Начинаем жить - Кожевникова Марианна Юрьевна

— Вы напрасно думаете, что мы уж так роскошествуем. К тому же нам нужно поговорить, обсудить будущие съемки. В общем, обычный купейный вагон нас вполне устроит.

Начальник позвонил кассиру и отдал распоряжение выдать Ангелине Васильевне три билета. И сказал, в какую подойти кассу.

В окошечко Геля подала обратные билеты и три паспорта — Нюты, Андрея и свой, и ей безропотно выдали три билета вместо двух.

Стало быть, еще четыре денечка, и отъезд. С одной стороны, грустно, а с другой — пора и честь знать.

В городе Геля закупила кое-что для прощального ужина и решила, что прощаться они будут послезавтра. Как-никак Нюте надо будет в себя прийти после многочисленных новостей и собраться. На ужин они с Андреем позовут Надю с Алешкой, молодые скажут матери, что подали заявление, Геля с Андреем их поздравят и сообщат Нюте, что и у них есть для нее сюрприз и вытащат билет в Москву.

Ну, чем не кинокартина? И кто посмеет сказать, что из Гели не вышел бы режиссер? Все дипломы на конкурсах школьных театров ее!

Глава 12

Жизнь научила Веруню держать язык за зубами, а ушки на макушке. Жизнь потребовала от нее бдительности, обучила дипломатии. Жизнь учит, не жалея, школа ее обходится дорого, но никому без нее не обойтись, и каждый извлекает из нее свои особенные уроки, свой особенно ценный опыт. Тем эта школа и интересна.

Веруня из жизненной школы извлекла немало, уроки запомнила хорошо, они ей пригодились. Благодаря нажитому опыту она берегла себя в целости и сохранности и ценила необычайно высоко.

И вдруг… Все дипломатии, умения, соображения в один миг полетели к черту. Веруню подхватил счастливый могучий поток, и она подчинилась ему, лишь прислушиваясь и слушаясь, и все ей удавалось как нельзя лучше. Неведомым шестым или двадцать восьмым чувством она угадывала, что нужно сказать, что сделать, и попадала в точку.

В походке ее появилась необычайная легкость, в глазах — сияние, голова работала, как компьютер, отслеживая, фиксируя, анализируя поступающую информацию и тут же принимая самое удачное, самое точное решение.

Вадик только с восхищенным и благодарным изумлением посматривал на нее. Никогда в жизни у него не было такого помощника. Обычно все начинали с обсуждений, споров, вязли в мелочах, двигались еле-еле, а то и вовсе не двигались. Вера схватывала суть сложившейся ситуации, понимала, как хочет выйти из нее Вадик, брала на себя то, что могла исполнить, и исполняла безукоризненно.

А Вадик, с облегчением покончив с предыдущим, взялся за издание каталога выставки, которая только что прошла в Париже.

— Издать нужно как можно лучше. А как иначе? Это итог. Наш выход на мировую арену. Так и нужно подать работы наших художников. В дальнейшем мы будем пользоваться этим каталогом, как визитной карточкой. У меня такие планы, Верочка! Такие планы!

Он и сам не заметил, как Вера стала его энергичной и деятельной помощницей, и он первым делом делился с ней тем, что задумал.

А задумал он новую выставку, которая сначала пройдет в Москве, а потом поедет в Рим, Вечный город. Выставка должна быть концептуальной, а не коммерческой. Но разумеется, потом от нее можно будет ждать и коммерческих результатов. А вот концепцию надо будет еще нащупать. А пока смотреть и смотреть работы. Работы подскажут, выявят главный нерв.

Вера внимательно слушала, вникала.

— Смотреть, искать, формировать будущую выставку будем не спеша, а вот каталог нужно издать как можно скорее. По свежим следам.

Вера сказала:

— А почему бы не положить в основу каталога репортажи Александра Павловича? У него такие характеристики живые. Можно дать портрет художника, знакомство-характеристику и работы.

