и то, что он переживает обо мне. Его слова… Обо мне никто, кроме моих родных и подруг, никогда не беспокоился и не заботился. А теперь вот он… Но всё же…

— У этого, как там его, Шестинского — на тебя какие-то планы?

От вопроса я вздрагиваю и замираю, не зная, как и что ответить. Больше всего я боялась именно этого вопроса и что он поймёт это. Не хочу, чтобы он разбирался, а в том, что он будет разбираться, если обо всём узнает, нет никаких сомнений. А я просто не могу этого допустить.

Поэтому, несмотря на нервное и бешеное сердцебиение, приоткрываю пересохшие губы и произношу:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет. У него нет на меня никаких видов.

Понимаю, что нагло вру, но так будет лучше. Я со всем разберусь сама.

— Хорошо, — сжимает меня ещё крепче, а я обхватываю его плечи руками, утыкаясь носом в шею. Вдыхаю его запах и стараюсь успокоиться, чтобы не подать виду, что сейчас я ему соврала, что я переживаю, и моё сердце быстро бьётся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Надеюсь, он мне действительно поверил. В голове прокручиваю и вбиваю себе слова о том, что так будет лучше. Не стоит ему всего этого знать.