Невестка слепого барона (СИ) - Полина Ром
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй, совсем молодой юноша, при обычных холщовых штанах, носил старую красную парчовую жилетку. Его инструментом было нечто вроде металлической дудочки. Третий, самый пожилой из всех, был одет лучше остальных. Его костюм, не слишком и драный, раньше однозначно принадлежал богатому горожанину. Плотная шерстяная ткань с бархатными вставками, пожалуй, выглядела даже солидно. Но, ощущая, что он не так наряден, как его спутники, этот мужчина нацепил на грудь две красных атласных розетки с полинявшими перьями. Его инструментом было неизвестное мне сооружение: что-то среднее между барабаном и бубном.
Баронессу выкатили в коляске, барону поставили стул. Слава Богу, ни меня, ни баронета никто танцевать не звал. Мы оставались зрителями. Осенний вечер был достаточно прохладен, и я зябко поежилась, стоя за спинами хозяев дома.
Шум “оркестранты” производили адский и не слишком музыкальный, но благодаря этому самому барабану в местной «музыке» был задан определенный ритм, под который двигались гости. Все они: и молодые, и пожилые, собрались в круг и взялись за руки. Так в хороводе они и танцевали, дружно топая ногами, повинуясь ритму и периодически сбиваясь в центр общей плотной кучей. Похоже, там, в тесноте и давке, подвыпившие мужчины позволяли себе кое-какие вольности, потому что несколько раз раздавались радостные женские взвизги.
Баронет, все это время стоявший рядом со мной, внезапно встрепенулся и, не говоря ни слова, пошел куда-то в сторону. Я машинально проводила его взглядом: далеко он не ушел. Остановившись у каменного заборчика, опоясывающего двор, он перегнулся через барьер и начал блевать.
Танцы продолжались часа полтора, не меньше. Я смертельно устала и так как толком не ела, меня начало потряхивать от холода. Наконец прохладу почувствовала и подвыпившая баронесса. По ее команде гости вернулись в дом.
В зале за это время расставили подсвечники и зажгли свечи. Со стола убрали все мясное и рыбное, зато теперь он был уставлен белыми булками, пирогами, небольшими пиалками с медом и вареньями. В углу лакей шумно открывал третью бочку пива.
Оттого, что я четко понимала, чем кончаются свадьбы, страх и состояние отупения наваливались все больше и больше.
Похоже, когда гости покидали пиршество и выходили во двор, многие из них последовали примеру моего мужа и опорожнили желудки. Иначе я просто не понимаю, куда в них влезло такое количество жратвы. Тем не менее даже мужчины охотно ели пироги, запивая пивом, а уж женщины и вовсе развлекались от души: они макали эти пироги и булки в мед и облизывали пальцы так, что меня чуть не стошнило: за весь день никто ни разу не вымыл рук.
Первой завела беседу о Свидетельницах баронесса Штольгер. Обращаясь к матери барона, она произнесла:
— Ну, почтенные родители, пир вы закатили на славу! А раз уж меня в Свидетельницы пригласили, то и первой я подарок вручить должна. Эй, Гронт, заноси! – теперь она смотрела куда-то в сторону входной двери, где сразу появился крепкий мужик-слуга, несущий в руках нечто, завернутое в мешковину.
Это нечто выложили перед баронессой, дав ей возможность снять мешковину. Ткани. Аккуратно сложенные высокой стопкой ткани разного качества. Одна из них, самая верхняя, отливала атласным блеском в тусклом свете свечей.
— Умеете вы, баронесса Штольгер, хороший подарок сделать! – свекровь явно была довольна этим даром.
Я же в это время сидела и размышляла о том, кто такие эти самые Свидетельницы. На свадьбе их упоминали не первый раз, и даже настоятельница тоже будет свидетельницей. Немного порывшись в памяти, я сообразила, что, скорее всего, тетки придут в комнату после первой брачной ночи, чтобы предъявить всему миру простынь с пятнами крови. Что-то такое я читала о средневековых обычаях в книгах. Довольно мерзкий обычай, подтверждающий девственность и нетронутость невесты до свадьбы.
Пока рассматривали подарки: и эту ткань, и следующие дары, которые вносили слуги других соседей, я взяла со стола кусок белой булки и, незаметно отщипывая от него, слегка перекусила. Голод прекрасно стирал память о немытых руках, которыми готовят этот хлеб. Подарки были самые разные: от расписной фарфоровой вазы и тканей до какого-то породистого живого барана, которого гости толпой ходили смотреть на улицу, выкатив впереди всех баронессу.
Больше всего в этой суете меня поражал слепой барон. Он присутствовал на свадьбе собственного сына, как мог бы присутствовать стул или шкаф. За весь день, кроме слов: «Благословляю вас, дети мои!» больше он не издал ни звука. Периодически служанки, обходящие гостей с новым блюдом, молча кидали ему кусок на тарелку. Несколько раз я видела, как он нашаривал еду в своей тарелке. Медленно и тщательно ощупывал пальцами, пытаясь понять, что это такое, и только потом начинал есть. Неторопливо, похоже, без особого желания. Даже пиво ему подали только одну кружку из самой первой бочки. И до сих пор, до самого конца свадьбы, он так и не допил ее полностью. С ним никто не пытался разговаривать: ни слуги, ни гости, ни собственная семья.
Вручались подарки, баронесса шумно и многословно благодарила гостей. А ко мне подошла одна из служанок и тихонько шепнула на ухо:
— Пойдемте, госпожа баронета, самое время уже…
Она провела меня к другому выходу из этой комнаты, через небольшой коридорчик внутрь башни. Похоже, женщине было немного жаль меня, и она поясняла:
— От туточки, на первом этажу сама баронесса и живет. А господина баронета покои на втором. Тамочки уже все приготовлено.
На втором этаже башни, в просторной комнате мужа, я, как робот делала все, что говорила мне женщина:
— …нет-нет, госпожа, сорочку тоже сымайте. Тута приготовлено вам на первую ночь, что потребно.
Она обтерла мне тело влажной тряпкой, помогла нацепить тонкую и нежную новенькую сорочку длиной до середины икр и, отогнув край одеяла на огромной постели, скомандовала:
— Лягайте скорее, госпожа! Топить еще не велено, а вечера прохладные.
Забираясь в кровать, я услышала слабый треск рвущейся
