Конец сказки - Ярослав Зуев

Жив.

Приподнявшись на локтях, Эдик ахнул, убедившись, что подушка, спасшая ему жизнь, на самом деле является коричневым вязаным свитером, одетым на бездыханное тело грузного мужчины средних лет. Голова Армейца оставила на животе несчастного отпечаток, который не разглаживался оттого, что грудь не поднималась.

– Не-неужели у-у-убил? – бормотал Армеец, потрясенно разглядывая пострадавшего. Кроме свитера, на нем оказались протертые на коленях джинсы, архаичные советские кроссовки и некогда салатовая штормовка, выгоревшая на солнце добела. Черная окладистая борода казалась последним штрихом к портрету геолога, именно это слово первым пришло на ум. Воспетого советскими бардами неисправимого романтика из далеких шестидесятых, который под перезвон гитарных струн исходил полтайги, разведывая месторождения всевозможных полезных ископаемых, и вообразить себе, должно быть не мог, что плодами его трудов всего через четверть века воспользуется кучка проходимцев, приватизировав все это на халяву.

– О-откуда ту-тут ге-ге… – начал Армеец. Он смутно помнил этот героический типаж, служивший некоей вкусовой приправой в пресной тягомотине начала Застоя, который поглотил Хрущевскую Оттепель. К концу 70-х, когда Эдик подрос, герои-романтики окончательно перевелись, кто не умер, хлестали водку. Сверху навязывали космонавтов и знатоков, ведущих приснопамятное следствие,[45] снизу лезли фарцовщики, и этот процесс привел к тому, что образовался вакуум. Потом, в начале следующего десятилетия, появились афганцы, опаленные старательно замалчиваемой войной, ведущейся непонятно где и зачем, но то была совсем иная романтика. Романтика разрушения, если хотите, прелюдия большого распада. Афганцев сменили «милые бухгалтера» из ставшей популярной под занавес Перестройки песенки, и это объяснимо, ведь настала ЭПОХА КУПИ-ПРОДАЙ, за бухгалтерами потянулись рэкетиры, олигархи, менты и прочие соответствующие «герои нашего времени». А геологи ушли, кто на пенсию, а кто, возможно, той самой дорогой, о которой пел Юрий Визбор.[46]

– Ка-как же та-так? – продолжал сокрушаться Эдик, живо представив, как летит из пещеры, словно Ангел Смерти и врезается в ничего не подозревающего бородача, когда тот мирно отбирает камешки для коллекции.

Из-за спины бородача торчала палка, которую Армеец сначала принял за расколовшийся при падении гриф акустической гитары. На языке Эдика вертелась мелодраматическая фраза «не допел», когда до него, наконец, дошло, что он видит инструмент совсем иного толка. Протянув руку, Армеец потрогал кончиками пальцев холодный металл складного приклада. Перед ним был импортный пистолет-пулемет времен Второй Мировой войны, или что-то в этом роде.

– Ч-ччерт! Ах ты, хамелеон па-паршивый.

Образ геолога рассеялся, перед ним был один из бандитов Витрякова, который либо сидел в засаде, и Эдик его зашиб, по счастливому стечению обстоятельств, либо даже бежал по тоннелю плечо к плечу с Армейцем, просто последнему больше повезло. Это было не очень важно, главное, бандит погиб, а Эдик нет. Более того, он получил возможность завладеть автоматом, что было очень кстати. Говорят, будто Мерлин Монро любила повторять, что, мол, бриллиант – лучший друг девушки. Переиначив эти ее слова по-своему, Армеец изобрел собственный афоризм: снаряженный пистолет-пулемет – лучший друг парня, угодившего в дурную компанию. Правда, потом он решил, что нечто подобное уже где-то было, на ум взбрела крылатая фраза «тяжело в деревне без нагана». Она тоже была ничего, вполне подходящей.

Раз дармовое оружие буквально приплыло в руки, глупо было не воспользоваться удачей. «Не забудьте прихватить револьвер, Ватсон, – сказал себе Армеец голосом Ливанова в роли Шерлока Холмса, и подумал, что это, кажется, было в отечественной экранизации „Пестрой ленты“. – Револьвер – превосходный аргумент в споре с джентльменом, способным завязать кочергу узлом…»

Армеец огляделся по сторонам, кусты окружали сцену сплошной живой изгородью, никаких посторонних взглядов. Это было хорошо. Нагнувшись к сраженному «геологу», Армеец взялся за ствол пулемета и потянул на себя, как рыбак невод. К сожалению, эти действия не принесли желаемого результата. Во-первых, «геолог» давил оружие всем весом, а он был не мал, во-вторых, грудь покойного пережимал добротный кожаный ремень, на котором висело оружие. В-третьих, покойник не был покойником. Это пренеприятнейшее обстоятельство всплыло, как только Эдик попробовал перекатить тело со спины на живот.

