Сторож брату своему - Ксения Медведевич

Пригибая большую рогатую голову, почтеннейший мирза Масту-Хумар приземлился на все четыре мощные лапы – длинные когти металлически брякнули о булыжник.

С шумом выпустив из ноздрей воздух, водяной дракон сел и подвернул хвост. И начал вытягивать длинную шею по направлению к фонтану.

Женщины задрожали и упали на свои лица.

– Дрянные у тебя подданные, Тарег, – сурово заметил господин Масту-Хумар.

– Теперь это твои подданные, почтенный мирза, – усмехнулся нерегиль.

Дух Герируда поднял пушистую башку к самому верху фонтанного столбика и принялся жадно лакать воду. Длинные как кинжалы зубы взблескивали и разбивали струю.

Джинн почтительно сидел у ног Тарега. Жрицы тоже сохраняли испуганное молчание все то время, пока старый седой дракон пил воду. Оторвавшись, наконец, от тугой струйки, господин Масту-Хумар повернулся в их сторону. Большие голубые глаза с поперечным зрачком моргнули.

Дракон сказал:

– Глупые смертные! Ждите новолуния. В ночь убывающей луны я приду на эту площадь, и вы поднесете мне дары и поклонитесь как духу-покровителю города.

– На голове и на глазах, господин! – согласно выдохнули женщины.

Потом дух развернулся к Тарегу:

– Я решил, что сам отвезу тебя в Харат.

– Не стоит беспокоиться, почтеннейший, – вежливо поклонился нерегиль.

– Не спорь со мной, о юноша, – сердито отозвался господин Масту-Хумар.

Тарег снова поклонился – на этот раз молча.

– Нечего тебе пылить по дорогам, когда выше по течению у меня есть дела, – степенно покивал громадной головой дракон. – Плотину они вздумали ставить на одном из притоков, поди ж ты… Жадные, безмозглые глупцы!

И с шумом выпустил воздух из ноздрей.

…Через несколько мгновений над площадью свистнуло, и рассветное небо на миг стемнело – как будто в этот миг боги вернули на землю ночь.

Женщины в белом не решались распрямиться и лежали лицами вниз, пока силуэт дракона не превратился в крохотную точку на небесах. Черный кот проводил ее задумчивым взглядом.

Из-за темных оконных ставен так никто и не выглянул.

Джинн огляделся, бодро заперебирал лапами к фонтану и, добежав, мягко вскинул хвостатое тело на бортик. Оглядевшись еще раз, он рявкнул:

– Ну что, дурищи! Время и нам посмеяться, не находите?!

Женщины испуганно повскакивали на ноги, а джинн выдал в темноту протяжную кошачью руладу.

Через мгновение площадь и ближайшие проулки отозвались мяуканьем, пронзительным воем и визгом. На зов Имруулькайса собралось не менее дюжины котов-джиннов – они хихикали и разглядывали сбившихся в стайку жриц.

Золотистая кошечка примостилась рядом с Имруулькайсом и принялась вылизывать лапку.

– Что скажешь, Умейма? – ласково боднул ее в плечо черный котяра.

– Ну хоть встряхнулся немного наш князь, – степенно ответствовала она – и сменила облизываемую лапу. – А то все сидел и в стенку глядел, смотреть было противно. Он бы еще слезу пустил… И ведь было бы из-за чего! – И она снова выпустила розовый, лодочкой сложенный язык.

– Любо-овь, – мечтательно отозвался Имруулькайс, потягивая и перекатывая спинной хребет.

– К человечке… – с невероятным презрением выплюнула, как комок шерсти, джинния. – Эта Айша не стоила его мизинца! Предательница, чтоб ей огонь после смерти не светил! Смертная, что с нее взять… – Голос Умеймы просто сочился ядом.

– А он все страдаа-аает… – ехидно мурлыкнул черный кот. – И попомни мои слова, еще наворотит дел! Наш князь сейчас хуже быка по весне, прет мимо борозды, рогами упершись, клянусь Хварной…

Вокруг захихикали.

Наконец, Имруулькайс закончил потягиваться – и принял боевую стойку на влажном мраморе фонтана.

– Эй, вы! Настало время глупцов и шутов! Выходите из домов, предатели! – во всю глотку заорал джинн на хорошем фарси.

