Как вернувшийся Данте - Николай Иванович Бизин

Каменные слова – как песок просыпаясь – начали произноситься; но – из неизъяснимых про-странствий сна происходящее ещё не проснулось: Всё осталось на месте своём…

– Это кто? – вопросил некто коротконогий.

Ответа не последовало. Да его и не должно было здесь быть: Ответ превышал данное помещение смыслов, да и само пространство клубного помещения.

Впрочем, коротконогий ответа и не ждал, но стремительно от остальных отделился и к Илье (словно глыба с откоса) бросился; точнее – постарался броситься. И не вышло у него, причём – очень заметно.

Он остался как есть, на своём месте и в своём времени. Поэтому он попросту спросил:

– Как ты нас нашел?

И получил не менее простой ответ:

– Указали дрогу добрые люди.

Этот разговор был внешним, на деле происходил разговор внутренний: коротконогий неощутимо пробовал прикоснуться к душе Ильи; не было никаких всадников Апокалипсиса «с мерой в губах их» – это всего лишь означает, что катастрофа происходит повсеместно, что каждый встречный предъявляет (каждому встречному) свою меру.

Итак – коротконогий попробовал (прикоснуться); но – душа Ильи взирала на него из такой недосягаемой дали, где её никто и ничто не могут осквернить.

Тогда коротконогий попробовал применить некие специальные навыки (не свои собственные, разумеется, но коим по своим скромным возможностям был почти что обучен). Но стоило ему усилить внутренний нажим… И он тотчас отпрянул, ошпарившись.

Возникла долгая пауза.

– Ну приглашайте!

– Что? – не понял коротконогий.

– Приглашайте же меня поскорей на разминку, – молча сказал Илья.

Ему было скверно. Ибо прошлое время тянулось как скверная резина: Рвалось и рвалось, и его приходилось связывать новыми и новыми гордиевыми узлами…

– Как ты догадался, что мы решим позабавиться? – удивился коротконогий; на деле, его вера была проста и даже ещё проще: Он играл, он забавлялся. Разве что для забав своих измышлял имена, выбирая (играя) между: «Хочу, чтобы меня боялись» и «хочу, чтобы меня любили» – то есть являлся органчиком, музыкальным инструментом.

Илья (ни единою нотой) не ответил, но шагнул к ним и – прошёл меж них, стоявших донельзя плотно… Илья перешагнул через их смыслы бытия, аки Сын Марии меж тех, кто прежде срока желал наложить на Него руки… Миг, и Илья уже на пороге спортзала, в который как раз и вела одна из закрытых дверей.

Миг, и дверь распахнулась сама по себе.

– Ну что же вы, – повторил Илья (и спародировал Брэма Стокера). – Приглашайте меня – сами.

В прошлом повествовании Илья им всем уже пояснял, что ищет некую Яну (разумеется, созвучную в единстве инь и ян) – и от себя добавил о её увлечении экзотическими единоборствами и о том, что непостижимая женщина обязательно окружает себя дружиной единомышленников.

В этой ипостаси повествования мы сию подробность опустим, полагая её само собой разумеющейся: вопрос о том, зачем человеку женщина – главный вопрос мироздания, и на него нет однозначного ответа, есть лишь ипостаси ответов.

Потом – в этой ипостаси повествования присутствуют Цыбин и пригласивший его «наверх» (на второй этаж своего полуподвала) поэт Емпитафий Крякишев; в другой– псевдо-Илия и бандиты «Атлантиды» (а ещё где-то устремляется в Москву осовремененный Пентавер); итак – «Атлантида».

Илья (продолжая пародировать) ещё раз тенью прошёл меж них и заглянул им в лица; коротконогий (а вместе с ним его глыбообразные – хотя жиром и подзаплывшие – подчиненные) заозирались (Илья двигался так, что – кроме того, что непонятно как миновал их) и очень не сразу (через один или два сердцебиения) вновь не обнаружили его у себя за спиной.

Илья опять был перед ним. Коротконогий вынужденно его попросил:

– Погоди!

– Что ещё?

– Верхнюю одежду оставь в раздевалке, возьми взамен что-нибудь спортивное. Можешь подобрать себе кроссовки по размеру, там всего в достатке.

– Нет.

– Что?

– Ноги будут нагими.

И вот он уже перед дверью в спортзал, обмотав себе бедра каким-то тряпьем и босыми подошвами обнимая шершавость паркета. Ибо и в спортзале, точно как в коридоре, пол оказался паркетным. Разве что перед входом он янтарно сиял, а после – напоминал подтаявший лёд весеннего озера.

Как по предательской скорлупе (весеннего льда) он ступил по паркету. Ему было досадно – повторять уже преодоленное, и он попробовал поторопить:

– Позовите вашего учителя. Меня только равный убьет.

И в ответ гулко прозвучало:

– Откуда ты знаешь…

– Знаю.

– Хорошо. Ты теперь приглашённый (мы тебя пригласили) – выбирай себе равного. Нам что? Баба с возу, кобыле легче, – коротконогий бандит, произнесший пословицу как заклинание, прекраснейшим образом осознавал всю многослойную лютость изреченного им (эти слои будут разъяснены в дальнейшем); более того – бандит гордился своим умом и имел на это основания.

Но вот его (коротконогого, то есть) рукастые и глыбистые подчиненные попробовали ему возразить. Впрочем, они сделали это вполне мысленно, то есть – про себя, но все (и коротконогий в том числе) услыхали их искренние простые позывы:

– Зачем нам учитель? С этим жалким человеком нам учитель не нужен (ах, ежели бы догадались, на-сколько они оказались правы!). Мы и сами с усами. Особенно ежели его не сразу убить. Пусть сначала предоставит нам себя как женщина, а то сразу «баба с возу». Незачем торопиться, мы хотим сладкой власти над его душой и телом.

Разумеется, они понятия не имели ни об обрядах инициации, ни о магии сексуального подчинения, ни об переменах природы и пола, зачем? Всё – просто, если есть воля к власти; но – власть (сама по себе) бессмысленна и зиждется на простом: я так хочу.

– Пусть, – молча сказал (демонстрируя Илье, что и он – способен) коротконогий и велел позвать учителя; он, разумеется, прекрасно понимал, что простое «я так хочу» не столь просто, а гораздо проще: На нем действительно всё зиждется, и без него ничего не будет! Ни существования миров, ни преходящей формы у тела, ни даже осознанного (обособленного) бессмертия у души.

А кому оно нужно, бессмертие неосознанное (гулкое и тягучее как смола), коли оно и