Моё дерево Апельсина-лима - Хосе Васконселос

Глория была права. Это было самое прекрасное в мире. Жаль я не смогу рассказать ей, что видел, как поэзия живет. Ладно, пусть даже не с розой, но, по крайней мере, с большим количеством листочков, которые падают с деревьев и остановятся только в море. Правда, что река, эта река тоже течет к морю? Я мог бы спросить об этом Португу. Но нет, это помешает ему ловить рыбу. Однако, что до рыбы то ему удалось поймать лишь двух пескарей, даже жаль было их вылавливать.

Солнце было довольно высоко. Мое лицо уже горело, столько я играл и разговаривал с жизнью. В это время Португа подошел к месту, где я находился, и позвал меня. Я побежал, как козлик.

— Какой ты грязный, мальчик.

— Я во все играл. Ложился на землю. Играл с водой.

— Пойдем кушать. Однако ты не можешь кушать такой грязный, как поросенок. Давай раздевайся и искупайся вон в том месте, там не очень глубоко.

Но я стоял в нерешительности, не желая подчиниться.

— Я не умею плавать.

— В этом нет необходимости, я посторожу тебя, здесь, вблизи. Я продолжал стоять. Мне не хотелось, чтобы он видел…

— Только не говори, что тебе стыдно раздеться возле меня.

— Нет. Не в этом дело…

Выбора не было. Я повернулся спиной и начал снимать одежду. Сначала рубашку, затем штаны с матерчатыми помочами.

Бросил все на землю и повернулся к нему, вопросительно. Он ничего не сказал, но в его глазах отразились ужас и возмущение. Я не хотел, чтобы он увидел раны и шрамы от побоев, которые я получал.

Он только прошептал взволновано:

— Если тебе больно, то не входи в воду.

— Теперь у меня ничего не болит.

Мы поели яйца, салями, бананы, как мне все нравилось. Пошли к реке попить воды, и вернулись под Королеву Карлоту.

Он уже хотел сесть, когда я дал ему знак остановиться. Я положил руку на плечо и сделал реверанс в сторону дерева.

— Ваше величество, ваш подданный рыцарь Мануэль Валадарес, главный воин племени Пинагé… и мы сядем под вами сеньора.

Мы рассмеялись, и затем сели.

Португа растянулся на земле, накрыв жилетом один из корней дерева, и сказал:

— Теперь настало время вздремнуть.

— Я не хочу спать.

— Не важно. Я не могу оставить тебя без привязи, такого шалуна.

Он положил руку на мою грудь и взял меня в плен. Долгое время мы смотрели, как облака прятались между ветвями дерева. Момент настал. Если я не скажу это сейчас, то уже никогда не сделаю этого.

— Португа!

— Мммм…

— Ты спишь?

— Пока еще нет.

— Это правда, что ты сказал в кондитерской дона Ладислао?

— Черт побери, я столько вещей говорю дону Ладислао в кондитерской…

— Обо мне. Я слышал. Из машины я слышал все.

— И что ты слышал?

— Что ты меня очень любишь.

— Конечно, я тебя люблю. Ну и что?

Я повернулся, не освобождаясь от его руки. Посмотрел на его полузакрытые глаза. Так, его лицо было еще толще и, похоже, как у короля.

— Нет, хочу знать, как сильно ты меня любишь.

— Конечно да, дурачок. И обнял меня сильнее, чтобы подтвердить сказанное.

— Я серьезно подумал. У тебя только одна дочь, которая живет в Энкантадо[36], нет?

— Да, так.

— Живешь один в том доме с клетками для птиц, правда?

— Да, так.

— Ты говорил, что у тебя нет внуков, нет?

— Да, так.

— И говоришь, что любишь меня?

— Да, так.

— Тогда почему не пойдешь к нам домой и не попросишь папу подарить меня тебе?

Он так взволновался, что поднялся и взял мое лицо своими двумя руками.

— Тебе бы хотелось быть моим сыночком?

— Человек не может выбрать себе отца перед рождением. Но, если бы я это мог сделать, то выбрал бы тебя.

— Действительно, малыш?

— Могу тебе поклясться. Кроме того будет одним ртом меньше. Обещаю тебе, что не буду говорить непристойности, и даже задница. Я буду чистить твои ботинки, и ухаживать за птичками в клетках. Я стану очень хорошим. В школе не будет лучшего ученика. Я все делаю, делаю хорошо.

Он не знал, что ответить.

— Дома все умрут от радости, что смогут отдать меня. Они с облегчением вздохнут. У меня есть сестра, между Глорией и Антонием, которую отдали на Север. Она уехала жить к двоюродной сестре, которая богатая, чтобы иметь возможность учиться и научиться стать человеком…

Он продолжал молчать, а его глаза были полны слез.

