Похищенный трон - Гарри Тёртлдав

Теперь руки Рошнани лежали в его руках, и Абивард имел право приподнять ее чадру. Он исполнил долг перед собой, ее отцом и братом, взяв ее в жены. Теперь она переходила от них к нему.

Шелк чадры скользил по его пальцам. Он приподнял чадру и впервые увидел лицо Рошнани. Она отважно выжимала из себя улыбку. При всем внутреннем напряжении ее круглое лицо было симпатично, а красивые глаза подведены сурьмой.

На одной стороне подбородка она нарисовала пикантную мушку. Щеки ее были нарумянены — но не так густо, как у Пероза в тот день, в лагере.

Она оказалась не совсем то, о чем он мечтал, но и совсем не то, чего он опасался. Как сын Годарса, он был достаточно здравомыслящим, чтобы удовлетвориться тем, что получил.

— Добро пожаловать в надел Век-Руд, о жена моя, — сказал он, отвечая на ее улыбку. — Дай тебе Господь долгих и счастливых лет в этом доме.

— Спасибо, о муж мой, — сказала она чуть более уверенным тоном; возможно, она тоже умела довольствоваться тем, что имеет. — Да будет Господь великодушна и даст тебе все то, чего ты пожелал мне.

Фрада осыпал их второй горстью пшеницы. Абивард вновь взял Рошнани за руку и повел ее через толпу к жилой части крепости. Вассалы и родня кланялись им в пояс, когда они проходили мимо. Зайдя в помещение, Абивард на миг задержался — глаза должны были приспособиться к полумраку.

Рошнани с любопытством разглядывала людей, шпалеры на стенах, мебель.

Все-таки это была первая увиденная ею крепость, не считая родной.

— Вы очень неплохо обустроились, — заметила она.

— Неплохо, — сказал Абивард. — А теперь наше владение получило новое замечательное украшение. — Он улыбнулся ей, тем самым показывая, о чем ведет речь.

Она была хорошо воспитана и с милой скромностью потупила глазки.

— Ты очень добр, — прошептала она. Сказано это было таким тоном, что Абивард не понял — говорит ли она то, что думает, или то, на что надеется.

— Теперь сюда, — сказал он и повел ее по коридору, заканчивающемуся спальней дихгана. Он и сам не без трепета шел сюда. С тех пор как он вернулся домой хозяином надела Век-Руд, он ночевал все в той же комнатушке, которая была выделена ему задолго до степного похода. И каждую ночь проводил один, рассудив, что недальновидно обзаводиться фаворитками до появления Рошнани.

Однако теперь все менялось. Он должен переселиться в комнату, ранее принадлежавшую отцу. Там и кровать больше, чем убогая койка в прежней его комнате, И, главное, имелась дверь на женскую половину. После долгих поисков Абивард нашел запасной ключ к этой двери — он был приклеен к тыльной стороне планки, на которую крепился один из гобеленов.

Наружная дверь в спальню дихгана была снабжена засовом. Когда он, войдя, прикрыл за собой дверь, его сородичи и вассалы, сгрудившиеся в коридоре, разразились приветственными кличами и принялись выкрикивать непристойные советы. Услышав, что он заложил засов, они принялись орать с удвоенной силой.

Абивард покосился на Рошнани, которая не сводила глаз с кровати, где служанка разложила белую квадратную простынку. Заметив, что он смотрит на нее, она покраснела и сказала:

— Господью моей клянусь, что я не познала мужчины, но… — Она смущенно замолчала.

— Помимо прочего, отец говорил мне… — «Сколько всего полезного говорил мне отец!» — подумал, произнося эти слова, Абивард, — …что у женщин не всегда бывает кровь… в первый раз. Если случится так, то в комоде припрятана баночка куриной крови — чтобы соблюсти приличия.

— По-моему, мне повезло больше, чем я смела мечтать, — тихо проговорила Рошнани.

— Надеюсь, ты и впредь останешься при том же мнении. Между тем, независимо от того, понадобится нам птичья кровь или нет, мы сюда пришли заняться делом.

— Делом, да. — Рошнани повернулась к нему спиной. На платье сверху донизу было множество застежек из резной кости. Расстегнуть некоторые из них без посторонней помощи могла бы лишь цирковая женщина-змея. Абивард принялся расстегивать их одну за другой. Чем дальше он продвигался, тем меньше слушались его руки. В стране, где женщины скрывали себя, снятие этих покровов возбуждало очень сильно.

Под платьем на Рошнани было белье из глянцевого шелка. Она позволила Абиварду опустить его на пол и напряженно рассмеялась:

— Я хочу прикрыться от твоих взглядов, но знаю, что так не делают то, что мы будем делать сейчас.

— Нет, — сказал он севшим голосом. Подобно лицу, ее тело, хоть и не умопомрачительно прекрасное, было очень даже привлекательно.

Абивард снял свой кафтан через голову, потом поспешно стянул подштанники.

Он несколько удивился, увидев, что Рошнани смотрит на него с еще большим любопытством, нежели проявил он сам. Но удивление тут же прошло. В конце концов, она знала о том, как устроены мужчины, куда меньше, чем он знал о женщинах.

Он взял Рошнани за руку. Рука была холодной. Он подвел ее к кровати со словами:

— Я постараюсь, чтобы тебе не было больно. В первый раз все-таки…

— Спасибо тебе, — ответила она. — Все женщины Папака… то есть Охоса говорили мне, чего следует ожидать, но поскольку все они говорили разное, мне, скорее всего, придется выяснить все самой.

Он уже изготовился опустить ее на квадратную простынку, но замер, восхищаясь не столько ее телом, сколько ее словами.

— Знаешь, — с серьезным видом сказал он ей, — мои отец сказал бы то же самое, а я не встречал человека мудрее. — Теперь он начинал думать, что, возможно, из нее получится главная жена. Задатки вроде есть.

Потом они все же легли на кровать, которая заскрипела под их тяжестью.

Абивард и сам был неспокоен: до сего момента ему доводилось участвовать в утрате девственности всего один раз — тогда это была его собственная девственность. Теперь же предстояло проделать это с собственной юной женой, а это совсем другое дело.

Он не знал, умеет ли она хотя бы целоваться. Опытным путем он выяснил, что все-таки умеет. Когда их губы разъединились, она хихикнула:

— Борода щекочет. И усы.

Он никогда не думал, что любовное действо может быть способом знакомства, но так оно и получалось. Он все больше узнавал ее всякий раз, когда дотрагивался до нее, когда касался губами одного местечка, другого… Уже одно то, что они предавались этому вдвоем, сближало их, как не могло сблизить ничто другое.

Немного погодя настал миг, когда он все же вошел в нее. Лицо ее исказилось, когда он входил в ворота, которые еще никто не открывал. Он очень старался не причинить ей боль, но у него были и свои неотложные потребности. Он извергся в нее с долгим блаженным стоном.