Флот решает всё (СИ) - Батыршин Борис Борисович

(51)

А откуда такой интерес к нашим делам? — осведомился студент-медик. — Что итальянцам за забота, куда собрался Ашинов? Или что, этой самой «Газетта Пемонтезе» уже и писать не о чем, что всякую пустяковину пихают в номер? Я бы понял ещё, если бы мы зашли в этот их Турин, и там зафрахтовали бы пароход, чтобы плыть в Абиссинию…

Остелецкий покосился на говорившего с некоторым, как показалось Матвею сожалением.

— Турин, Тимофей Семёныч, от моря в ста верстах, так что зайти туда мы не смогли бы при всём желании. Что до резонов итальянцев — то с этим как раз всё ясно, как день. Подданные короля Умберто Первого уже не первый год зарятся на Абиссинию. Посланцы Рима уже были замечены при дворе негуса, и можете быть уверены, они туда явились не из чистого любопытства.

— Эк оно… — землемер Егор потёр свёрнутой в трубочку газеткой подбородок. — А нам — Ашинову, его людям, они гадить не будут?

— Макаронники-то? Остелецкий покачал головой. — Сомнительно. То есть они, может, и рады, только силёнок маловато. Ни в Суэце, ни в Адене, даже стационеров итальянских нет, только консулы с полудюжиной помощников.

— Ну и пёс с ними тогда! — подвёл итог землемер. — Пойдёмте, Вениамин Палыч, лучше постреляем — а то скоро уж Порт-Саид, там придётся это развлечение оставить надолго — пока не пройдём Суэцкий канал.

— Зато будет, на что со вкусом посмотреть. — возразил Тимофей. — Я видел в «Ниве» подборку дагерротипов, сделанных с борта парохода, проходящего каналом, так удивительное, доложу вам зрелище! Река среди пустыни — берега ровные, сама прямая, как стрела, а по берегам пальмы, бедуины со своими верблюдами — когда ещё такое увидишь?

— Как это — когда? — Остелецкий удивился. — Да хоть на обратном пути из этой самой Абиссинии. Или вы, Тимофей Семёныч, мой, намерены всю жизнь там провести?

— Типун вам на язык, Вениамин Палыч, этого ещё не хватало! — будущего медика явно не вдохновила подобная перспектива. — Нет уж, поработаю там годик-другой, испробую африканской экзотики — и домой!

— Не забудьте с какой-нибудь негритяночкой сойтись поинтимнее. — с поистине мефистофельской усмешкой посоветовал Остелецкий. — В родимом отечестве вы такого не отыщете, а так — будет чем похвастать перед приятелями, да и вспомнить на старости лет с приятностью тоже… Если судить по картинкам в той же «Ниве» или «Иллюстрированном обозрении» — попадаются весьма пикантные особы. И, заметьте, излишней скромностью, как мусульманки или девушки с Кавказа не отягощены, зато дни напролёт ходят с обнажённой грудью, а то и вовсе в одних набедренных повязках!

— Бог знает, что вы говорите, Вениамин Палыч, и не стыдно вам? — скривился медик. — Вон, и Матвей слышит, а ему ещё рано, такие-то скабрёзности!

Остелецкий похлопал молодого человека по плечу.

— Ну-ну, Тимофей, дружище, не кипятитесь, я же не всерьёз. Несите лучше винтовки, и ко мне в каюту загляните, прихватите «Винчестер». А вы, Матвей, не сочтите за труд — сбегайте к пассажирскому помощнику скажите, пусть пошлёт к правому борту матроса с ящиками, и дайте тому несколько лир за труды, что ли…

Юг Африки,

Капская колония.

Порт-Элизабет

Площадь была забита. Повозки, фургоны, телеги — запряжённые меланхоличными быками, мулами, лошадьми, гружёные связками брёвен, тюками фуража, бочками, ящиками. Когда-то здесь располагались торговые ряды, а теперь отстаивались многочисленные обозы, прибывавшие в этот второй по размерам и значению город Капской колонии. Двое мужчин беседовали на ступенях перед ратушей. Справа, на холме, высились острые готические кровли католического собора Святого Августина, а прямо перед ними мычало, орало, фыркало, кричало, бранилось море Рыночной площади.

— Вы давно в Порт-Элизабет, сэр Френсис… простите, как вас лучше называть?

