Мир и война - Юрий Хазанов

Ранней осенью того же года он ехал как-то в трамвае, на передней площадке прицепного вагона. А на задней моторного стояла девушка, и они смотрели друг на друга. И Юрий вдруг почувствовал, что она та самая, которую он, быть может, давно искал и не находил… И она поняла и ответила тем же… А потом вскоре они сошли — она и какая-то женщина, наверное, ее мать…

От Ары он вдруг получил сумбурное письмо — о каких-то несбывшихся мечтах и поруганных чувствах. Концовку вообще не сразу уразумел — там было написано: «…никогда, все-таки, не думала, что ты окажешься таким Гарольдом Ллойдом». А когда сообразил, что к чему, это его и насмешило, и немного тронуло: он тоже не читал байроновского «Чайльд Гарольда», но, конечно, никогда не спутал бы его со знаменитым американским комиком, один или два немых фильма с которым видел еще в детстве в кинотеатре «Унион». Либо Ара в таком волнении писала, что перепутала имена, либо… Что ж, в конце концов, в школе Байрона не проходили, да и училась она так давно…

(Под новый 1993-й год мне приснились вдруг обе сестры — Ара и Эльвира. Приснилось их жилище, куда я так и не зашел после войны, жалкие две комнатушки. Женщины выглядели вполне сносно для своих лет, мы о чем-то мирно беседовали — не помню о чем, и я проснулся с приятным чувством исполненного долга: все-таки повидал старых знакомых…)

Отнюдь не заменяя собой действенную практику, временами, как и раньше, посещали Юрия эротические видения. Вернее, он сам вызывал их, но, опираясь при этом не на свой весьма скромный опыт, а по-прежнему используя прочитанное в книгах и добавляя, экспромтом, нечто, возникающее в его распаленном воображении.

Теперь, когда мы вступили с весьма значительным запозданием на всеобщую стезю легальной эротической свободы в искусстве, я с некоторым интересом замечаю, что тогдашние альковные мечтания Юрия удивительно совпадают со многими сюжетами и кадрами таких кинофильмов, как, скажем, «Фанни Хилл», «Калигула», «Аморальные истории»… Что они просто сколок того, что описано в «Истории О», в «Ксавьере», в «Записках джентльмена Викторианской эпохи»… И это свидетельствует, во-первых, о том, что ничто, увы, не ново под луной, а во-вторых, о достаточно богатом воображении моего героя, который, возможно, сумел бы, доведись ему этим заняться, не слишком отстать в литературном изображении эротических сцен от таких признанных мастеров этого дела, как Джованни Казанова, преподобный Ллеланд, маркиз де-Сад, Генри Миллер, а позднее Джеймс Болдуин, Гарольд Роббинс. А также от двух мало кому известных дам российского розлива, родившихся задолго до революции 1917 года, — Екатерины Бакуниной и Л.Зиновьевой-Аннибал. Впрочем, большинство из них — просто мальчишки и девчонки, в сравнении с нынешними литераторами обоего пола, ба-альшими доками по части секса.

В то же время порнография в ее, так сказать, обнаженном (куда уж обнаженней!) виде действовала на Юрия слабее. В этом он убедился, когда много лет спустя, начав выезжать «за бугор», смотрел там порнофильмы. (Его жена Римма просто неприлично хохотала на одном из таких фильмов, глядя на нелепо-суетливые действия партнеров на экране. Ее смеху громко вторил сосед по ряду — полупьяный рыжий шотландец. Остальные пять зрителей хранили стойкое молчание…)

Интересная, все-таки, штука критерии вообще и мерка того, что называть порнографией, в частности. Ну, хорошо, порнография (от греческого «порнос» — развратник) — это непристойное, циничное, бесстыдное, непотребное, наконец, изображение сексуальной жизни. Но, во-первых, что считать таковым — обозначенным всеми употребленными выше эпитетами? И кому решать? Кто судьи?.. Если моя покойная мама — то уменьшительное от слова «грудь» уже вызывало у нее недовольную гримасу. А если, к примеру, мой друг, журналист Валя — то его не проймешь и куда более определенными терминами, а также их графическим или словесным описанием. Кроме того, одно и то же изображение может, в зависимости от вкуса, ума и таланта «изобразителя», выглядеть и свято, и святотатственно, вызывать отвращение или удовольствие, приятие или отталкивание.

Взять те же квази порнофильмы, которые еще можно определить как «очень эротические». «Калигула», к примеру. Не берусь говорить за других, о себе же скажу, что своими сценами любого вида сексуальных излишеств он не вызывал естественного, казалось бы, возбуждения, но совсем наоборот — ужас перед жестокостью и вседозволенностью одних (одного) по отношению ко всем прочим и перед полной беспомощностью последних. Иными словами, вызывал, если хотите, социальный протест.

