Где папа? - Юлия Кузнецова

Загудел телефон. Татьяна. Ну что ещё?! Я пыль не протёрла на балконе? Варенье из лепестков роз не сварила?!

— Лиза, я только что говорила с доктором, — чуть растерянно сказала Татьяна, — ему не нравится, как я описываю Кьярину ногу. Он хочет видеть нас завтра в час. Поедешь с нами?

— Завтра я учусь, — сказала я.

— А ты не можешь…

— Нет. Отпроситься не могу. Она же мне не сестра…

— Лиза, ну при чём тут…

— А почему Андрей с вами не едет?

— Ну ты сравнила! Кьяра не слушается его, как тебя. К тому же у него в последнее время какие-то дела, дела…

Я знала, что у него за дела. Бегать от Фокса. Тот почему-то настойчиво стал звать Андрюху в компанию (то ли хотел докопаться до сути в истории с журналом, то ли скамейка понадобилась). Андрюха отказать не мог, кишка тонка, но и соглашаться не рисковал (то ли меня боялся, то ли правда понимал, что нечего ему там делать, с этими придурками). Вот и придумывал себе «дела, дела», лишь бы всегда иметь для Фокса готовый ответ, куда, мол, идёт и что там собирается делать.

— Знаете, и у меня тоже дела. Да, и за бельё — извините.

— Лиз, перестань.

— До свидания.

— Погоди!

— Кьяра! Ты хочешь, чтобы Лиза с нами поехала?

— Не надо только…

— Алё?

— Привет, Кьяр…

— Лиса! Лиса! Ты со мной поедес? Да? Поедес?

«Манипуляция, — подумала я, — вот как это называется».

— Татьяна, — сказала я громко, чтобы она слышала, — зачем вы так?

Я удивилась своему тону. Но это во мне проснулся папа. Он тоже такой, мягкий, мягкий, а потом — раз! — и проявит твёрдость характера.

В трубке засопели, послышалось «Дай! Дай!», и снова заговорила Татьяна.

— Лиза, прости, — сказала она, — за бельё. И вообще. Ты мне очень нужна на завтра. Если честно… Мне страшно. Пожалуйста. Помоги нам завтра.

Так искренне, на равных, а не сверху вниз, Татьяна говорила со мной первый раз в жизни.

Я вздохнула. Вдруг на дороге зажёгся фонарь. Совершенно неожиданно. Я думала, там и лампочки-то нет.

— Лиза?

Я молчала, смотрела на фонарь и чувствовала, как меня отпускает злость.

— Да, — сказала я наконец, — конечно, я приду. До завтра.

Я сунула руку под пуховик и постучала по дырке в груди.

Ветер, кажется, стих.

Часть 17

Метро

Утром я перечла то письмо от папы, которое он прислал мне вместе с бусами. В нём папа закутывал меня в свою любовь, как в одеяло. Я так согрелась, что даже дала себе слово, что постараюсь не сердиться на Татьяну. Она мама Кьяры и вообще не такая уж плохая, просто жизнь у неё непростая. Одна с двумя детьми… Ну ищет она себе итальянца, ну что ж, такая у человека мечта. Я вспомнила, что папе, например, финны нравятся, он говорил, они спокойные. Так что ничего плохого в том, что Татьяна мечтает в Италию уехать, нет.

Но как только мы подошли к метро, я поняла, что сдержать обещание мне не удастся. И дело было не в Италии.

Коляску пришлось спускать по ступенькам, потому что полозья пандуса оказались уже, чем колёса. Кьяра осторожно спускалась за мной и пару раз чуть не упала. Татьяна же задержалась наверху, у киоска с прессой.

— Так и не поняла, чего они Веру Брежневу на обложку «Космо» поставили, — поделилась она, когда нагнала нас внизу.

В вагоне Кьяра здорово испугалась и даже расплакалась. Татьяна сначала попыталась её защекотать, потом прикрикнула, но Кьяра расстроилась ещё больше, и Татьяна развела руками:

— Лиз, я не могу…

Я смогла. Достала ручку, нарисовала на своих пальцах мордочки и показала кукольный спектакль. Потом, перекрикивая стук колёс, читала Барто. «Понесёмся над лесами, а потом вернёмся к маме». Я бы не отказалась — к своей.

А как только Кьяра успокоилась, Татьяна достала телефон и принялась строчить эсэмэски. Ещё и ворчала вслух:

— Ну почему в метро так плохо ловит?

— На кольце везде ловит, — сказал какой-то парень.

— Спасибо, — кокетливо протянула Татьяна.

И как только мы сделали пересадку на «Менделеевской», сразу позвонила.

— Аллё? Федерико?

«Что-то я устала», — подумала я.

И вообще, зачем я тут? Куда тащусь? Через всю Москву, с севера на юг, к очередному профессору в очках, который посмотрит на Кьярину ножку и скажет: «Всё со временем пройдёт», только надо купать её в череде, или в ромашке, или, наоборот, в пене из дегтярного шампуня, а так — «Иммунитет сформируется, и всё будет отлично». Татьяна мне пересказывала это тысячу раз.

