Елена - Маркосян-Каспер Гоар

– А что мне делать? – спросила она Олева. – Я больше ничего не умею. Только лечить.

– Никто не доверяет мне свои раны, – сказала Елена, отложила кифару, струны которой пощипывала, извлекая протяжные, тоскливые звуки – играть она не умела, только занимала искавшие дела пальцы, и грустно поглядела на Париса. – Даже твои братья. Да и от болезней я знаю средства. Я могла б исцелить твою мать Гекубу от головной боли. Но она отказывается испробовать мои настои. Словно боится, что я ее отравлю.

Парис опустил драгоценный, золотой с рельефом, изображавшим Аполлона с музами, кубок и засмеялся.

– Я не боюсь, – сказал он. – Я готов пить твои отвары. Вместо вина.

– Но ты здоров.

– А тебе хотелось бы, чтобы я болел?

Елена безнадежно отмахнулась. Все мужчины одинаковы, подумала она, стоило ли пересекать море и мыкаться на чужбине, чтобы вместо одного царского сына иметь рядом другого, когда что царям, что их сыновьям интересны лишь охота да игрища. Хорошо еще к пастушкам на Иду не бегает, Менелай ведь и рабынями увлекался, ни одной не пропускал, наделал детей всем служанкам, иди, Елена, притворяйся, что слыхом не слыхивала о мужних подвигах.

– Чем же мне заняться? – спросила она обиженно.

– Неужто больше нечем? Ткать да прясть, ты же мастерица, каких мало. Домом займись. И потом, муж у тебя. Иди сюда, я тебя живо развеселю. – Он ухватил Елену за подол длинного голубого с замысловатой вышивкой хитона и потянул к себе.

– Оставь! Порвешь…

– Подумаешь, беда! Или у тебя другого нет? Да иди же!

Тонкая ткань затрещала, и Елена поднялась с кресла – лениво, словно нехотя, и однако незаметно вынула из прически гребень, так что густые ее волосы хлынули потоком, знала, что Парису нравится погружать в них руки. Поднялась, присела на край широкого ложа, на котором тот развалился, потягивая свое питье, и сразу любимец богини обхватил ее стан, рванул к себе, приник губами к шее. Зазвенел на плитах пола отброшенный кубок, разлилось вино, Елена поглядела на расползавшуюся цвета спелой вишни лужицу и закрыла глаза.

