Дарю, что помню - Евгений Весник

В Харькове коленопреклоненных (прямо на тротуаре) двух гениев пригласили в отделение милиции, оштрафовали за нарушение общественного порядка. Штраф был уплачен, и снова задержанные опустились друг перед другом на колени, но на сей раз – после объяснения мотивировки своих «коленопадений», как выражения высочайшего восхищения талантом каждого. Штрафы были им возвращены, на милицейских машинах «нарушители» были доставлены в гостиницу, за что сопровождавшие их получили на память о приятной встрече автографы: «Народный артист СССР, лауреат Сталинской премии Амвросий Бучма» и «Народный артист СССР Алексей Дикий» (пятикратный лауреат Сталинской премии).

Ресторан Дома актера. К Дикому подходит человек: бородка, слегка не выговаривает «р», очень нервный, глаза горят.

– Вы Дикий?

– Я.

– Вы подлец!

– В чем дело?

– Я сидел вместе с вами на пересыльном пункте, в тюрьме. Вас любили все. Вы делили блатным посылки, вас называли «паханом». И вдруг после всего этого вы позволили себе сыграть на экране Сталина! Вы подлец!

Дикий спокойно поднялся из-за стола, торжественный и строгий, поднял бокал:

– Я его не сыграл. Я его создал.

Какой-то сидевший за соседним столом товарищ бросил вилку и, как ошарашенный, выскочил из ресторана, очевидно, чтобы не быть свидетелем этого диалога.

Незнакомец остался с Диким. Сидели, долго говорили, пили водку…

Дикий в постели. Совсем больной, обречен, знает об этом. Медицинской сестре, приходившей делать укол, каждый раз говорил:

– Я вас прошу, не надо. Бросьте. Идите домой. Я режиссер. Я хочу знать, что такое смерть.

В последние недели, дни был обложен сочинениями Льва Толстого. Перечитывал, ругал, называл Толстого фарисеем:

– Он обманул меня!

Его последние дни – у-ди-ви-тельные: отказаться от уколов, терпеть адскую боль и ругать Толстого! Что это?

Начало

Константин Сергеевич Станиславский сказал: «50 процентов таланта – сценическое обаяние». А я, извините, беру на себя смелость добавить: «Остальные 50 процентов – наблюдательность!» Писатели свои наблюдения чаще всего фиксируют в записных книжках. Актеры же, как правило, подсмотренные особенности человеческого характера, внешности, манеру говорить, подсказки для грима, заложенные в физиономиях людей, фиксируют в своей памяти. В своей, если можно так сказать, устной записной книжке. Из нее они извлекают для создания образа запомнившиеся, необходимые детали. Чем солиднее такая устная книжица, тем легче создавать в каждой роли новый образ, новый человеческий лик.

1948 год. Работаю в театре имени Станиславского. Начинал я актерствовать с ролей стариков, очень, очень стареньких. И благодарю судьбу за это, так как играть такие роли в 25–26 лет – это настоящий подарок! Хочешь не хочешь, а уходить от своих данных необходимо, надо учиться «ремеслу» перевоплощения. Я убежден в том, что сыгранные роли стариков в начале моей карьеры во многом определили характер и стиль дальнейшего ее развития, когда наблюдательность и фиксация впечатлений стали играть решающую роль.

В пьесе «С любовью не шутят» получил роль старика Дона Педро. Репетировать было трудно: никак не мог найти, за что «ухватиться». Мучился, мучился, но как-то зашел в Центральный дом работников искусств (ЦДРИ). Заглянул в малый зал: там шло какое-то собрание или конференция. Объявляют очередного выступающего – скульптора из Ленинграда. Вижу, как к трибуне идет человек с грозным взглядом и львиной гривой волос. Потрясающая внешность: густые брови, невероятной величины скулы, подчеркнуто волевой подбородок. Энергично поднимается на трибуну! Власть! Сила! Человечище! Небольшая пауза. Оратор набирает полную грудь воздуха и вдруг – тоненьким голосочком, почти на фальцете, с трибуны жалобно спорхнуло:

– Материала нету. Инструмента нету. Что делать? Не знаю!