Над ним хлопнула ставня, и в окно сунулась заспанная и широкая, как дыня, рожа:

– А ну брысь отседова, это тебе не Мухсин, я тебе покажу, как позорить почтенных граждан древнего царства Хосрова!

Тут рожа рассмотрела, кто стоит на площади в окружении кошек, – и тихо охнула. Госпожа Марида и женщины закрыли голые лица рукавами.

А кошки разразились нестерпимым пронзительным мявом. «Аааа!» – верещали они, вздыбливая шерсть и скаля задранные морды, мяаааа!!!..

– А ну-ка, подавайте сюда ваших музыкантов, предатели священного огня! – рявкнул поверх общего воя Имруулькайс.

– Неправда! – заорала рожа, нежданно являя мужество. – Мы честные огнепоклонники!

«Вяаааа!!» – грянули кошки на площади. Злобно сгорбившись и встопорщив шерсть на загривке, Имруулькайс выкрикнул в ответ:

– Честные?! Вы по подвалам, трусы толстые, дрожите! Деньги считаете, двоедушники, лицемеры! Налог как зиммии платить не желаете, правоверными для виду заделались! Хварну не почитают из-под полы, вы, позорники и предатели! Отступники! Кошелек и ашрафи вы почитаете, а не священный огонь!!! А ваш наместник – оклеветал силат и предал Тарика! Тарик от вас отказался, мерзавцы! А мы, джинны, будем взыскивать с вас долг! Вылезайте, твари, я спою для вас песню!!!

– Вот ужас-то, – обреченно пробормотала рожа и улезла за ставни.

Вскоре на площадь, позевывая и потягиваясь, потянулись люди в наспех запоясанных халатах: кто с наем, кто с дарабуккой. Они проходили сквозь волнующийся ковер кошачьих спин и задранных хвостов – а коты, надо сказать, все прибывали, пестрой рекой втекая в город через раззявленные ворота, – кланялись важно сидевшим на бортике Имруулькайсу с Умеймой и становились рядом с растерянными жрицами. Когда музыкантов набралось не меньше десятка, джинн поднял морду к небу и заорал:

– Начинаем!

Зазудел най, застучали барабанчики. Мелодия кружилась, как на свадебных торжествах, – люууу, люууу, слушайте, люди, слушайте. И Имруулькайс принялся декламировать:

Халифат был развален злым вазира гением,Фадлом ибн Раби – имя запомним надолго!..

Дааа! – мощным хором отозвались коты.

Имама Амина распущенностью и ленью,Невежеством Бакра-советника без чувства долга!Фадл и Бакр хотели того, что смертельно халифу,Но заблуждения – наихудшая из дорог!..

Дааа! – заулюлюкало кошачье воинство.

Мужеложство халифа – грязь и опасные рифы,Но продажность Фадла в делах – наихудший порок!Один мужеложец другого трясет, и лишь в этом —Разница между двумя содомитами!

Уууууу! – верещали на тысячу голосов джинны.

Но оба мужчины, скрываясь, друг друга лелеют,Не развлекаясь перед глазами чужими.С евнухом связь у Амина, в него он ныряет,Его ж самого два осла постоянно имеют —Вот что на свете, представьте, открыто бывает!

Ууууу, йаааа! – бесновались коты.

Господь справедливый, возьми их к себе поскорее!Ты накажи их огнем очищающим ада,Чтоб судьба Фадла была для потомков примером,И на мостах через Тиджр раскидай эту падаль:Лишь укрепляет возмездие правую веру![7]

Даааа!! – грянула последняя кошачья здравица – и джинны бросились врассыпную.

Занимающийся над Фейсалой день был базарным. Имруулькайс, восторженно созерцавший роскошные желто-малиновые перья рассветных облаков, знал: к вечеру весь город узнает страшные новости, а его стишок будут распевать все – и горожане, и возвращающиеся в долину феллахи с опустевшими тележками.

А еще через пару недель его беспощадные бейты зазвенят там, куда он и метил, – в столице, у ворот Баб-аз-Захаба, посреди растянутой канители на рынке прядильщиков, да и на всех других столичных рынках тоже. А потом – и в самом халифском дворце. Там как раз проживал его племянник…

Фархад, приложив ладонь ко лбу, проводил взглядом свистнувшую в рассветном небе тень.

