Девушки и единорог - Рене Баржавель

— Конечно, это было объединение с использованием оружия, — заметила Эми.

— Так всегда бывает при объединении, — пояснил Лейн. — Неизвестно, где О’Фарран скрывается сейчас, но все с волнением говорят о нем. Король он или нет, находится он в этих краях или нет, все равно в ближайшие дни следует ожидать стрельбы, взрывов и других идиотских происшествий.

— Не вижу здесь других идиотов, кроме вас, — сказала Эми.

Эд Лейн не удостоил ее ответной реплики. Он не сводил глаз со светлой головки Джейн и миловидного личика, смотревшего на него с почти детским выражением.

— Мы объезжаем округу и предупреждаем всех местных господ, чтобы они предприняли необходимые меры. Сейчас не стоит отправляться в дорогу в одиночку, да и ружье взять с собой не помешает.

— Эд Лейн, — перебила его Эми, — поберегите ваши глупости для другого места и других ушей. Сент-Альбан не боится патриотов. Память

о сэре Джонатане — лучшая защита для него, да и сэр Джон тоже достоин называться настоящим ирландцем. Его пять дочерей — настоящее сокровище, и ни один человек, сражающийся за свободу, не позволит упасть ни одному волоску с их головы! Но я надеюсь, что они догадаются отрубить вашу голову!

— Если мадемуазель не возражает, я бы выпил еще чашечку чаю! — сказал Лейн.

— Постойте, чем это здесь пахнет? — внезапно негромко сказала Эми.

Принюхиваясь, словно охотничья собака, она подошла к двери, ведущей в коридор, и резко распахнула ее. За дверью, согнувшись, подслушивала малышка Брижит, державшая в руках две медных керосиновых лампы.

Испуганная Брижит умчалась, оставляя за собой запах керосина. Эми, проводившая девушку обещанием сломать метлу о ее голову, захлопнула дверь с выражением отвращения на лице.

— Керосин — это поистине дьявольское изобретение! — проворчала она. — Я уверена, что его используют, чтобы обогревать ад. Кроме того, в аду на керосине поджаривают грешников, и вместо воды им приходится пить керосин. К счастью, туда попадают главным образом англичане.

На этом Лейну и его коллеге пришлось откланяться. День клонился к вечеру, приближалась долгая ночь, когда приходилось зажигать лампы. Чтобы осветить все комнаты и все закоулки большого дома, ламп требовалось множество. Заниматься ими приходилось Брижит, самой юной из служанок. С раннего утра она начинала собирать лампы в небольшой комнатушке в служебной части здания, в конце большого коридора, где она запиралась в стороне от всех. Ей приходилось обслуживать множество самых разных ламп, в том числе фарфоровых с цветными рисунками, стеклянных с абажурами из дымчатого стекла, массивных медных, подвесных, напольных и настольных. Брижит снимала абажуры и стекла, выкручивала фитили, заполняла емкости для керосина с помощью большой воронки. После этого ставила на место все снятые детали, регулировала фитили, вытирала потеки керосина, и так как день к этому времени уже заканчивался, разносила по комнатам зажженные лампы. Обедать ей приходилось в той же каморке; она так пропахла керосином, что Эми не позволяла ей даже близко подходить к кухне, где разрешалось пользоваться только масляными лампами или свечами.

Для позднего обеда, первого с участием гостя сэра Джона, Брижит по указанию леди Гарриэтты повесила на стенах столовой шесть масляных ламп с медными рефлекторами в виде раковин, что заметно усилило бледный свет от двух люстр с множеством хрустальных подвесок и с тремя керосиновыми светильниками на каждой.

От света масляных ламп засверкали золоченые рамы картин и старинных зеркал, заблестели золотые нити в гобелене, изображающем взятие Иерусалима. В большом камине, занимавшем почти всю стену столовой, ярко пылали дубовые поленья и куски торфа, распространяя по комнате потоки горячего воздуха. Как всегда, первым в столовую явился Ардан. Пес со счастливым вздохом развалился перед камином и тут же заснул. Наверное, он видел сны, потому что у него постоянно дергались лапы. Постепенно в столовой собралась вся семья. Каждый ее член покидал тайное убежище, где скрывался в течение дня, и присоединялся к остальным. Для сэра Джона вечерняя встреча семьи за общим столом была дополнительным элементом ежедневного счастья. Машинально перебирая небольшие фигурки серебряных единорогов, висевшие на цепочке для часов, и поглядывая на жену, он благодарил ее взглядом за то, что она всегда оставалась спокойной и красивой. На ее лице не было морщин, возникающих у женщин, терзаемых тревожными мыслями или волнующихся из-за ерунды. Он окинул взглядом собравшихся за столом дочерей, среди которых не увидел только Китти. Не успел он поинтересоваться, почему она отсутствует, как девушка вбежала в столовую и поспешно заняла свое место. Пробормотав извинения, она звонко рассмеялась, но тут же замолчала, заметив среди присутствующих незнакомого человека. Она только что вернулась из очередного благотворительного похода; торопливо пригладив волосы и поправив булавки и гребенки, она вздохнула, как Ардан. Некрасивая, со светящимися добротой глазами, она была счастлива. Она сильно проголодалась.

