Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского - Александр Чучаев

По Сергеевскому, в случаях, когда предварительная преступная деятельность сама по себе содержит состав самостоятельного преступления, наказуемость последнего определяется по общим правилам. Следует заметить, что это положение сохранилось и в современном уголовном праве.

Обнаружение умысла он раскрывает через составляющие его элементы: субъективный – наличие сформированного умысла и объективный – сообщение о нем. Последнее может быть реализовано в любой форме, которая объективирует вовне наличие преступного умысла. Например, в ст. 7 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных называются «угрозы, похвальбы и предложение сделать какое-либо зло».

Наказуемость обнаружения умысла, по мнению автора, зависит от двух обстоятельств: во-первых, если он, хотя и проявляется вовне, но при этом для его реализации не совершается никаких действий, имеет место «cogitationis poenam nemo patitur» 278; во-вторых, законодатель признает возможным наказывать как за предварительную преступную деятельность в исключительных случаях, прямо предусмотренных в законе. В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных указывается, что ситуации, «в коих за умысел, смотря по роду и важности преднамеренного преступления, назначается наказание, именно означены в законах» (ст. 111).

Сергеевский допускает возможность признания второго вида обнаружения умысла в качестве самостоятельного преступления, если в нем самом уже заключается вред. Однако приведенный пример о подбрасывании подметных писем с угрозой поджога показывает, что автор не различает обнаружение умысла и преступления, совершаемого в вербальной форме.

Приготовление к совершению преступления как стадия предварительной преступной деятельности впервые выделено во французском законодательстве 279; немецкое и российское законодательство его не знало. В ст. 8 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных оно определяется как приискание или приобретение средств для совершения преступного деяния. По сути, об этом же говорится в ст. 50 Уголовного уложения – «приобретение или приспособление средств для приведения в исполнение умышленного преступного деяния».

В теории уголовного права приготовительные действия трактуются более широко. К ним относятся «запас материалов и средств; приспособление этих материалов и средств к употреблению для предположенной цели; собирание необходимых сведений о времени и месте, удобных для совершения преступного деяния; устранение препятствий, которые могут явиться; поставление себя самого в надлежащее положение для начала действий. Кроме того, сюда же могут быть отнесены: приготовление средств для избежания наказания, принятие мер, которые дали бы возможность воспользоваться плодами преступного деяния» 280.

Как видим, в характеристике приготовления криминалисты XIX в. близко подошли к современной трактовке этой стадии совершения преступления.

По общему правилу приготовление к преступлению уголовно ненаказуемо. Ответственность наступает лишь за приготовительные действия к совершению преступлений, когда об этом прямо говорится в законе. Например, согласно Уложению о наказаниях уголовных и исправительных предусмотрена уголовная ответственность за приготовление к убийству, за поджог как приготовление к совершению другого преступления и т. д.

При оценке взглядов Сергеевского на покушение, соотношение приготовления и покушения как стадий совершения преступления надо исходить из того, что деление предварительной преступной деятельности на указанные виды он признавал неправомерным. «Как бы мы ни определяли приготовление и покушение, всегда останутся в конкретных случаях такие формы, которые не подойдут ни под то, ни под другое определение, и авторы признавали, наоборот, одинаково будут приближаться и к тому, и к другому определению… Прием старого права, не отделявшего приготовление от покушения формальными признаками и рассматривавшего всю предварительную деятельность как одно целое, заслуживает предпочтения…» 281.

Впервые эта позиция ученым была высказана в 1883 г. в замечаниях на проект общей части Уголовного уложения, однако законодатель, на наш взгляд, обоснованно ее отверг. В целом не была она воспринята и в российской науке уголовного права 282, хотя, надо сказать, такая точка зрения высказывалась в зарубежном уголовном праве и исходила из того, что граница между приготовлением и покушением произвольна и неясна 283.

