Александр Солоник - киллер на экспорт - Валерий Карышев

Вскоре объявили отбой. Свечников устало смежил веки. Перед глазами сумбурным вихрем пронеслись отрывочные картины минувшего дня: поездка с пацанами на «стрелку», «терка» с березовским Шмелем, неожиданный ментовский наезд, разговор с тем самым желтозубым руоповцем Воиновым, который пытался кошмарить его признаниями Укола…

Скоро он уже крепко спал. День на новом месте начался кошмаром — протяжным, хлещущим.

Свечников проснулся от какого-то мерзкого стука. Стучали, судя по всему, в металлическую дверь и тоже чем-то металлическим. Новому обитателю камеры казалось, будто кто-то невидимый, но страшный и агрессивный, словно злой тиранозавр из курса школьной биологии, тяжелым ломом лупит его по нежному темечку.

С огромным трудом поднял голову, посмотрел в зарешеченное окно рассвет вплывал в помещение серый, грязный, мутный. Наверняка небо над Петровкой было затянуто тучами.

Стук, казалось, нарастал: так нарастает звук реактивного истребителя, подлетающего к аэродрому, и Свеча понял: заснуть ему уже не удастся.

— Подъем, подъем! — послышался за дверью чей-то на редкость грубый голос.

Задержанный поднялся, невольно подумав о том, что все ментовские голоса в чем-то одинаковые — и если не в высоте, не в тембре, но наверняка в интонациях.

— Подъем!

— Свеча, кентуха, вставай, сегодня банный день. — Конверт сбросил серый «вшивник», то есть одеяло, пружинисто поднялся и, проходя к умывальнику, крикнул в сторону двери: — Будет тебе стучать, «пупкарь» долбаный! Глухих нет.

После завтрака задержанных вывели в коридор и повели мыться.

Баня — а точней, помывочная — представляла собой несколько отдельных кабинок.

— Вот у нас под Красноярском баня на зоне была, так это баня, — подмигнул Свечникову Конверт, быстро сбрасывая одежду. Его тело оказалось сплошь в густых, фиолетовых татуировках, свидетельствующих о несомненно высоком авторитете в блатной иерархии. Он объяснил, что на помывку дается один тазик горячей воды и один холодной. В этой воде еще и постираться надо было…

Свеча рассеянно кивнул, взял мыло и двинулся в душевую кабинку. Едва он успел намылиться, как услышал совсем рядом глухие звуки ударов и чей-то сдавленный крик. Голос кричавшего показался новому обитателю «Петров» знакомым…

Потом, много месяцев спустя, Свечников и сам не мог себе ответить, зачем он выскочил из душевой, почему побежал в предбанник, где шла драка.

Впрочем, происходившее в предбаннике вряд ли можно было назвать дракой: это было жестокое избиение. Трое здоровенных амбалов безжалостно месили ногами какого-то пацана, лица которого нельзя было рассмотреть. Окровавленный, он лежал на полу, уже не в силах отвечать, а лишь стонал, закрывая голову руками.

— Стоп, братва! — Свеча бросился вперед, оттирая амбалов. — Что за дела! Он один, а вас вон сколько.

Наклонился, приподнял жертву избиения — окровавленное лицо, распухшие скулы, разбитый нос свидетельствовали о безжалостности нападавших.

Жертвой беспредельного наезда оказался не кто иной, как Шмель, тот самый березовский бригадир. Свечников, увидев своего недавнего оппонента, вскрикнул от неожиданности.

— Ты?!

Несмотря на то, что лицо березовского было залито кровью, Свеча заметил, что тот удивлен не меньше его.

— Я…

— Слышь, я в натуре не понял, — послышался чей-то голос. Обернувшись, Свеча увидел подошедшего Конверта. Глаза блатного недобро сверкали.

— Поясни нам, — продолжал он, — почему ты влез в разговор. У тебя что, какие-то дела к нам или к этому человеку? Я тебе вчера вечером говорил, что ищу его, беспредельщика хренова, — Конверт неприязненно взглянул на окровавленного Шмеля. — Он меня когда-то оскорбил, и теперь я хочу получить с него сполна.

— Я не знаю, почему вы на него наехали — Свечников кивнул в сторону амбалов, но бить одного втроем — это не по понятиям.

— Глянь, какой грамотный: в понятия въезжаешь, — пренебрежительно процедил один из амбалов. — А ведь сам первоходом на «хату» заехал…

Свеча вспыхнул.

— Всех ваших понятий, я, конечно, не знаю, хотя и уважаю их, — не сдавался Свеча, — но мой брат, будь он тут, объяснил бы всем вам, что я прав.

— Стоп, Свеча! — Зрачки Конверта хищно сузились, превратившись в щелочки. — А кто такой был твой брат?