— Мысль гениальная! — оценил Вадим. Как он сам-то запамятовал об этих репортажах? Ведь Александр Павлович подарил ему газету. А почему Вера в курсе? Он сразу помрачнел и спросил: — А вы откуда о статье знаете?

— Мне ее Александр Павлович дал прочитать, мне понравилось, — с ласковой доброжелательностью отозвалась Вера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вадик не мог понять, какие отношения связывали Александра Павловича и Веру, но уж не любовные — точно, скорее всего родственные. Когда он сообразил, что родственные, сразу повеселел и сказал:

— Мысль хорошая. Обмозгуем. Только надо будет у автора разрешения спросить.

— Чего проще! — Вера улыбнулась. — Съездите в Посад и спросите. Я думаю, он обрадуется.

Слайды, которые Вера делала для каталога, уже ушедшего в типографию, оказались удачными. Теперь они вместе ездили по мастерским, отбирали, что войдет и что не войдет в парижский каталог, а заодно присматривались, подбирая материал для будущей выставки. И удивительное дело! Мнение Веры всегда совпадало с мнением Вадика, и при возникающих дискуссиях она поддерживала его твердо и решительно. Вадик сразу ощутил, насколько короче стали споры с коллегами-художниками, когда фотограф-профессионал высказывал свое веское мнение. Стали сговорчивее и типографщики. Вера могла поспорить с любым о профессиональных тонкостях, настоять на более дешевом варианте без потери качества. Даже денежные магнаты, без которых не обойтись, если хочешь довести проект до конца, даже чиновники, которые могут облегчить вопрос с помещением для выставки и транспортом, вели себя совершенно иначе, с тех пор как рядом с Вадиком появилась эффектная, уверенная в себе женщина, умеющая вовремя сказать веское слово. Вера незаметно взяла на себя много разной технической работы, освободив Вадику время для обивания порогов и вышибания денег для следующей выставки. Нельзя сказать, что подобные визиты доставляли молодому художнику удовольствие. Но Вадим давно уже не смешивал дело с удовольствиями.

После двух или трех походов вместе с Верой к чиновникам и денежным магнатам Вадик перестал ее брать с собой. Конечно, хамоватые толстяки размякали при виде Веры, но потом следовали предложения продолжить деловые переговоры в неформальной обстановке, и тогда у Вадика возникало такое свирепое желание немедленно стереть борова с сальным взглядом с лица земли, что ничего хорошего из дальнейшего разговора не могло выйти.

Между собой Вадик и Вера были по-прежнему на «вы», это «вы» поддерживало в каждом из них иллюзию чисто деловых отношений, избавляя от необходимости разбираться в собственных чувствах. Они занимались делом, ощущая ту особую счастливую близость, которая не требует ни утверждений, ни подтверждений, ни словесных признаний. Это была близость понимания, а не берущее за горло телесное влечение, от которого перехватывает дыхание, учащенно бьется сердце, темнеет в глазах, словом, наличествуют все признаки удушения. Влечение обычно заканчивается постелью и, если не поддержано сердечной нежностью, оставляет чувство опустошенности.

* * * Раскрывается небо, и воздух упруго Приглашает лететь и не ставит предела, Мы летим, не касаясь и тенью друг друга, Ощущая полет и не чувствуя тела.

Вечерами Вера уезжала в Посад, Вадик провожал ее на вокзал. Пространство, на одном конце которого был Вадик, а на другом Вера, растягивалось до Посада, оставаясь целостным, общим, никому не доступным, кроме них. Синее сияние Вериных глаз сливалось для Вадика с мягким серебристо-синим сиянием камня с лебедем. Он не забывал, что Посад — особый город, вернувший ему прошлое, подаривший будущее, закольцевавший их.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В Вере появилась та охранительная грозная сила счастья, которая окутывала ее, как облако, и мгновенно давала понять любому охотнику до хорошеньких, что здесь успеха ему не дождаться. Но иной раз мужчины все-таки вступали с ней в разговор, разумеется, даже без намеков на комплименты и уж тем более без каких-либо посягательств, из одного только желания залучить и себе частичку чужого счастья. С такими Вера разговаривала снисходительно.