Ей, конечно, нравится слушать, как её успокаивают, но я-то, я-то здесь при чём?

— Я, может, и сама ещё ребёнок, — пробормотала я себе под нос.

Как назло, поезд остановился, и стоящие рядом тётеньки услышали меня и посмотрели с укором. Мне стало стыдно и смешно. То-то они удивились, я ж такая лошадь…

«Ладно, — подумала я, — запихну их к врачу выслушивать очередные утешения, а сама передохну на лавочке».

Вытащив коляску на улицу, преодолев два эскалатора, я приподняла шапку и вытерла рукавом свитера лоб.

— Понравилось в метро? — весело спросила Татьяна у Кьяры.

— Да!

— Отлично! А Лиза всё недовольна, — заметила Татьяна. — Ладно, девочки, поторопитесь.

«У меня будет лавочка, — напомнила я себе, — уже скоро. И больше с ними к врачам — ни за какие коврижки».

Бумажка

— Мой нос? — переспросила Татьяна. — Да он самый уродливый на свете! Ну что ты, дорогой… Нет, нет, и не спорь. Ты же не видел меня плачущей. Что?! С тобой я никогда не буду плакать? О, Феде… Ты у меня потря-я-ясный. Потрясный! Ну как — что… Потрясный — это значит, у нас с тобой амор!

— Амор, — подтвердила Кьяра и чуть не выпала из коляски на грязный снег прямо перед машинами на светофоре.

— Лиза, — строго сказала Татьяна, — почему она у нас не пристёгнута?

— Вот здание, — мрачно сказала я, — подожду вас на улице.

— Прекрасно, — кивнула Татьяна и схватилась за коляску, зажав телефон между ухом и плечом.

— Лиса-а-а-а! — закричала Кьяра.

— Ты идёшь с мамой, — сказала я ей вслед, когда они начали переходить дорогу.

Татьянино «прекрасно» кого-то напомнило мне. А, вот кого! Меня саму. Года два назад мама довела меня до поликлиники и сказала: «Дальше сама, я за тобой потом зайду. Тебя надолго с этим зубом задержат, а у меня ещё дела. Иди, тридцать четвёртый кабинет, это на третьем этаже». «Прекрасно», — сказала я и пошла не оглядываясь. Но шла медленно, молясь, чтобы мама догадалась о том, что я чувствую на самом деле. И она догадалась. Догнала меня в гардеробе и сказала: «Ладно, подожду тебя в коридоре». Татьяна, конечно, не одиннадцатилетняя девочка и потому шла быстро, но её «прекрасно» было достаточно красноречивым.

Я развернулась и увидела на грязном асфальте бумажку. На ней Татьяниным почерком был написан адрес медицинского центра. Я наклонилась, подняла её. Нет, всё-таки иногда Татьяна похожа на одиннадцатилетнюю девочку.

— Лиса-а-а-а, — снова донеслось с другого берега, прорвалось через поток ревущих машин.

— Иду, — вздохнула я и осталась пережидать, пока иссякнет поток.

Как там говорится? «Мы в ответе за тех, кого приручили»? Ага, а ещё за их мамаш, которые уже целый час пытаются охмурить потрясного Федерико, хотя нос-то у них и правда не фонтан.

Странный врач

Вот честно скажу — врачиха жутко странная была.

Заведение тоже какое-то подозрительное, никаких тебе регистратур и других больных. Гардероб да киоск со всякой дрянью, которая помогает от всего, только купи.

Я сразу вспомнила, как мы с папой покатывались со смеху, когда утром по радио начинали гнать рекламу суперсредств от всего на свете.

— Гады, а? — говорил папа, утирая слёзы от смеха. — Дожидаются, пока нормальные люди по работам расходятся. И начинают пенсионерам на мозги капать: собираетесь помирать? Не торопитесь! Только для вас мы привезли с Дальнего Севера корень вырвиглаза болотного, который продлит вашу жизнь ещё на день! Спешите! По ночам скидки!

Вот и тут был киоск с «вырвиглазами», шариками для раскачивания карм и чакр, волшебными носками и перчатками, в которых хоть спи, хоть в проруби купайся, медком, которым мумифицировали ещё Юлия Цезаря (попробуйте!) и прочими приворотными бальзамами.

И эта жутковатая тётка. Стрёмная — сказал бы Андрюха. В огромных очках с дымчатыми стеклами — глаз не разглядеть. Во всем зелёном — как змея. И вся увешана цепочками и браслетами. А на голых ногах — ярко-оранжевые шлёпки!

Вела она себя тоже странно. Велела ни на кого ютреть, ни с кем не здороваться и вооб-э никому не говорить, что мы — её пациенты.

— А кто вам её посоветовал? — спросила я шёпотом у Татьяны, когда тётка уже прошла в кабинет, а мы замешкались, раздевая упирающуюся Кьяру, которая наконец сообразила, что дело нечисто, и решила показать, что в корне не согласна с попытками запихнуть её внутрь.