Избранное - Высоцкий Владимир Семенович

Он собирал войска,

И вдруг ударил с фланга

Мороз исподтишка.

И битва идет с переменным успехом:

Где — свет и ручьи, где — позёмка и мгла.

И воины в легких небесных доспехах

С потерями вышли назад из котла.

Морозу удирать бы,

А он впадает в раж.

Играет с вьюгой свадьбу —

Не свадьбу, а шабаш.

Окно скрипит фрамугой —

То ветер перебрал.

Но он напрасно с вьюгой

Победу пировал.

А в зимнем тылу говорят об успехах,

И наглые сводки приходят из тьмы,

Но воины в легких небесных доспехах

Врубаются клиньями в царство зимы.

Откуда что берется,—

Сжимается без слов

Рука тепла и солнца

На горле холодов.

Не совершиться чуду —

Снег виден лишь в тылах.

Войска зимы повсюду

Бросают белый флаг.

И дальше на север идет наступленье,

Запела вода, пробуждаясь от сна.

Весна неизбежна, ну, как обновленье,

И необходима, как просто весна.

Кто сладко жил в морозы —

Тот ждет и точит зуб

И проливает слезы

Из водосточных труб.

Но только грош им, нищим,

В базарный день цена —

На эту землю свыше

Ниспослана весна.

Два слова войскам — несмотря на успехи,

Не прячьте в чулан или старый комод

Небесные легкие ваши доспехи,—

Они пригодятся еще через год.

[1972]

БЕЛОЕ БЕЗМОЛВИЕ

Все года и века и эпохи подряд

Все стремится к теплу от морозов и вьюг.

Почему ж эти птицы на север летят,

Если птицам положено только на юг?

Слава им не нужна и величие.

Вот под крыльями кончится лед,

И найдут они счастие птичее,

Как награду за дерзкий полет.

Что же нам не жилось, что же нам не спалось?

Что нас выгнало в путь по высокой волне?

Нам сиянья пока наблюдать не пришлось.

Это редко бывает — сиянья в цене!

Тишина. Только чайки — как молнии.

Пустотой мы их кормим из рук.

Но наградою нам за безмолвие

Обязательно будет звук.

Как давно снятся нам только белые сны,

Все иные оттенки снега замели.

Мы ослепли давно от такой белизны,

Но прозреем от черной полоски земли.

Наше горло отпустит молчание,

Наша слабость растает как тень.

И наградой за ночи отчаянья

Будет вечный полярный день.

Север, воля, надежда, — страна без границ,

Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.

Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,

Потому что не водится здесь воронья.

Кто не верил в дурные пророчества,

В снег не лег ни на миг отдохнуть,

Тем наградою за одиночество

Должен встретиться кто-нибудь.

[1972]

* * *

В заповеднике, вот в каком — забыл,

Жил да был Козёл — роги длинные.

Хоть с волками жил — не по-волчьи выл,

Блеял песенки всё козлиные.

И пощипывал он травку, и нагуливал бока,

Не услышишь от него худого слова.

Толку было с него, правда, — как с козла молока,

Но вреда, однако, тоже никакого.

Жил на выпасе, возле озерка,

Не вторгаясь в чужие владения,

Но заметили скромного козлика

И избрали в козлы отпущения.

Например, Медведь, баламут и плут,

Обхамит кого-нибудь по-медвежьему,—

Враз Козла найдут, приведут и бьют

По рогам ему, и промеж ему.

Не противился он, серенький, насилию со злом,

А сносил побои весело и гордо.

Сам Медведь сказал: — Ребята, я горжусь Козлом!

Героическая личность козья морда!

Берегли Козла, как наследника.

Вышло даже в лесу запрещение

С территории заповедника

Отпускать Козла отпущения.

А Козел себе все скакал козлом,

Но пошаливать он стал втихомолочку:

Как-то бороду завязал узлом,

Из кустов назвал Волка сволочью.

И когда очередное отпущенье получал,—

Всё за то, что волки лишку откусили,—

Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал,

Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники меж собой дрались,

В заповеднике крепло мнение,

Что дороже всех медведей и лис —

Дорогой Козёл отпущения.