Сэр Джон наклонил голову и сказал:

— Мы благодарим тебя, Господи, за то, что ты позволил нам еще раз собраться за этим столом, благодарим за пищу, которой ты одариваешь нас сегодня, как и все остальные дни, и мы просим тебя ежедневно оделять пищей всех голодных… — После короткой паузы он добавил: —…и дать мир Ирландии.

— Аминь! — дружным хором закончили молитву дочери.

Элис решительно подняла бледное удлиненное лицо. Внутренний протест заставил ее крепко сжать губы. Она подумала, что в прочитанной отцом молитве отсутствовала искренность. В ней не было лжи, но было нечто худшее: пустота. Она подумала о свечах, о величественных звуках органа, о монашенке, распростершейся в виде креста на каменных плитах. Она снова почувствовала опаливший ее жар и леденящий душу холод. Ее тело под темно-серым платьем напряглось. Белый нагрудник с вставками из китового уса жестко охватывал ее грудь, заставляя высоко держать голову.

Элен совсем недолго видела Амбруаза Онжье, да и то со спины, во время его беседы с отцом в библиотеке. Присутствуя при разговоре двух мужчин, она сидела за своим столиком, внимательно прислушиваясь к его голосу, когда он неторопливо говорил по-английски с акцентом получившего хорошее воспитание джентльмена. Когда он выходил, чтобы переодеться к обеду, он поприветствовал ее коротким кивком. Сейчас она увидела его лицо, когда он входил в столовую. На нем был серый редингот[15] и брюки в черную и белую клетку. Он уселся напротив нее. Элен заметила, что его галстук, завязанный аккуратным узлом, был подобран в тон остальным деталям одежды. Он говорил, ел и пользовался ножом и вилкой с безупречным изяществом. Похоже, он не замечал женского присутствия вокруг него и обращался исключительно к хозяину, из-за чего в столовой господствовала непривычная тишина. Сестры почти не разговаривали друг с другом; время от времени они перешептывались. Леди Гарриэтта произнесла только одну фразу, сообщив, что перед дождем была очень хорошая погода.

Развалившийся перед камином Ардан коротко тявкнул и проснулся. Открыв один глаз, он почувствовал, что едва не задымился со стороны, повернутой к огню, и перевернулся на другой бок.

Сэр Джон обсуждал с Амбруазом Онжье политику Парнелла[16], пытавшегося добиться легальным путем более широкой автономии для Ирландии. Сэр Джон поддерживал действия Парнелла, тогда как Онжье их не одобрял. Несмотря на противоположность взглядов, их разговор протекал самым корректным образом.

Немного обеспокоенная Джейн сидела напротив матери. На нее возлагалась обязанность по украшению стола и размещению на нем хрустальных бокалов с выгравированным на них единорогом. Справилась ли она с поручением? Леди Гарриэтта успокоила ее, доброжелательно кивнув головой, и Джейн тут же стала улыбаться направо и налево.

Какая-то молчаливая тень быстро скользнула вдоль стены столовой. Это была Брижит, выполнявшая свои обязанности. Весь вечер она носилась по дому, по всем лестницам, комнатам и коридорам, останавливаясь у каждой лампы. Она дергала за цепочки, поворачивала колесики, подкачивала керосин, следила за высотой пламени, регулировала длину фитилей. Вместе с ней в столовой возник и быстро исчез легкий запах керосина.

Гризельда вздрогнула. Она все еще чувствовала под ногами холодную воду в туннеле. Она сидела, набросив на плечи шерстяной шарф, легкий, словно из шелка. Ее лицо раскраснелось, ей было тепло. Но снизу упорно подступал холод, постепенно поднимавшийся вверх по телу.

Элен не могла оторвать взгляд от лица Амбруаза Онжье. Этот человек казался ей полным загадок; она представляла его книгой, которую предстояло раскрыть. В ней неудержимо росло стремление прочитать все, что было в ней написано. Гость казался ей чем-то похожим на отца, но был менее понятным, менее знакомым.