Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

…Экзаменационный полет имеет много общего с первым самостоятельным вылетом – те же волнение и некоторая нервозность, неловко спрятанные за показным равнодушием, те же последние напутствия инструкторов. Но разница между ними несоизмерима – теперь твои действия оценивает не ставший за это время родным Макаренко, а придирчивый и строгий «купец», приехавший специально для этого из школы пилотов. От его наметанного взгляда не ускользнет ни малейшая неточность, поэтому каждый понимает: права на ошибку сегодня нет.

Некоторым учлетам он задавал неожиданные теоретические вопросы, а кое-кому «повезло» прокатить его в качестве пассажира. Тем не менее все окончилось хорошо, и инструктору не пришлось краснеть за нас.

После экзамена Макаренко собрал всех своих учеников и, похвалив наши успехи, дал свое последнее напутствие.

– Полет начинается с того момента, как ты сел в самолет, и оканчивается лишь после выключения двигателя. Расслабился, зазевался, и все – авария!

Эту простую жизненную мудрость, написанную кровью, я запомнил на всю жизнь и несколько позже, когда самому пришлось вкусить нелегкий хлеб инструктора, многократно повторял своим подопечным.

Через пару дней нас собрали для собеседования с командиром отряда. Внимательно ознакомившись с личными делами, он интересовался нашими планами и настроениями. Несколько уже знакомых нам вопросов о происхождении бабушек и дедушек, а также о вступлении в комсомол подкидывал сидевший за отдельным столом офицер. Не помню, как тогда официально называлась его должность, но заведовал он классовой и моральной чистотой курсантов Молотовской школы пилотов. И в этот раз никаких проблем с мандатной комиссией у меня не возникло.

– Есть ли родственники за границей? – спросил он, внимательно глядя мне в глаза.

– Никак нет! – без малейших колебаний ответил я, будучи абсолютно убежден в правоте своих слов…

…Уже после войны, когда я служил на Камчатке, начальник особого отдела вызвал меня для беседы и сообщил, что кто-то из моих дальних родичей по маминой линии оказался в Аргентине. Будучи до революции матросом царского флота, после Гражданской ушел туда на своем корабле и не вернулся. С тех пор он никак не давал о себе знать, и о его существовании при мне ни разу не вспоминали.

– Понятия никакого не имел о нем, – стараюсь отвечать как можно более спокойно. – Тем более сами понимаете, во время войны я запросто мог бы улететь, с полным запасом топлива – так вообще за три тысячи километров от места базирования. А Швеция совсем рядом – около часа лету.

– Да ладно. Это я так, между прочим. Выброшу эту кляузу, и дело с концом!

Так я и не узнал, кто это проявил бдительность и в каких архивах откопал он этот факт, но несколько неприятных минут мне пришлось пережить…

…Пару недель спустя всех нас, за исключением двух-трех человек, не прошедших мандатную комиссию, посадили на пароход и отправили в Молотов. В этот раз мама волновалась немного меньше или виду не подавала… Не знаю, может, успокоилась, зная о моих успехах, а может, просто приняла мой выбор и свыклась с ним, будучи не в силах ничего изменить.

Произошло это в июле 40-го, как раз после окончания мной девятого класса. Завершать школьное образование мне пришлось уже после Победы в гарнизоне Грязное, где находился в то время штаб авиации Северного флота. Там я и получил свидетельство об окончании десятилетки.

Двое суток вез старенький пароходик вчерашних учлетов из Уфы в Молотов, так в те годы называлась Пермь, сначала по реке Белой, затем вверх по Каме. Особой скоростью эта посудина похвастать не могла, да и останавливаться ей приходилось почти у каждого села, так что времени для того, чтобы вдоволь налюбоваться проплывающими мимо красотами, было предостаточно.

Колеса, точь-в-точь как в фильме «Волга-Волга», степенно шлепали по речной глади, а мы, снедаемые нетерпением, мерили шагами палубу, рисуя в своем воображении самые радужные картины. Естественно, столь юные ребята сдерживать переполняющие их сердца эмоции не могли и не хотели, поэтому основными темами то постепенно затухавших, то внезапно вновь разгоравшихся споров и разговоров были, конечно же, авиация и наше будущее, неразрывно связанное с ней. Нетрудно догадаться, что все мы, хоть и не смели признаться в этом друг другу, в не столь уж далеком будущем мечтали встать в один ряд с героями-летчиками Чкаловым, Коккинаки и Водопьяновым.

На третье утро путешествия нас разбудил гудок, сигнализировавший о прибытии к пристани Молотова. Новичков-курсантов здесь уже ожидал широкоплечий подтянутый офицер. «Прямо как с плаката!» – подумал я.

Почти сразу же после выгрузки нам дали понять, что прежняя «свободная» жизнь осталась в прошлом и теперь все будет происходить только лишь по команде. После отъезда грузовика, в который мы побросали наши мешки и чемоданы, раздался первый воинский приказ: «Становись!» Суетливо, впопыхах мешая друг другу, неорганизованная толпа все-таки приобрела подобие строя. Ну что же, на первый раз сойдет.

Затем, не теряя времени, нас повели к месту базирования. Около пяти километров от причала до городских окраин и еще столько же до школы пилотов мы преодолели часа за полтора под аккомпанемент строевых песен, исполнявшихся по приказу командира. Немногие прохожие, попадавшиеся на пути, особого внимания на нас не обращали – они были привычны к подобным шествиям. Ведь в самом Молотове находились артиллерийское и морское техническое военные училища, с которыми наша небольшая школа, рассчитанная всего на две эскадрильи по тридцать курсантов в каждой, не шла ни в какое сравнение.

Сразу за городом раскинулся сосновый лес, характерный хвойный запах которого мгновенно вернул меня на несколько лет назад, напомнив родную Кальтовку. Поглощенный внезапно нахлынувшими воспоминаниями, я и не заметил, как мы прошли мимо аккуратных двухэтажных домиков, в которых жило наше новое начальство, и вернулся в реальность лишь двадцать минут спустя, оказавшись на территории школы. В глаза сразу же бросилось строгое здание учебного отдела. Недалеко от него находились двухэтажная казарма и столовая.

Сзади располагались технические помещения и большое, по нашим тогдашним представлениям, летное поле с несколькими небольшими ангарами, занятыми самолетами «У-2». Два десятка «Р-5», на которых нам предстояло летать, стояли на открытом воздухе.

Прямо от ворот нас отправили в баню, где был организован своеобразный «конвейер», шаг за шагом приводивший штатскую наружность безусых мальчишек в соответствие с требованиями военного устава. Начался этот нехитрый процесс с поголовного «обнуления» прически, после чего каждый из нас, получив обмундирование, мешок для отправки домой своей гражданской одежды и бирку, на которой нужно было написать свой адрес, проходил в раздевалку. Затем – помывка, переодевание и выход на улицу для построения.