Уголовное законодательство ряда стран содержало определения, позволявшие отграничивать приготовление к преступлению от покушения на него 284. В литературе же существенным признаком, отличающим указанные стадии совершения преступления, признавалось начало исполнения самого преступления или, как тогда выражались, выполнение действий, направленных к воспроизведению одного из элементов состава преступного деяния.

Сергеевский критикует указанную точку зрения и, думается, делает это безосновательно. Он исходит из того, что, во-первых, не ко всем преступлениям данная рекомендация применима. В качестве примера он приводит убийство из засады. По его мнению, всякий ушедший в засаду, уже совершает покушение на убийство. И наоборот, связывание человека с целью введения яда фактически образует покушение, хотя по упомянутой выше концепции, таковым не является, так как не направлено к «воспроизведению элементов состава отравления».

В первом случае, на наш взгляд, налицо приготовление к преступлению. Другое дело, что законодатель дал ограниченное его определение как «приобретение или приспособление средств» для совершения преступления, однако сам же Сергеевский расширяет этот перечень, относя к нему «поставление себя самого в надлежащее положение для начала действий», что и имело место в приведенном им примере.

Во втором случае деяние также следует признать приготовлением, так как, говоря словами самого автора, «устранение препятствий, которые могут явиться» (устранение возможности сопротивления потерпевшего) есть приготовительные действия.

«…Не всякое действие, – пишет Сергеевский, – выполняющее один из элементов состава, будет уже покушением… Какие же действия, выполняющие один из элементов состава, будет обосновывать собою покушение – разрешается… различно» 285.

Подобные различия во взглядах действительно имелись; наверное, следует согласиться и с тем, что выражение «действие, выполняющее один из элементов состава» не очень удачное, однако ученый должным образом не оценил утверждение, согласно которому при покушении речь идет о деянии, непосредственно направленном на причинение вреда объекту преступления.

Общая характеристика покушения автором не дается, он ограничивается оценкой содержания ст. 49 Уголовного уложения, ограничившей возможность покушения совершением деяния с прямым умыслом. «…Покушение должно будет оставаться ненаказуемым во всех тех случаях, когда умысел, т. е. сознание и предвидение, будет налицо, но лишь желаемость последствия не будет доказана. Практические результаты такого положения вещей очевидны: выстрел, умышленно произведенный в человека, не будет признан покушением на убийство, если не будет доказано желание причинить именно смерть. Но какое же значение должен иметь такой выстрел – покушение на телесное повреждение? Какое – тяжкое или легкое? Какой суд в состоянии это решить? Невозможно же признать, что такой выстрел должен наказываться лишь… в тех только случаях, когда он произведен в том месте, где стрельба запрещена по закону» 286.

Время, как известно, дало ответ на основной вопрос. В теории уголовного права и судебной практике твердо устоялась позиция, согласно которой покушение может быть совершено только с прямым умыслом. Все же остальные вопросы свидетельствуют о переносе проблемы из сферы уголовного права в область уголовного процесса и криминалистики.

Большое внимание Сергеевский уделяет анализу видов покушения (в собственном смысле), выделяя: 1) оконченное и неоконченное покушение; 2) покушение с негодными средствами; 3) покушение на негодный объект.

Первый вид покушения выделяется по степени реализации преступного умысла. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных вначале исходило из объективного критерия, введя в формулу покушения словосочетание «виновный мог считать нужным»; затем последнее было заменено фразой «что он считал нужным», таким образом, в основу определения вида покушения был положен субъективный критерий. Покушение признается оконченным, когда лицом выполнены все действия, которые это лицо считало необходимыми для совершения преступления, но преступление не было доведено до конца по непредвиденным обстоятельствам или вследствие непригодных средств, которые были применены.

Второй вид покушения – неоконченное, или прерванное обстоятельствами, не зависящими от воли виновного, автором не определяется, оно лишь противопоставляется добровольному отказу от преступления («добровольному оставлению преступления»), суть которого не раскрывается.