Спрашивавший, сухопарый, британской наружности, мужчина, лет тридцати пяти-сорока, был одет в полувоенное платье — бриджи, заправленные в высокие сапоги для верховой езды, песочного цвета френч и обязательный тропический шлем из коры пробкового дерева в белом полотняном чехле. В руках он держал стек — но не офицерский, массивный, с накладками из серебра, служащий, помимо основного своего назначения, ещё и обозначением статуса владельца, а самый обыкновенный, для верховой езды, с простенькой ручкой из слоновой кости. Стальные кавалерийские шпоры, прицепленные к сапогам, как и налёт пыли на одежде выдавали в нём человека, предпочитающего путешествовать верхом.

— Скоро уже два года. — ответил его собеседник. В отличие от джентльмена со стеком, он был одет на местный манер — широкая куртка из грубого коричневого сукна, из-под которой выглядывала полотняная рубаха, тяжёлые, грубые башмаки, широкополая шляпа, с тульёй, украшенной простым чёрным шнурком. Этот наряд вполне гармонировал с его лицом — немолодым, суровым, с грубыми чертами, словно вырубленными топором, украшенным густой раздвоенной бородой и не менее пышные усы. На левой щеке имелся глубокий, уродливый, неправильной формы шрам — и внимательный наблюдатель заметил бы, что мужчина старается поворачиваться к собеседнику так, чтобы тому шрам не был виден.

— Уже два года. — повторил он. — И не стоит вспоминать его здесь моё настоящее имя… как и называть меня «сэр». Это обращение навсегда осталось в прошлом — вместе с рыцарской цепью командора Ордена Святого Михаила и святого Георгия. Что до обращения — мейстер Клаас ван дер Вриз, к вашим услугам. Впрочем, можно просто мистер Вриз, здесь так принято.

— Решили окончательно стать буром? — владелец стека не пропустил мимо ушей первое представление, прозвучавшее на голландский манер.

— Так удобнее. — согласился мужчина со шрамом. — К тому же, с некоторых пор мне неуютно среди соотечественников,

— В этом вы можете винить только самого себя. — сухо ответил джентльмен в тропическом шлеме.

— Несомненно. К тому же, с теми, кто живёт между реками Вааль и Оранжевая, проще иметь дело, если носишь голландское имя.

— Золото и алмазы на территории Оранжевого Свободного Государства Оранжевой реки нашли ещё двадцать лет назад. — понимающе улыбнулся собеседник. — Полагаю, вы с вашим жизненным опытом неплохо разбираетесь и в том и в другом?

— Если вас не затруднит — оставим в покое мою биографию, как и нынешние мои дела, о которых вам знать вовсе не обязательно. — ответ прозвучал резко, даже вызывающе, однако джентльмена со стеком это ничуть не смутило.

— Согласен, мистер Вриз. Давайте перейдём к делу.

Человек со шрамом ответил пристальным взглядом.

— Как скажете, мистер…

— Смит. Просто Смит, с вашего позволения.

Дер Вриз ухмыльнулся; шрам сделал его усмешку зловещей, изуродовав и без того грубые черты лица.

— Итак, мистер «просто Смит», — он насмешливо выделил эти слова, на что собеседник никак не отреагировал, — что же на этот раз понадобилось правительству королевы Виктории от своего опального подданного?

— Требуется уладить одно дело, мистер Вриз, довольно деликатное — и конфиденциальное, разумеется.

— Как обычно. — усмешка, угрожающе искажённая шрамом.

— Вот именно. В случае успеха — снятие опалы, возвращение к прежней деятельности и на прежнем посту. Разумеется, если вы справитесь… на этот раз.

В окончании фразы содержался неприкрытый намёк на допущенные провалы — увы, слишком многочисленные и роковые, чтобы списать их на простое стечение обстоятельств. Другой агент после такого попросту исчез бы — и отнюдь не по своей воле! — но мужчине со шрамом прощалось многое. Не настолько, впрочем, чтобы оставить его «в обойме».

«…а теперь вот, значит, снова понадобился?..»

Почему вы обратились именно ко мне?

— Специфика места, где вам предстоит действовать такова, что ваша кандидатура предпочтительнее всех остальных. Есть и другое соображение — заграничные ведомства, аналогичные тому, которую я имею честь представлять, в курсе ваших неприятностей и, по нашим сведениям, не считают, что вы можете вернуться к активной деятельности на благо Британской Империи. Особенно с учётом вашего нынешнего образа жизни и… хм… характера ваших доходов.