Ткать и прясть Елене не улыбалось, и не только потому, что с современными аналогами этих бессмертных действий, шитьем и вязанием, она была знакома лишь шапочно. Конечно, сказать, что она отлынивала от своих прямых обязанностей (или того, что считают таковыми в Армении, речь не об эстонских стандартах) было бы несправедливо, она вела, разумеется, хозяйство, убирала, стирала, готовила – разнообразно и вкусно, как положено всякой армянке вне зависимости от профессии, общественного положения и места жительства. Правда, кулинария не доставляла ей того удовольствия или не приносила того удовлетворения, какое могла бы, если б Олев был гурманом или хотя бы разбирался в еде, но увы, наесться досыта – да, против такой постановки вопроса он не возражал, однако что именно подадут на стол, его интересовало мало, если б его ежедневно кормили коронным блюдом эстонской кухни – вареной картошкой, он, скорее всего, ел бы да похваливал, вернее, помалкивал, поскольку не обращал внимания ни на вид пищи, ни на ее вкус (как, наверно, многие другие его соотечественники, не случайно ведь соль в эстонских сырах или сахар в печеньях можно обнаружить только с помощью аналитической химии), единственное, к чему он питал подлинное пристрастие, это торты и пирожные, впрочем, и тут он имел предпочтение, для мужчины почти пятидесяти лет странноватое или, по крайней мере, неожиданное, он обожал заварной крем и мог запросто поглотить его целый таз, почему Елена и выставляла частенько на стол в качестве десерта солидные порции этого необычного лакомства, но варка крема – занятие скучное и однообразное. И вообще, ограничить свои интересы домашней работой ей казалось все-таки немного чересчур. Тем более, что и светская жизнь ее сжималась, как шагреневая кожа, мало того, что у нее не было ни друзей, ни даже знакомых, ни, само собой, родственников на расстоянии ближайшей тысячи километров, еще и развлечений становилось все меньше. Парадокс? В новом открытом мире? Несколько позднее ей случилось познакомиться в одном доме с сотрудником некого посольства и разговориться с ним по поводу желтеющего телевидения, и дипломат стал втолковывать ей, что по теперешним понятиям обычное ТВ должно ориентироваться на массовый вкус, а те, у кого предпочтения элитные, имеют возможность поставить спутниковые антенны и ловить специальные программы. Объяснять дипломату разницу между западным и постсоветским врачом или кинорежиссером Елена не стала, постеснялась, но причина парадокса дошла до нее так же, как прежде сам парадокс, давно уже представший перед ней (и не только перед ней) во всей своей красе. Если вы, читатель, еще не забыли (хотя, с одной стороны, повествование наше довольно стремительно и лишено необходимых для запоминания повторений, repetitio est…[34] и так далее, но, с другой, будучи предельно кратким, оно, надо надеяться, не загромождает память сверх того, что может в ней уместиться, так что будем считать, нет, не забыли) Елена любила музыку, Олев же, возможно, ярым любителем симфонических и даже камерных концертов не был, но пошел бы с ней за компанию, куда угодно, да вот беда, цены на подобные мероприятия ползли вверх куда быстрее, чем доходы полубезработного врача и свободного художника, и когда в один не прекрасный, но примечательный день по городу развесили афиши, возвещающие о приезде Спивакова, Елена, ринувшаяся в кассу, обнаружила, что цена билета превышает ее трехмесячный заработок. Добавим, чтоб не вводить читателя в заблуждение, что и ее коллеги с нормальной зарплатой о подобных концертах не помышляли, как и, например, писатель, с которым Олев делал сценарий своего фильма, то есть, предназначенное, так сказать, элите, оказалось по карману лишь нуворишам. Впрочем, рассуждения наши носят во многом умозрительный характер, с чего вы взяли, могут нас справедливо спросить, что элита это врачи и режиссеры или писатели, а не нувориши? Да и есть ли она вообще, эта элита, или давно сошла на нет? Если снова обратиться к методу незабвенного Холмса, то существует ли элита, следует определять по наличию или отсутствию питательной среды, грубо говоря, подножного корма для этой самой элиты, ну а коли судить по тому, как исполнение арий на наших глазах трансформируется в распевание песенок, великое французское кино берет на вооружение голливудские приемы, а литература… но о литературе мы уже говорили… Ну и? Что вывел бы из этой ситуации мастер дедукции? Рискнул ли бы он утверждать, что элита есть? Да и что такое элита? Непонятная субстанция, присутствие которой отличает народ от толпы, а участие в отправлении власти демократию от охлократии? Но возможно ли оно, это участие? Ведь выбирает толпа. А выбирают себе подобных. Так существует ли демократия?.. Возвращаясь к увлечениям Елены, заметим, что та же история происходила с оперой, в драматический театр, правда, Олев еще мог сходить бесплатно за счет старых связей, но особого желания смотреть спектакли на эстонском языке у Елены не возникало, еще меньше ее привлекал таллинский русский театр, редкие гастроли театров, наезжающих в весьма усеченном составе из Москвы, обошлись бы дешевле Спивакова, но от сравнительной степени тут толку немного, это вроде скидок в дорогих магазинах, цены снижены на пятьдесят процентов, и волосы от них встают дыбом не под прямым углом, а сорокапятиградусным. Кино? Кино тоже дорожало, впрочем, главной проблемой тут были даже не билеты, а другое. Идти было не на что, пугали уже названия, от анонсов хотелось по-волчьи выть на луну, киноискусство превращалось в кинопродукцию, а может, и давно превратилось, за железным занавесом человек мог хотя бы пребывать в счастливой надежде, что в свободном мире творят прекрасное, но вот занавес раздвинулся, и оказалось, что в свободном мире творят всего лишь свободно, а значит, содержание творчества диктует не тот, кто наверху, а то, что внутри, а что внутри у «творцов», по ту сторону занавеса знали давно и, видимо, привыкли потихоньку, куда денешься, но по эту… тоже, наверно, подозревали, однако верили в другое, советский человек вообще был доверчив, одни повторяли про себя миф о пылающем сердце Данко, которое несомненно бьется в героической груди каждого истинного члена ВКП(б), другие – вроде Елены и ей подобных – уповали на свободных людей в свободном мире… Увы!.. Но двинемся дальше.