Или другой фильм под названием «Аморальные истории». Кстати, без всякой иронии: действительно, вроде бы аморальные. Но почему же, когда смотришь, как в первой истории юноша на берегу моря, между скалами, учит невинную девушку оральному сексу (фу! — воскликнут пуристы, иначе говоря, чистоплюи), это не вызывает ни неприятия, ни, тем более, опять же того самого возбуждения? Скажу больше: вся она какая-то тургеневско-набоковская, эта киноновелла.

Или другая история — о девочке-подростке в монастыре. Совсем скоро, когда ее изнасилует и убьет какой-то негодяй, она будет причислена к лику святых, но покамест ничто человеческое ей не чуждо: распалив себя легкомысленными картинками из светских книг, она в течение двух или трех киночастей занимается (не кривитесь, прошу вас!) мастурбацией. И это (в чем большое искусство актрисы) так же естественно, как деревья за окном ее кельи, как огурцы на столе, которые она не только ест, но использует по не вполне прямому назначению.

Когда тот же сюжет видишь в порнографическом журнале, он вызывает совсем иные ощущения…

Какие выводы из всего сказанного? У меня никаких. И вас прошу от них воздержаться. Как любил говаривать китайский пловец и кормчий: «пусть расцветают все цветы»…

Да, еще одно: мой подопытный, как мне кажется, был все же довольно нормальным молодым человеком — естественно возбуждался и естественно «эякулировал» (порою) в результате этого.

2

К началу зимы однообразное существование Юрия было ненадолго нарушено: в Ленинград приехал его родственник из Польши. Вернее, не из Польши — этой страны уже больше года не существовало, а из Западной Украины, той части Польши, которую Советский Союз спас от Гитлера и по настоятельной просьбе ее населения присоединил к себе. Так, по крайней мере, до недавнего времени утверждали наши официальные историки: Германия, мол, 1-го сентября 39-го года напала на Польшу, Англия и Франция за нее не вступились, польское правительство отказалось принять нашу помощь — и вот вам результат.

Но теперь, спустя более чем полвека, стала известна одна такая ма-аленькая подробность: оказывается, до всех этих событий Германия и Советский Союз уже заключили между собой секретный дружеский пакт о полном разделе Польши.

Впрочем, и в истории, и в геополитике все не так просто. Можно вспомнить три раздела Речи Посполитой в конце XVIII века между Пруссией, Австрией и Россией, когда страна тоже совсем исчезла с карты Европы. Несколько позднее Наполеон образовал на короткое время Варшавское княжество, но с поражением Франции Венский конгресс отдал его снова России (оно стало называться Королевство Польское); остальные земли так же были поделены недавними владельцами.

Через сто лет после этого, во время 1-й мировой войны, германские и австро-венгерские войска оккупировали Польское Королевство, а к концу войны Польша объявила себя независимой республикой. В 1920-м году польские войска захватывают часть территории Литвы с городом Вильнюсом, а также ведут наступление в сторону Киева и Минска и берут эти города. Впрочем, Красная Армия вскоре их освободила.

Пятимесячная эта война окончилась подписанием Рижских соглашений, определивших территориальные границы всех сторон, каждая из которых еще долгое время не считала их ни справедливыми, ни окончательными. Что в дальнейшем и сыграло свою роль.

При этом, откровенно говоря, я до сих пор не знаю, с помощью какой кибернетической машины можно определить конечную, бесповоротную правоту той или иной стороны, если рассматривать их споры и взаимные претензии в историко-моральном аспекте. (А существует на свете такой аспект?) Выход у подобных конфликтов, видимо, один, не слишком оригинальный, но почти несбыточный: здравый смысл народа и его правителей…

Польский родственник Юрия, приехавший сейчас в Ленинград, был его двоюродным братом по отцу, сыном тех, кто наезжал к ним в Москву несколько лет назад, кто подарил синий велосипед марки «Камински» и знакомства с кем мать Юрия не то побаивалась, не то просто не жаждала.

Звали его Адам (с ударением на первом «а»), ему уже стукнуло двадцать семь, он был похож лицом на юриного отца, а потому сразу вызвал у Юры симпатию. По-русски говорил не совсем правильно, с заметным чужестранным акцентом, но совершенно свободно: в семье у них всю жизнь общались на русском. (Правда, ни за что не хотел поверить Юрию, что существует такое русское слово — «простокваша» и яростно отрицал ее существование.)