Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 8. Письма - Николай Степанович Гумилев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь я хочу попросить у Вас совета как у maître’а, в руках которого находится развитье моего таланта. Обстоятельства хотят моего окончательного переезда в Россию (в Петербург), но не повредит ли мне это как поэту. Тогда их можно устранить. Сообщите мне Ваше мнение, и оно будет играть роль в моем решеньи. Конечно, я напомню Вам Джеромовского юношу, который вечно жил советами, но Ваше влияние на меня было до сих пор так благотворно, что я действую по опыту. Мне совестно писать Вам об этом, но я надеюсь получить от Вас ответ сравнительно скоро, так как через три недели я опять начну кочевой образ жизни и долго не буду иметь определенного адреса. Скоро, наверное, в Москву приедет поэт гр<аф> Толстой, о котором я Вам писал. За последнее время мы с ним сошлись, несмотря на разницу наших взглядов, и его последние стихи мне очень нравятся. Очень интересно, что скажете о нем Вы.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
P. S. Несколько слов об Анне Комнене, о которой я написал стихотворение. Историки любят выставлять ее идеальной, но многие факты заставляют меня подозревать противное. Вспомните крестоносца Боемонта, помилованного разбойника etc. Думаю, я не исказил истины.
Н. Г.
Анна Комнена
Тревожный обломок старинных потемок,
Дитя позабытых народом царей,
С мерцанием взора на зыби Босфора
Следит беззаботный полет кораблей.
Прекрасны и грубы влекущие губы
И странно-красивый изогнутый нос,
Но взоры унылы, как холод могилы,
И страшен разбросанный сумрак волос.
У ног ее рыцарь, надменный, как птица,
Как серый орел пиренейских снегов,
Он отдал сраженья за стон наслажденья,
За женский, доступный для многих альков.
Напрасно гремели о нем менестрели,
Его отличали в боях короли,
Он смотрит, безмолвный, как знойные волны
Дрожа увлекают его корабли.
И долго он будет ласкать эти груди
И взором ловить ускользающий взгляд,
А утром спокойный, красивый и стройный,
Он выпьет коварно предложенный яд.
И снова в апреле заплачут свирели,
Среди облаков закричат журавли,
И в сад кипарисов от западных мысов
За сладким позором придут корабли.
И снова царица замрет, как блудница,
Дразнящее тело свое обнажив,
Лишь будет печальной, дрожа в своей спальне,
В душе ее мертвый останется жив.
Так сердце Комнены не знает измены,
Но знает безумную жажду игры
И темные муки томительной скуки,
Сковавшей забытые смертью миры.
39. В. Я. Брюсову
<Париж. 9/>22 апреля <19>08<г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
сейчас я получил Ваше письмо, и мне очень стыдно, что я отрываю Вас от Ваших работ. Но, сказать по правде, статья А. Белого о вольноотпущенниках и их закулисной жизни меня затронула, я принял ее также и на свой счет и захотел еще раз убедиться в неизменности Вашего расположенья ко мне. Уверяю, это было совершенно бессознательно. Очень благодарю Вас за рецензию и совет. В рецензии Вы отнеслись ко мне снисходительнее, чем я думал, и в ней Вы сделали все, чтобы вывести меня на путь известности. Особенно же мне понравилось бесконечно верное (я надеюсь) замечанье, что «Романтические цветы» только ученическая книга. Я уже теперь считаю ее за пройденный этап творчества. Что касается совета, я вполне понимаю его справедливость, и меня утешает только то, что если я перееду в Россию, я буду жить не в Петербурге, а в Царском селе, которое очень тихо и спокойно. Но этот вопрос, может быть, нам удастся выяснить при встрече, потому что я в первой половине мая буду в Москве и постараюсь увидаться с Вами. Я работаю много, написал два рассказа и много стихов, из которых кое-что мне кажется удачным. Я посылаю стихи Вам, и, может быть, Вы выберете третье для «Весов». «Рыцарь с цепью» мне нравится мало: он какой-то легкомысленный. Но я в восторге, что Вы одобрили «Одержимого».
Завтра я пойду в «Весенний салон» и посмотрю, не смогу ли написать о нем; заодно упомяну и о «Независимых».
А через неделю, наверно, выеду из Парижа.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
Выбор
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в глухие пещеры
Иль к безлюдью пустынной реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.
Не избегнешь ты доли кровавой,
Насмеется беззвучная твердь,
Но молчи: несравненное право
Самому выбирать свою смерть.
Колокол
Тяжкий колокол на башне
Медным ревом заревел,
Чтоб огонь пылал бесстрашный,
Чтобы бешеные люди
Праздник правили на груде
Изуродованных тел.
Звук помчался в дымном поле,
Повторяя слово: «смерть».
Звери корчились от боли
И испуганные птицы,
Как багряные зарницы,
Лётом взрезывали твердь.
Дальше звал он, точно пенье,
К созидающей борьбе,
Люди мирного селенья,
Люди плуга, брали молот,
Презирая зной и холод,
Храмы строили себе.
А потом он умер, сонный,
И мечтали пастушки:
«Это, верно, бог влюбленный,
Приближаясь к сладкой цели,
Нежным рокотом свирели
Потревожил тростники».
Завещание
Очарован соблазнами жизни,
Не хочу я растаять