– Друг! – застонал бандит, – помоги…

Эдик, подпрыгнув от неожиданности, изо всех сил дернул пистолет-пулемет, а затем, кряхтя, повис на стволе всем весом. Это ничего не дало, более того, у Армейца возникло впечатление, будто он пробует обезоружить цельнометаллический воинский монумент советской поры. Его прошиб холодный пот.

– Что за ч-черт! – пыхтя, крикнул Эдик.

Геолог застонал, приоткрыв голубые глаза. Он довольно быстро приходил в себя, Армейцу следовало поторопиться, если он не хотел, чтобы начались проблемы.

После того, как попытка стянуть пистолет-пулемет через голову бандита в свою очередь бездарно провалилась, Эдик снова попробовал откатить «геолога», как бревно. И тут бревно перешло к активным действиям. Выбросив вперед здоровенные ручищи, «геолог» вцепился Эдику в горло.

– Сучара! – рычал «геолог», нащупывая пальцами вражеский кадык. Армеец ничего не мог ответить на это оскорбительное замечание, он только хрипел, пытаясь освободиться от захвата. Оказалось, проще порвать сцепку между вагонами голыми руками. В отчаянии Армеец несколько раз саданул бандита коленом, метя в ухо и угодив в скулу. Геолог хрюкнул, но его пальцы-тиски остались, где были, на горле Эдика. Армеец, задыхаясь, упал на бок. Стало очевидным, что выиграть борьбу в партере шансов у него не больше, чем у мухи против мухобойки. Геолог понимал это прекрасно. Эдик решил, что он был неплохим борцом до того, как стал неизвестно каким бандитом. Минуту Армеец извивался на земле, затем «геолог» взгромоздился сверху, схватка превратилась в убийство. Изо рта бородача разило чесноком и гнилыми зубами, но Эдик радовался и этому отравленному воздуху, понимая, что его подача вот-вот прекратится, он делает свои самые последние глотки. Мелькнула мысль о Протасове, который бы не помешал, очутившись рядом, Валерий сбросил бы этого гребаного лже-геолога, недобитого борца-вольника как пушинку, вместе с его окладистой бородой, выцветшей штормовкой и лапами, наделенными железной хваткой. Свет в глазах начал меркнуть, Армеец погружался в темноту. Левая рука еще продолжала вести неравную борьбу на горле, вчистую проигрывая волосатым пальцам «геолога», правая соскользнула ниже, как дохлая рыба. И неожиданно нащупала плечевой упор пистолета-пулемета, о котором Эдик впопыхах забыл. Во время борьбы оружие соскользнуло со спины бородатого «геолога», и теперь болталось подмышкой. Пальцы сами рванули вперед, к спусковому крючку, который просто обязан был быть где-то рядом, только чуть ниже. Геолог, увлеченный шеей Армейца, разгадал этот маневр с опозданием в пару секунд. Продолжая душить Эдика правой, он левой рукой перехватил пулемет за магазин, рванул в противоположную сторону. Эдик затрясся, почувствовав, как оружие уплывает из рук. В этот момент его указательный палец коснулся вожделенной собачки спускового механизма, и, естественно, сразу нажал ее. Если бы «геолог» сидел в засаде снаружи, его оружие наверняка стояло было на предохраните. Но, поскольку, скорее всего, он проник в подземелье с Витряковым, а затем слинял, как только запахло жареным, оно было готово к стрельбе. Эдику снова повезло. Пистолет-пулемет затрясся от одного прикосновения, с полдесятка пуль, покинув магазин, поразили «геолога» в бедро.

– Уф! – выкрикнул «геолог», и, оставив в покое шею Армейца, попробовал приподняться. На его лице было написано удивление, с оттенком досады. На перекошенном лице Эдика, напротив, читался приговор. Сунув дуло в живот раненому, Армеец снова выстрелил. Пистолет-пулемет изрыгнул пламя, и оно оплавило шерсть свитера. «Геолога» подбросило, и он повалился на спину, дергаясь, как попавший под ток человек, затем изогнулся дугой, будто собирался встать на борцовский мостик и немного подкачать мышцы шеи. Армеец не удержался и дал третью очередь. Глазные яблоки умирающего закатились, мышцы расслабились, он испустил дух.

Поднявшись на ноги при помощи пистолета-пулемета, который теперь заменил ему костыль, Эдик, дрожащей ладонью утер со лба испарину, пошатываясь, шагнул к поверженному противнику и от души пнул ногой. Тело медленно поползло под откос, но, проделав метра полтора, остановилось.

– Ч-черт с тобой, – сказал Армеец, и, задрав голову, посмотрел наверх, туда, откуда он прилетел, и где раньше был выход из пещеры, которая теперь стала могилой Протасова. К сожалению, тучи опустились совсем низко, Эдик не смог ничего разглядеть. Да и не успел, потому что снизу донесся какой-то звук, в котором он не сразу угадал шелест осыпающихся под подошвами ботинок камешков.