Моя роль Дона Педро была для меня решена!

«Наследники Рабурдэна» Эмиля Золя. Роль дядюшки Рабурдэна. Хитрый, 80-летний старик, обжора, толстяк, окруженный алчными наследниками, соперничающими в подхалимаже.

Снова поиски, поиски. Необходимы новые краски, характерные детали, походка. Перебрал все «полочки» своих наблюдений. Отчаяние… И вдруг звонок моего любимого учителя, дорогого Алексея Денисовича Дикого, знавшего все о моих мучениях.

– Алло! Здравствуйте, молодой человек. Дикий говорит… Сообщение информбюро: в зоопарке на площадке молодняка появился (впервые в Москве) пингвиненочек. Присмотритесь к нему внимательно. По-моему, он вылитый дядюшка Рабурдэн!

Мчусь в зоопарк. Признаюсь – недоумеваю: при чем тут старый, хитрый француз-южанин и малыш-детеныш из Антарктиды?!

Вот она – площадка молодняка, и вот он – пингвиненочек! Ах ты, мой красавчик! Ах ты, обаяшка! Я всегда считал, что в природе ничего не может быть милее щеночка, котеночка, медвежонка, белочки… Но, нет! Пингвиненочек всех превзошел. Симпатичнее никого нет на всем белом свете! Маленький человечек: ходит чуть покачиваясь на ножках-ластах, а вместо ручек, как бы обнимающих свое тело, тоже ласты; беленькая манишка, выразительные глаза, прическа с игривым хохолком, большущий нос-клюв «а ля де Голль», абсолютное бесстрашие, детское человечье любопытство, предельная доверчивость, ворчливое пофыркивание. Того и гляди, вот-вот скажет: «Привет! Жарко тут у вас!»

Рядом с «приезжим» – маленькая-маленькая собачечка, беспрерывно гавкающая от несуразного, вертикально передвигающегося незнакомца. А этот джентльмен в белой манишке внимательно, с каким-то благородным состраданием смотрит на разгулявшуюся шавочку, ждет, когда она приблизится настолько, чтобы можно было достать ее ручкой-ластой. И – хлоп ее по мордашке! Кутенок кувырк с лапок! На мгновение замолкает, затем встает, энергично отряхивается всем своим комочком, вздыхает глубоко, как ребенок, и… снова принимается за работу – облаивает заморского гостя до очередного нокаута. И… опять все снова…

К прутьям ограды прижался «мужчина» 4–5 лет от роду. Держа в ручонке, протянутой в сторону представителя Южного полюса, конфетку, повторяя бесконечное «на, на, на, на», подзывает его к себе. Приезжий фат не торопясь подходит к «мужчине», который ростом чуть-чуть больше его самого, внимательно осматривает предлагаемое (никто из присутствовавших не знал и не подсказал, что пингвины, кроме рыбы и прочих морских яств, ничего не употребляют в пищу), смешно принюхивается, фырчит и, осудительно глянув на маленького «мужчину» и смешно кашляя, покачивающейся походочкой, оглядываясь на обманщика, удаляется в дальний угол вольеры, отвесив на ходу очередную оплеуху охрипшему и очень уставшему от лая щенку. Тот в очередной раз не удержался на ногах, но подниматься не стал и через минуту… заснул. Не дождавшись, когда поднимется на ноги этот нестрашный враг, носатый боксер удивился такому развитию событий, тихонечко приблизился к спящему комочку и сострадательно стал его разглядывать. Вдруг песик зевнул, на секунду открыл глазенки, увидел чудище с Южного полюса и… дружески завилял хвостиком. Еще раз зевнул и снова погрузился в сладкий сон…