Звезды на рейде - Игорь Петрович Пуппо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Легендарный Севастополь», — пели трубы в морозном воздухе — «неприступный для врагов…»
Почему Севастополь, — вдруг подумалось мне, — почему именно Севастополь — здесь, за тысячи километров от черноморских берегов? Ах, ну как же я сразу не догадался — ведь это шагает прославленный гвардейский мотострелковый Севастопольский Краснознаменный полк! Вот и марш подобрали — соответствующий…
За оркестром плывет полковое знамя. Вьются над древком орденские ленты, посверкивают обнаженные клинки эскорта. Поротно, побатальонно входит полк на плац. Четкие слова команды — замерли серые квадраты выстроенных рот.
В тот же миг широко распахнулись ворота городка и легкий шелест прошел по шеренгам солдат. Потому что на плац ступили сотни гражданских — потянулись неуверенно, обходя колонны, густой, плотной толпой обтекая трибуну. Шли мамы — с чемоданчиками, клуночками, сумками с домашними гостинцами, степенно вышагивали отцы. И каждый из молодых солдат украдкой косил глаза влево, отыскивая дорогое лицо. И улыбался, узнавая. А материнские взоры жадно тянулись к замершим серым шеренгам: попробуй среди многих сотен таких, на первый взгляд, одинаковых отыскать своего!
Мчится время — славные старые традиции, живущие в нашей армии, приобретают новый смысл. Раз в жизни юноша присягает на верность Отчизне, и надо, чтоб этот день запомнился навсегда. Вот и побеспокоились командиры — прибыли родители из Киева и Днепропетровска, из Харькова и Донецка, и даже… из Хабаровска.
Спрашиваю «свою» роту и по кромке плаца приближаюсь туда, где перед высоким, очень молодым лейтенантом застыли шеренги солдат с воронеными АКМ на груди. Перед строем столик, покрытый красной скатеркой. На столике в красной папке — текст боевой Присяги. Поодаль толпятся родители. Безошибочно узнаю днепропетровцев. Вот, переминаясь с ноги на ногу, волнуется кряжистый Анатолий Александрович Чичетка, машинист разливочного крана большого мартена завода имени Карла Либкнехта, солдат первого послевоенного призыва: сейчас присягу будет принимать его сын Александр — токарь того же завода. Один за другим, отбивая парадный шаг, выходят к красному столу Вячеслав Булыгин — слесарь днепропетровской ремонтно-эксплуатационной базы флота, Игорь Блинов — вальцовщик шинного завода, Александр Кириченко — слесарь-наладчик завода шахтной автоматики.
Берут в руки красную цапку Присяги, поворачиваются лицом к товарищам, к отцам, к матерям — ко всей стране! — и звучат над плацем священные слова:
— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…
Волнуется Любовь Филипповна — травильщица трубного завода ВНИТИ. Пока добиралась к сыну — глаз не сомкнула всю ночь. Но когда Саша Кириченко произнес последние слова Присяги, не выдержала мать, огибая строй, бросилась к сыну, обняла, поцеловала. Стало суровым худощавое лицо Саши: «Отойди, мама, ну разве так можно!» Но лейтенант Евгений Сергеевич Галочкин молча кивнул — можно! — и у лейтенанта почему-то дрогнули губы.
А я стоял и неотрывно смотрел на третьего парня с левого фланга, на его широкие плечи и большие руки, крепко сжимающие автомат. И на его покрасневшие от мороза уши. И почему-то вдруг вспомнил, как у него, тогда еще совсем маленького, ночью вдруг разболелись уши, и я, утопая в сугробах, нес его по студеной спящей Алма-Ате до ближайшей больницы. Даже не верится, какие уже большие стали наши дети! Какие сегодня они сильные!
А потом начался митинг. Родители напутствовали сыновей. И старослужащие солдаты приветствовали их по-братски. И седовласый офицер, участник Великой Отечественной войны Анатолий Филиппович Ковров сказал им:
— Сыны мои! Страшной, дорогой ценой мое поколение отстояло для вас эту мирную землю, это небо, эти сосны… Вот стоят сегодня здесь ваши матери, отцы, невесты… Берегите их, берегите нашу святую землю. А вы, родители, верьте — ваши парни вернутся здоровыми и невредимыми, и такими же хорошими, как и пришли сюда, а кое-кто станет еще и лучше.
Родителям показали классы, оснащенные по последнему слову техники. Папы и мамы пристально всматривались в совершеннейшую учебную аппаратуру, задумывались о чем-то дорогом, о своем… И в то же время, чувствовалось, это была дума о делах общих, раздумья о прошлом и будущем родной Отчизны.
Повели их в казармы — просторные и светлые, и дивились мамы чистоте (здесь научат порядку!), придирчиво ощупывали новенькие шерстяные одеяла (не мерзнут ли?), пробовали наваристые армейские щи (всегда ли так вкусно кормят?)…
…Шагает полк. Мерно покачиваются четкие квадраты взводов. Покачиваются серые ушанки и вороненые стволы автоматов. И я думаю о том, что нам, офицерам запаса моего поколения, которым через несколько лет придется сниматься с воинского учета, можно быть спокойными: сыновья не подведут.
Шагает полк. Задиристый мальчишеский голос запевалы высоко звенит в морозном воздухе:
Безусые комбаты
Ведут своих орлят.
И песню дружно подхватывают сотни юных, пусть еще и не совсем окрепших голосов, и она, словно клятва, гремит над плацем:
Когда поют солдаты
Спокойно дети спят.
И я думаю о том, как мирно спится в этот ранний час моему маленькому сыну за широкими плечами старшего брата, как мирно спится в колыбельках и кроватках ребятишкам всей нашей чудо-Родины вот за этими тысячами плеч, на которых погоны еще без лычек, звездочек и просветов, но на которых золотом сияют две горделивые буквы — «СА».
ПАМЯТНИК
…Он освистал меня, окутал молочно-белым облаком колючего банного пара и весело умчался вдаль по сверкающим рельсам, таща за собою пульман, нагруженный еще теплыми глянцевитыми трубами. Голубые волны подогретого воздуха тончайшей кисеей вились над ними. Еще раз мелькнул в оконце будки русый чубчик, улыбчивое румяное лицо, — машинист помахал мне рукой и скрылся в осенней туманной дымке.
Паровозик-реликт? В наше-то время? Или всеобщая тяга к «ретро» коснулась и заводского транспортного хозяйства? Стоп! Да это же он, мой старый знакомый, тот самый № 7565. И припомнилось мне, как много лет назад, вот таким же туманным осенним утром мы шли бесконечными заводскими площадями и нас обогнал симпатичный голубенький паровозик с ярко-алым и золотым значком на свежеокрашенном боку, освистал нас и, выкупав в облаке колючего, забивающего дыхание пара, стремительно помчался вперед, — чумазый, курносый машинист помахал нам рукой и растаял в туманной дымке…
В комитете комсомола я, помнится, тогда спросил, откуда это чудо с трубой и дымом в эпоху электровозов и тепловозов. И старый мой приятель, вожак заводской комсомолии Ваня Крот, поведал мне удивительную историю и познакомил с ее действующими лицами. Я написал о них очерк, опубликовал в газете и даже получил какую-то премию. Прошло