Услыхал Козёл, да и стал таков:

— Эй, вы, бурые, — кричит, — светло-пегие!

Отниму у вас рацион волков

И медвежие привилегии!

Покажу вам козью морду настоящую в лесу!

Распишу туда-сюда по трафарету!

Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу,

И ославлю по всему по белу свету!

Не один из вас будет землю жрать,

Все подохнете без прощения!

Отпускать грехи кому — это мне решать,

Это я — Козёл отпущения!

В заповеднике, вот в каком — забыл,

Правит бал Козёл не по-прежнему.

Он с волками жил и по-волчьи взвыл,

И рычит теперь по-медвежьему.

А козлятушки-ребятки засучили рукава

И пошли шерстить волчишек в пух и в клочья.

А чего теперь стесняться, если их глава

От лесного Льва имеет полномочья!

Ощутил он вдруг остроту рогов

И козлиное вдохновение —

Росомах и лис, медведей, волков

Превратил в козлов отпущения.

[1972]

* * *

Проложите, проложите

Хоть тоннель по дну реки

И без страха приходите

На вино и шашлыки,

И гитару приносите,

Подтянув на ней колки.

Но не забудьте, затупите

Ваши острые клыки!

А когда сообразите —

Все пути приводят в Рим —

Вот тогда и приходите,

Вот тогда поговорим.

Нож забросьте, камень выньте

Из-за пазухи своей,

Перебросьте, перекиньте

Вы хоть жердь через ручей!

За посев ли, за покос ли

Надо взяться — поспешать!

А прохлопав, сами после

Локти будете кусать.

Сами будете не рады,

Утром вставши — вот те раз! —

Все мосты через преграды

Переброшены без нас.

Так проложите, проложите

Хоть тоннель по дну реки!

Но не забудьте, затупите

Ваши острые клыки.

|1972]

КРУГОМ ПЯТЬСОТ

Я вышел ростом и лицом —

Спасибо матери с отцом.

С людьми в ладу — не понукал, не помыкал.

Спины не гнул — прямым ходил,

И в ус не дул, и жил как жил,

И голове своей руками помогал.

Но был донос и был навет.

Кругом пятьсот — и наших нет.

Был кабинет с табличкой «Время уважай!».

Там прямо без соли едят,

Там штемпель ставят наугад,

Кладут в конверт и посылают за Можай.

Потом — зачет, потом — домой

С семью годами за спиной.

Висят года на мне — ни бросить, ни продать.

Но на начальника попал,

Который бойко вербовал,—

И за Урал машины стал перегонять.

Дорога, а в дороге «МАЗ»,

Который по уши увяз.

В кабине тьма, напарник третий час молчит.

Хоть бы кричал, аж зло берёт —

Назад пятьсот, пятьсот вперёд,—

А он зубами «Танец с саблями» стучит.

Мы оба знали про маршрут,

Что этот «МАЗ» на стройке ждут.

А наше дело — сел, поехал, ночь-полночь!

И надо ж так — под Новый год

Назад пятьсот, пятьсот вперёд,

Сигналим — зря: пурга и некому помочь.

— Глуши мотор, — он говорит,—

Пусть этот «МАЗ» огнём горит.

Мол, видишь сам, — тут больше нечего ловить,

Куда ни глянь — кругом пятьсот,

И к ночи точно занесёт,

Так заровняет, что не надо хоронить!

Я отвечаю: — Не канючь!

А он — за гаечный за ключ

И волком смотрит, он вообще бывает крут.

А что ему — кругом пятьсот,

И кто кого переживёт,

Тот и докажет, кто был прав, когда припрут.

Он был мне больше чем родня,—

Он ел с ладони у меня,

А тут глядит в глаза — и холодно спине.

И понял я — кругом пятьсот,

И кто там после разберет,

Что он забыл, кто я ему и кто он мне.

И он ушел куда-то вбок,

Я отпустил, а сам прилёг.