Сад нерастраченной нежности - Мелисса Джеймс

В отместку за его насмешки Даниэль открыла глаза и сосредоточила свой гневный взгляд на Джиме.

— Ты ведь давно это запланировал, негодник?! Надеешься продемонстрировать мне, какой ты смельчак и какая я трусливая курица… Не удастся! Это я переживу. Однако сомневаюсь, что смогу доверять тебе, Хаскелл, — процедила Даниэль сквозь зубы, сложила на груди руки и стала пристально смотреть в ветровое стекло на то, как нос «Сессны» рассекает облака.

— Это ты зря, дружище, — серьезно сказал Джим. — Я долго учился. Я хороший пилот. Доверять мне можно… И в небе, и на земле.

— Ты меня поразил, Джим. Я в восторге. Надеюсь, теперь мы можем идти на посадку?

— Я еще показал не все, на что способен, деточка. Но, боюсь, полную петлю ты еще не в состоянии выдержать. Вот однажды…

— Не мечтай! Я никогда больше не позволю втащить себя в эту консервную банку, — решительно отрезала Даниэль.

— Ручаюсь, в один прекрасный день ты возьмешь свои слова назад и будешь с нетерпением ждать каждой следующей возможности почувствовать небо.

— Ну, если только я окончательно сойду с ума, — скептически заявила она.

— Не обязательно сходить с ума окончательно. Просто отмени все свои страхи. Облей их презрением, девочка моя.

— Хорошо… Только давай поскорее вернемся на аэродром, — взмолилась Дэнни. — На меня твоя шоковая терапия действует не самым лучшим образом, Джим.

— Малыш, когда ты пугаешься, становишься такой трогательной… Давай-ка я нажму сейчас кнопочку автопилота, и мы сможем немножко пообниматься в облаках, — то ли в шутку, то ли всерьез предложил Джим.

— Нет, умоляю, не делай этого! — вновь завопила Даниэль, рассмешив Джима.

— Вот, остался один поворот, — сдавленным голосом проговорила Даниэль и показала Джиму рукой, куда повернуть.

Джим неотрывно наблюдал за ней, сладко сознавая, что его возлюбленная, обворожительная, непредсказуемая, нежная, трогательная и очень-очень красивая Дэнни, даже не предполагает, насколько она хороша. Он рассчитывал однажды открыть ей эту волшебную тайну, но многое она должна была прояснить для себя сама — то, что не зависело от его любовного и дружественного отношения, то, что являлось ее личным достижением и достоянием…

Казалось, предстоящей встречи с родителями она боится не меньше, чем полета на «Сессне», но не дает своим эмоциям воли, сдавливает их, прячет в себе.

На исходе недели Дэнни все-таки решила, что момент настал. Но что она будет делать, когда родители напустятся на них с вопросами? Где они с Джимом собираются жить? Сколько детей собираются родить? Куда отправят их учиться после школы?

— Припаркуй здесь, — остановила она Джима. — Сидим… Заметь, через сколько мгновений они появятся на крыльце, — напряженно улыбнулась она и дрожащими руками попыталась отстегнуть ремень безопасности.

— Спокойно, малыш… Я помогу, — вызвался он.

Джим видел, как часто вздымается ее грудь, когда миссис Моррисон выпорхнула из дома и, вереща о чем-то, понеслась к машине, а вслед за ней вроде как неторопливо показался мистер Моррисон и, сдержанно улыбаясь, пошел тем же путем.

Джим видел, как старательно выдавливает Даниель счастливую улыбку, как тяжело ей дышится при этом, как влажны ее глаза. Он готов был возненавидеть этих безжалостных людей за то, что они сделали.

— О! Джим, Джимми, мальчик мой! — заливалась щебетом миссис Моррисон, Маргарет Моррисон, которая решила первым дело броситься на шею ему, а уже потом повернуть лицо в сторону дочери. — О! Как же я рада видеть тебя… видеть вас…

— Я также, миссис Моррисон… Мистер Моррисон, здравствуйте, — пожал он руку Джорджу Моррисону.

Войдя в дом, Джим обратился к Маргарет со словами:

— Могу я попросить о стакане воды? В горле пересохло…

— Да, конечно. Сейчас принесу. Такая жара, неудивительно, — засуетилась хозяйка.

Ее голос вибрировал на повышенных тонах. Может, он и был мелодичным, но торопливая, неумолкающая скороговорка Маргарет не давала уху покоя и крайне нервировала.

— А мы ждали вас вчера… — В противоположность своей супруге Джордж Моррисон вещал неспешно и густо.

— Ну вот, — облегченно произнесла Маргарет, вернувшись из кухни. — Мальчик пьет воду. А Даниэль-то нам говорила, что ты любишь пиво.

— Обожаю пиво, миссис Моррисон. Но жажду предпочитаю утолять водой, — вежливо парировал Джим.

За обеденным столом Джим предпочел отделываться междометиями, поскольку очень быстро просек, что каждому сказанному слову в этом доме придавали судьбоносное значение, и если «что-то» имеет место сейчас, значит, это «что-то» будет иметь место всегда, и из этого неизменно проистекала масса драматических последствий.

Даниэль помалкивала, сосредоточенно отрезая тоненькие пластины мяса, прерываясь лишь на похвалы кулинарным способностям миссис Моррисон. Джим ужасался тому, как эти самодовольные люди обезличивали и обессиливали его любимую женщину.

Но в целом ужин прошел неплохо. Джим понимал, что родители Даниэль хотят произвести на него положительное впечатление, поэтому вынуждены себя сдерживать, но по напряжению девушки он мог предположить, что обычно их встречи за семейным столом протекают в более напряженной обстановке.

По завершении трапезы Джордж Моррисон сказал, обращаясь к дочери:

— Дэнни, дочка… Мы с твоей мамой хотели бы кое-что тебе рассказать…

— Признаться, и у меня к вам есть разговор, — решительно прервала его Даниэль. Она сочла, что настал подходящий момент расставить все точки над «i», и присутствие Джима подстегивало ее к этому. — Это касается дома…

— Дома? — удивленно воскликнула мать.

— Да, этого дома, — подтвердила Даниэль. — Мне известно, что по завещанию моей бабушки треть этого дома — моя собственность. Я полагаю, настало время каждому из нас начать жить своей жизнью. Во всяком случае, что касается меня, я больше не стану медлить. Я настаиваю на получении моей доли.

— Ты хочешь, чтобы мы продали дом? Наш дом?! — крайне эмоционально воскликнула Маргарет Моррисон и всплеснула руками.

— Если мы продадим его и разделим деньги, то вряд ли мы с мамой сможем купить приличный коттедж, во всяком случае, не в Сиднее, дочка. Не забывай, что твои родители — пенсионеры.

— Но вы сможете купить по квартире и наконец зажить так, как каждый давно хотел. Со своими друзьями и увлечениями… Может быть, вы еще встретите свою любовь…

— Как ты можешь так говорить со своими родителями, Даниэль?! — драматично возмутилась Маргарет Моррисон.

— Вы сами дали мне такое право, посвящая меня во все проблемы вашей совместной жизни. И простите, что больше не могу быть вашим теннисным мячиком, поскольку пора и мне позаботиться о собственной судьбе. И полагаю, только разъехавшись и начав жить по собственному разумению, вы уже не станете судить меня так строго. Вы поймете наконец, как это непросто — идти собственным путем, ни на кого не рассчитывая.