– Что это, господин?

Садун чуть пригубил вина и посмотрел на город – красивый вид, слуги не врали. Жизнь на высоте, в башне, имеет свои преимущества… хотя ноги ныли после каждого марша бесконечных ступенек.

Пригубив еще, сабеец ответил:

– Какая-то тварь с гор или из долины. Теперь в Фейсале их будет много. Я бы сказал – не протолкнуться от них будет в городе. Хорошо, что мы уезжаем.

– А мы уезжаем? – улыбнулся юноша и подлил хозяину еще вина.

– Да, дитя мое. Здесь у нас осталось лишь одно дело.

И Садун развернул платок.

На ярком фиолетовом шелке лежала кукла – в золотом халате и золотой чалме халифа. Фархад улыбнулся, узнав творение своих рук – он сам сшил тряпичное тельце, приметал круглую голову и колбаски ручек-ножек. В детстве часто приходилось мастерить куклы для сестренок. Сестренок, да… Как они там?..

В крохотном северном городке зиммиям трудно прокормить семью – а уж уплата огромного подушного налога, накладываемого на неверных, давно превратилась в неподъемное дело. Семья Фархада всегда почитала звездного бога Сина и отказывалась принимать веру ашшаритов. Пять лет назад случилась засуха, денег на налог собрать не получилось – и сборщики забрали сестру. На следующий год засуха вернулась – и сборщики увели его, Фархада. Недавно отец писал, что у них получилось выплатить огромный – в целый динар золотом! – долг, и Майна вернулась домой. Правда, беременная от хозяина-ашшарита, но все равно вернулась. А вот сына у родителей никак не получалось выкупить. Майну забирали в залог, на время, – а Фархада, поскольку отец считался злостным неплательщиком и в долг ему не верили, продали по-настоящему, на большом рынке в Ширазе. За пять динаров золотом. Таких денег в семье не видел никто. Достался Фархад купцу из местных – помогать садовнику, как сказал управляющий. Купец, господин Мехмед-оглы, два раза в неделю, по вторникам и по четвергам, водил его в баню и… в общем, так продолжалось около года. Потом купец разорился на рискованной сделке, стал распродавать имущество – и Фархада снова отвели на рынок. Посредник так расхваливал красоту мальчика, что поднял цену аж до десяти золотых монет. Отец приехал прощаться, и они долго плакали, обнимаясь. «Я тебя выкуплю, клянусь звездами, я тебя верну домой, сынок!» – бормотал отец, утираясь рваным рукавом. Потом торговцы взяли и повезли Фархада – далеко-далеко от Шираза, далеко-далеко от родного Артада, на юг, в Самарру. Там за пятнадцать динаров его купил какой-то пройдоха, хозяин притона, промышляющий, помимо всего прочего, оскоплением мальчиков. Фархаду повезло – его не стали делать евнухом. Белокожий стройный отрок пользовался большим спросом «и спереди и сзади», как говорили клиенты. «У тебя умные руки» – это ему впервые сказал хозяин дома наслаждений. Домой Фархад писал, что работает подавальщиком чая и копит деньги на выкуп. Юноше и впрямь удалось скопить несколько десятков дирхемов. Через год Фархада приобрел постоянный клиент. За бешеную для семьи юноши сумму в двадцать динаров. Господин Мубарек со временем перебрался в столицу, перевез туда харим – и Фархада. Жена господина ревновала давно, а тут представился удобный случай: мол, жизнь в столице дорогая, а мальчишка для утех может стоить хороших денег. Супруг согласился – правда, юноша подозревал, что по другой причине. Господин давно заглядывался на молоденького евнуха в доме старого друга. Когда Фархад снова оказался на рынке и увидел сумму на купчей, он понял, что семью больше не увидит. Господин Мубарек передал его торговцам за пятьдесят – пятьдесят! – динаров. А дальше едва не случилось страшное: купец пару раз выставил его на торги, не продал и задумался: а не рискнуть ли оскоплением? За евнуха можно было выручить сотни три, не меньше. Да, возраст не очень подходящий – четырнадцать лет, надо было раньше резать. Но…