Антология Сатиры и Юмора России ХХ века - Феликс Кривин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не сплошь, конечно, а так: немножко видно — немножко не видно, видно — не видно, видно — не видно… В полосочку.
Хорошее место. Сколько тут народу околачивается в надежде, что место освободится. Жизнь такая пошла: многого не имеем, но главное — то, что имеешь, не потерять. А то будешь вот так ходить, на чужие места заглядываться. Потому и стараешься, чтоб не остаться без места.
— Р-р-р!
— Слышишь, как он говорит? А ты как говоришь?
В том-то и дело. Говорил бы ты так, ты бы здесь сидел и говорил, а пока что лев будет говорить, а ты будешь слушать. Подрасти сначала, выработай произношение. И палец вынь из носа. Ты видел, чтобы лев держал палец в носу? Держал бы он палец в носу, разве б его на такое место посадили?
И лев говорит:
— Р-р-р!
Просто так говорит, чтоб не потерять квалификации. Потом лев засыпает, и ему снится кошмарный сон. Будто сидит он на этом уважаемом месте и кто-то говорит ему:
— Лев, скажи: «а-а-а!»
— Лев, скажи: «бе-е-е!»
А он молчит. Ни «а», ни «бе» он не может сказать, потому что умеет говорить только «р-р-р», одно только «р-р-р» из всего алфавита. И он в ужасе просыпается.
Ну и что ж. Свою работу он знает, и больше с него пусть не спрашивают. Когда его сюда брали, от него одно требовалось: чтобы он умел хорошо говорить «р-р-р!». Это в последнее время пошла мода чесать от первой до последней буквы весь алфавит, но спроси у них «р-р-р!», настоящее «р-р-р!», какое в прежние времена говаривали, и они тебе скажут:
— Ы-ы-ы!
Интеллектуалы.
Лев успокаивается. Ничего, без него все равно не обойдутся. Пусть попробуют, кто им будет говорить «р-р-р!»?
ВОСПОМИНАНИЯ В ТЕСНОМ ПОЛЯРНОМ КРУГУ
Долгими полярными вечерами, переходящими в сплошную полярную ночь, старые лемминги любят вспоминать, как они ходили в атаку. Или это была не атака? Некоторые сегодня склонны считать, что это была не атака, а паника: кто-то побежит, а остальные за ним. Следуют? Или преследуют?
Этого не знал даже тот, впереди бежавший. Вроде сначала следовали и вдруг стали преследовать. Но направления не изменили. Для них было все равно — следовать или преследовать, главное — не сбиться с пути. Если кто-то собьется, замешкается, он будет растоптан в один момент.
Но впоследствии может оказаться, что следовали они вовсе не за тем и не туда и преследовали совсем не тех, кого следовало. И тогда они будут вспоминать растоптанных, воздавать им почести, которые не успели воздать при жизни.
Вспоминают старые лемминги… Места у них такие, где никто никогда не ел досыта, какой тут разговор о духовной пище, если элементарно нечего грызть. Остается только вспоминать, как они топтали друг друга на этом славном пути, как ходили в атаку за тем, кто шел впереди, и на того, кто шел впереди…
И вдруг прослышат: где-то что-то грызут — и снова устремятся, даже не уточняя: следуют они или преследуют…
Потом внезапно остановятся, разбредутся по тундре и будут мирно пастись, пока не сработает рефлекс атаки и не превратит стадо в стаю, устремленную в едином броске.
И снова соберутся в своем тесном полярном кругу и будут вспоминать, как они ходили в атаку, и непременно вспомнят тех, кто водил их, кто шел впереди…
И это всегда будут те, которых они растоптали.
ПРОБЛЕМЫ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Когда вырубили лес, не стало прежней дремучести и самые дикие помаленьку цивилизовались. Бросили эту привычку глазами вращать да зубами щелкать друг на друга, поскольку каждый теперь на виду и никуда от народа не спрячешься.
И образ жизни другой. Вместо того, чтоб гонять по лесу, высунув язык, каждый культурно зарабатывает средства на пропитание. Медведь с деревьев шишки трясет, Заяц качает мед, а Белочка сажает капусту. А потом вся эта продукция поступает в магазин, где каждый в порядке очереди покупает, что ему надо. Заяц капусту. Медведь мед, а Белочка сосновую шишечку.
Очередь сближает. Даже самые чужие и незнакомые в очереди, как родные, жмутся друг к другу. И нервную систему укрепляет очередь: кто в ней выстоит, выстоит всюду.
В одном магазине постоишь — в другой побежишь, чтоб успеть до закрытия. Постоишь — побежишь — постоишь — побежишь… Дикого зверя ноги кормят, но они, оказывается, кормят и цивилизованного.
