Верни мне сына - Елена Попова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А мне что теперь делать, Ань? Как я буду без вас?
Сжимаю пальцами дверную ручку, в этот момент в голове вертится все, что я от него натерпелась в последние дни и процеживаю сквозь зубы:
— Повесь на свое достоинство медаль «За жизнь в муках с неполноценной женой», — повернув голову к плечу, добавляю: — И еще одну: «Переспал с подругой жены в ее день рождения». И гордись ими всю жизнь, Румянцев! Гордись и рассказывай всем кому не лень о своих заслугах!
Я выхожу на площадку и захлопываю дверь так сильно, что по всем этажам отскакивает эхо.
Нажимаю кнопку лифта, убираю прилипшие к лицу волосы, стараюсь привести себя в чувство, и тут дверь квартиры распахивается и ударяется о соседскую дверь. Румянцев, не обращая на это внимания, подлетает ко мне.
— Это его джип стоит у подъезда? Его, да? — сжимает он кулаки.
Я машинально втягиваю голову в плечи, кажется, вот-вот он меня ударит.
— Чего молчишь? — краснея от ярости, кричит он. — Ты теперь с этим богатым мажором трешься, так? Вот куда ты поехала?
В этот момент на площадку выбегает соседка, возмущенным взглядом осматривает свою дверь.
— Здесь царапина! — тыкает она пальцем в небольшую потертость. — Дверь же совсем новая, вы что творите?
Женщина смотрит на нас округлившимися глазами, Максим подходит к ее двери, чтобы оценить масштаб бедствия, а я, пользуясь случаем, вбегаю в открывшиеся двери лифта и пять раз нажимаю на кнопку первого этажа.
— Давай же, закрывайся! — нервно тороплю я, но в последний момент в дверях встает босая нога Румянцева.
Он морщит лицо от боли, двери лифта едут обратно, Румянцев заходит в него и, наклоняясь к моему лицу, прищуривается.
— Давай-давай, иди к нему, Павлова. А я, пожалуй, съезжу кое-кого навестить, — произносит он и вниз моего живота падает булыжник.
Сглатываю ком в горле и почти беззвучно шепчу.
— Ты не посмеешь… Ты ни за что не сделаешь этого…
— У тебя есть выбор, Анют: либо остаешься здесь, либо меня уже ничто не остановит.
Глава 18
Аня
На подкошенных ногах выхожу из лифта, касаюсь ладонью стены и через секунду оседаю на пол.
Слезы душат, в груди слабо трепещет сердце, а в голове круговорот слов Румянцева:
«Кто пропихнул бабулю на операцию вне очереди? Не моя ли сестра? Пожалуй, позвоню Свете, скажу, чтобы Софию Андреевну поставили в общую очередь», — троекратно звучит в голове.
«А еще навещу старушку и за чашечкой ее вкусного ромашкового чая поведаю, как живут ее любимые внученьки. Думаю, она не сильно обрадуется, узнав, что Ксюшенька родила, бросила ребенка, и отправилась в тур по городам».
Закрыв руками лицо, громко всхлипываю и представляю, что будет с бабушкой.
Она единственный близкий человек на земле, и переживает за нас с Ксюшей так, что чуть чего, сразу хватается за сердце.
За больное сердце…
Месяц назад она стала чувствовать себя хуже. Я не могла привезти ее в свою квартиру: чуткая бабуля сразу бы догадалась, что Ксюша не принимает участия в воспитании Дани. Это точно не пошло бы ей на пользу.
И тогда мы с сыном отправились к ней.
И мне снова пришлось врать...
— Ксюша приболела, ей сейчас тяжело справляться с этим проказником, поэтому я решила взять его с собой, — сказала я бабуле.
Мы с Даней провели с ней почти неделю. За это время я нашла ей сиделку, которая присматривает за ней до сих пор, а сестра Румянцева, которая тесно связана с медициной, пододвинула ее в очереди на операцию. Она должна состояться уже на следующей неделе.
Должна…
Но Румянцев обязательно будет препятствовать этому…
«Скотина, тварь!» — кричу про себя я, и по щекам стекают горькие слезы.
Вспоминаю, как он сказал мне минуту назад:
«Ты прекрасно знаешь, что я тебя никому так просто не отдам, Павлова. Или остаешься со мной, или я за себя не ручаюсь».
Он и раньше был жутко ревнивым, но прежде я никогда не видела его в такой ярости. Побурчит, что я на кого-то не так посмотрела и утихнет. А тут — словно с цепи сорвался!
Я даже не смогла ему объяснить, все, как есть: что у Дениса есть невеста, что я буду жить в их доме в качестве няни.
Какое там объяснить, когда он орал на меня, как сумасшедший. Даже соседка, забыв, что мы испортили ее дверь, убежала в квартиру.
Уверена: к ревности добавилось его дикое нежелание переезжать обратно к матери. А другой крыши над головой у него нет.
И снимать квартиру он точно не будет, знаю это наверняка. Румянцев копит на новую машину и уж точно не станет отдавать половину зарплаты за съемное жилье. В последнее время он складывал копеечку к копеечке, грезя о новом авто.
Я быстро оживляюсь, кручу в голове зреющую мысль:
«А что если разрешить ему жить в моей квартире? Скажу, что он может пользоваться ей сколько нужно, но в таком случае пусть пообещает оставить меня, Даню и бабушку в покое».
Я поднимаюсь на ноги, иду к лифту и застываю, держа палец у кнопки.
«Нет, лучше не сейчас. Пусть для начала остынет».
Решаю отложить этот разговор на пару часов. Учитывая, как от него пахнет перегаром, сейчас он точно не сядет за руль и не отправится к бабушке. И ее номера телефона у него нет.
Вытираю рукавом куртки мокрое лицо, накидываю на плечо сумку и выхожу на улицу.
Денис с Даней уже в машине. Только я подхожу к джипу, как на его черную крышу приземляется мое платье.
Поднимаю голову, вижу на балконе Румянцева.
— Ты забыла, Анют! — кричит он, держа в руке мою розовую олимпийку, и через мгновенье швыряет ее из окна.
Олимпийка приземляется точно в лужу, в этот момент из машины выходит Денис.
— Что происходит? — хмурит он брови, глядя то на меня, то на крышу машины. Переводит взгляд на лужу, в которой лежит грязная олимпийка.
— Эй, перец! — выкрикивает Румянцев. Денис поднимает голову. — Лови! — И на землю плавно опускаются… мои синие трусики. — Она в них просто секси, уверяю! — смеется на всю улицу этот идиот.
— Так, я понял… У одного психа по осени расцветает шизофрения, — словно сам себе говорит Денис