— Глобус, — ответил урицкий, — Валера Длугач. Вор. Никогда не слыхал про такого?

Конверт хотел было что-то сказать в ответ, но в это время в помывочную ворвались трое ментов. Видимо, они прибежали на шум драки. Оба они в кителях и хромовых сапогах — выглядели на фоне белоснежного кафеля, среди голых арестантов достаточно нелепо. Милиционеры, сторонясь раскаленных змеевиков, заняли позицию между недавними противниками.

— Все, время истекло, одевайтесь и по камерам, — сердито произнес старший мент, опасаясь, что баня может окончиться серьезным ЧП. — Не научились себя нормально вести — сидите грязными…

Уже в камере у Свечи состоялся долгий и обстоятельный разговор с Конвертом. Виталик деликатно и осторожно задал несколько вопросов, касавшихся покойного Глобуса. Безусловно, он проверял правдивость недавних слов Свечникова. А тот не скрывал от него почти ничего. Вкратце рассказал и о покойном братане, и о своих делах, и о неудачной курганской поездке и, естественно, о поисках киллера Македонского, завалившего вора.

В конце беседы взгляд уркагана заметно потеплел.

— Значит, сученка того, киллера ищешь?

В голосе Конверта прозвучали явно одобрительные интонации.

Свеча кивнул.

— Ищу. Наказать его, гниду, хочу, нутро его поганое выпустить…

— Правильно, такие вещи смываются лишь кровью. Может, я тебе чем-нибудь помогу, — медленно, обращаясь словно не к собеседнику, а к самому себе, произнес Виталик. — Меня через неделю выпускают. Как откинешься, позвони. Телефончик запомнишь?

А вечером того же дня Свечников через того же Конверта получил «маляву». Межкамерная переписка в «Петрах» была налажена отлично. Развернув запаянную в целлофан записку, арестант прочитал:

Братушка, привет, всех тебе благ! Обращается к тебе Шмель. Хочу поблагодарить тебя за участие в моей проблеме. Я о таких вещах никогда не забываю. Спасибо тебе, брат. Хочу также ответить добром на добро: мы позавчера ехали на «стрелку» для того, чтобы вас в натуре завалить, потому что «стрелка» эта была брошена специально под тебя. Не знаю, как и зачем, но ваши старшие договорились с нашими старшими, чтобы тебя и твоих пацанов подставить. Мы должны были подвести вас под косяк, а потом достать стволы. Если бы даже у нас ничего не вышло, тебя бы все равно вальнул какой-то киллер из ваших. О последнем точно не знаю, пацаны слышали, мне уже в машине сказали. Тогда я еще не думал, что ты человек, наши старшие говорили, что негодяй отмороженный.

Короче, я все написал, что знаю, а уже выводы делай сам.

С уважением к тебе — Шмель. Отложив «маляву», Свеча закурил, но сигарета не пошла впрок. Поперхнувшись дымом, арестант долго и мучительно кашлял.

Да, эта записка оправдывала самые худшие подозрения.

Вспомнились и вчерашние слова Воинова: «Березовские приехали, чтобы тебя и твоих пацанов вальнуть, в натуре! Стволы мы у них в машине нашли! А отмашку на твой завал Лукины дали. Не нужен ты им больше, вот и договорились со старшими березовскими на такой прогон».

Теперь, после признания березовского бригадира, было понятно: Воинов не брал его на понт, а действительно спас, спрятав на ИВС. Правда, непонятно, для чего это ему понадобилось…

Да и Шмель не врал. Какой смысл ему было обманывать недавнего противника? К тому же это очень походило на правду: он, Свечников, набиравший в группировке авторитет, давно уже стал братьям Лукиным как кость в горле. И у них был несомненный смысл подставить человека, который в недалеком будущем мог составить им серьезную конкуренцию. Первый шаг к войне они уже сделали.

А коли так, руки у Свечи были развязаны. После скорого освобождения он решил перейти к решительным действиям: к ним подталкивало не только оскорбленное самолюбие, но и естественный инстинкт самосохранения.

Что поделать, законы бандитского мира в подобных случаях просты и суровы. Не нанесешь удар первым — можешь заказывать для себя деревянный макинтош и место на Хованском кладбище. Но первый удар, нанесенный противником неточно, с промахом, оставляет его оппоненту значительные шансы выжить и ударить в ответ.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Казалось, ничто не изменилось в жизни Солоника после возвращения в Афины из Италии. Все так же светило солнце над греческой столицей, пусть зимнее, но все равно ласковое и яркое, все так же плескалось синее море, наливалось голубизной небо. Саша, выходя рано утром во дворик, следил, как взъерошенные воробьи, совсем как в Москве, суетятся на бордовой черепице крыши его коттеджа.