— Если же они не захотят меня отдать, то купи меня. Папа совсем без денег. Уверен, что он продаст меня. Если он попросит очень дорого, то можешь купить меня в кредит, как это делает дон Жакобо, когда торгует…

Так как он не отвечал, то я опять лег, он тоже.

— Знаешь, Португа, если ты меня не любишь, то не важно. Я не хотел заставлять тебя плакать…

Он очень медленно погладил мои волосы.

— Дело не в этом, сын мой. Это не то. Люди не решают жизненные вопросы одними мани-пуляциями. Но я предложу тебе одну вещь. Я не смогу увести тебя от твоих родителей и из твоего дома, хотя мне очень хотелось бы это сделать. Это не правильно. Но, отныне и впредь я, который тебя любит как сына, буду заботиться о тебе, как будто ты действительно им являешься. Я подскочил, ликуя.

— Правда, Португа?

— Могу даже поклясться, как ты обычно говоришь.

Я сделал то, что редко делаю и что мне не нравиться делать с родными. Я поцеловал его в лицо толстое и доброе…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кусочек к кусочку и возникает любовь

— Так ты ни с кем из них не разговаривал, и не мог сесть верхом на коня, Португа?

— Ни с кем.

— Но тогда ты значить не был ребенком?

— Да. Однако не все дети имеют такое счастье, какое имеешь ты, понимать деревья. Кроме того не всем деревьям нравиться разговаривать.

Он искренне рассмеялся и продолжил:

— Речь идет не о деревьях, а о виноградной лозе, и прежде чем ты меня спросишь, что это, я объясняю тебе: виноградная лоза — это дерево винограда. На нем рождается виноград. Это толстые лианы. Как красиво бывает, когда наступает сезон сбора винограда (он мне объяснил, как это бывает) и вино, которое делают в давильне (новое объяснение)!..

По мере того, как что-то происходило, он умел это объяснять с большим знанием. Так же хорошо, как дядя Эдмундо.

— Расскажи еще.

— Тебе нравиться?

— Сильно. Если бы я мог разговаривать с тобой восемьсот пятьдесят две тысячи километров без остановки!

— А бензин для такой поездки?

— Это бы шло за счет ежедневных расходов.

Тогда он рассказал про мелинис[37], который превращается зимой в сено и производство сыра. Говорят «сыр», а не «сир», он сильно менял музыку[38] слов, но мне думается, что это придавало им большую музыкальность.

Он перестал рассказывать и глубоко вздохнул…

— Мне хотелось бы быстрее возвратиться туда. Возможно, для того, чтобы ждать спокойно свою старость, в мирном и очаровательном месте. Фольядела, рядышком с Королевской горой, в моем прекрасном Загорье.

Только сейчас я понял, что Португа старше моего отца, несмотря на это, его толстое лицо, имело меньше морщин и всегда блестело. Что-то странное пробежало во мне.

— Ты серьезно говоришь? Тогда он понял мое смятение.

— Глупыш, это произойдет не скоро. Может никогда не произойдет в моей жизни.

— А, я? Мне будет нелегко, если ты уедешь, как хотел.

Мои глаза предательски наполнились слезами.

— Но ты должен позволить людям иногда мечтать.

— Дело в том, что ты не пускаешь меня в свои мечты.

Он улыбнулся, очаровательно.

— Во все мои мечты, Португа, я включаю тебя. Когда я выезжаю на зеленные равнины с Томом Миксом и Фредом Томпсоном, я нанимаю дилижанс, чтобы ты путешествовал в нем и не очень уставал. Ты бываешь во всех уголках, где бываю я. Иногда, в классе, я смотрю на дверь и думаю, что ты сейчас войдешь и поприветствуешь меня рукой…

— Боже святый! Никогда не видел такой маленькой души, так жаждущей любви, как ты. Но тебе не стоит так привязываться ко мне, понимаешь?

И все это, я рассказывал Мизинцу. Мизинец, не был расположен к разговору, в отличие от меня.

— Но, правда, в том, Ксурурука, что после того, как он появился в моей жизни, мой отец изменился. Чтобы я не сделал, он считает, что это хорошо. Но считает, это в другом смысле. Не так, как другие, которые говорят: «Этот малый далеко пойдет». Очень далеко, но из Бангу он никогда не выйдет!

Я посмотрел на Мизинца с любовью. Теперь, когда я открыл, что такое любовь, я относился так ко всему, что мне нравилось.

— Смотри, Мизинец, я хочу иметь двенадцать сыновей и других двенадцать. Понимаешь? Первые будут все мальчики и никогда не будут получать побоев. Другие двенадцать станут взрослыми. И я их буду спрашивать: «Кем ты хочешь стать сын? Дровосеком? Тогда, вот тебе: топор и рубашка в клетку. Хочешь быть дрессировщиком в цирке? Хорошо: вот здесь хлыст и униформа…».