И это уже непонятно: почему так? Раньше, когда каждый добывал себе пропитание, это избавляло его от необходимости ходить на работу. Потом, когда стали ходить на работу, это избавило от необходимости добывать пропитание. А если и работать и добывать… Целый день работать, а потом бегать добывать…
И никуда от этих проблем не спрячешься: леса нет.
ТРИ ЖИЗНИ
(Рассказ кролика)
У нас на последнем общем собрании выгнали волка из хищных. В травоядные перевели. За превышение полномочий.
Выгоняли единогласно, при одном воздержавшемся.
Бык воздержался:
— Он, — говорит, — у нас всю траву сожрет.
Записали мнение быка в протокол, чтоб ему при случае вспомнить. А волка перевели в травоядные.
Травы в этом году уродили высокие, но волка, известно, сколько ни корми… В хищных привык, не хочется ему в травоядные.
— Будешь огрызаться, — сказали, — еще дальше переведем. В грызуны.
Тут, конечно, я взял слово для справки.
— Почему, — говорю, — в грызуны — это дальше? Мы в грызунах всю жизнь, и нам, может, неприятно, что наша жизнь для кого-то наказание.
— Плохо, когда своя жизнь наказание…
Записали и эту реплику быка.
Однако все же вынесли на обсуждение вопрос: какая жизнь может служить наказанием? У хищных своя жизнь, у травоядных своя, ну, и у грызунов своя, естественно. Если их между собой сравнивать, то, возможно, одна перед другой проиграет, но если не сравнивать, то вполне можно жить.
Проголосовали единогласно: не сравнивать.
Жить, но не сравнивать. Чтоб можно было жить.
— Ну, если не сравнивать, так он у нас точно траву сожрет!
Это сказал бык. Будто специально для протокола.
ПАССАЖИР ЧИЖИК, ВЫЛЕТАЮЩИЙ ДО ХАРЬКОВА
(Рассказ зяблика)
Мы всегда недовольны. И то у нас не так, и это не по-хорошему. И не те птицы на деревьях поют, и не те, какие надо, наедаются досыта. А я вам так скажу: слишком хорошо живем. Чересчур хорошо живем, вот в чем главная причина.
Сижу я недавно в аэропорту. Смотрю, как самолеты взлетают и на землю садятся. Они, пока не взлетят, такие большие, а потом становятся маленькие. А те, которые садятся, наоборот: сначала маленькие, а потом большие.
Сижу я и думаю: почему так? Я сколько летаю, а все одинаковый: что там, в небе, что здесь, на земле. Да если б меня так все время то сжимало, то раздувало, я б давно лапки откинул, дал дубаря. А мы не ценим. Своего не ценим. Все на чужое заглядываемся. А на что заглядываться? У них только успевай сжиматься да раздуваться…
Так я, значит, думаю, пока на аэродроме сижу. И вдруг слышу:
— Пассажир Чижик, вылетающий до Харькова! Подойдите ко второму окошку.
Опять, думаю, Чижик куда-то летит, опять ему у нас не нравится. Раньше он все на юг улетал, а теперь почему-то в Харьков. Интересно узнать, что у него там в Харькове. И почему его ко второму окошку подзывают.
Заглянул, а это не Чижик. Другой. Просто такая фамилия.
И стоит этот другой по фамилии Чижик у второго окошка, а ему говорят:
— Сегодня не полетите.
И он, представьте себе, не летит.
Да если бы мне сказали: «Зяблик, ты сегодня не полетишь»… Я бы им в глаза рассмеялся.
А этот не смеется.
— Мне, — говорит, — на работу. — И так жалко заглядывает в глаза.
Слыхали? На работу! Пусть бы мне кто-то сказал, что мне нужно на работу, пусть бы сказал…
А мы — недовольны.
Нет, надо нам устроить аэродром. И чтоб каждого подзывали к окошку и говорили, кто полетит, а кто не полетит. И куда полетит, чтоб говорили, а не так — кому куда вздумается. И чтоб нас все время то сжимало, то раздувало, то сжимало, то раздувало…
Вот тогда бы мы были довольны. Всем довольны. И Чижик наш никуда бы не улетал, а сидел на месте, как этот, из Харькова.
ПОСЛЕ ЦИРКА
Однажды, когда у нас гастролировал цирк, наш дворняга увидел во сне, что его дрессируют.
Дрессировали его вместе с рыжим котом, который вечно спит, растянувшись на солнышке, и тоже, возможно, видит во сне, как его дрессируют, потому что это, наверно, снится каждому.
Дрессировал их сосед из нашего двора. Хороший человек, его как раз из тюрьмы выпустили.
Наш дворняга и кот легко выполнили поставленную задачу, но, когда пришла пора получать сахар, дрессировщик сказал, что сахара у него нет, что он послал жену за сахаром, но она еще не вернулась из магазина. Сейчас она придет, и тогда он выдаст им по два куска сахара: и за то, что они уже сделали, и за то, что им предстоит сделать.
