Дочь палача - Оливер Пётч

— Это сказал избранный свидетель сегодняшнего допроса — или бунтовщик, которого я этой же ночью вздерну на ближайшем дереве?

Ухмылка исчезла с лица пекаря. Но потом он снова подобрался.

— Ты, Куизль, похоже, еще не слышал, что случилось? — отозвался он. — Штехлин призвала дьявола, а тот забрал дочку Шреефогля и улетел восвояси. — Он оглянулся на своих подмастерьев. — Если не поторопимся, он и за ведьмой вернется. Может, она уже исчезла.

Толпа загудела и придвинулась ближе к тяжелым воротам, которые загораживал своей широкой грудью Куизль.

— Я знаю только, что здесь пока еще правят закон и порядок, — ответил он. — А не горстка безмозглых крестьян, которые хватают косы с цепами, бродят по городу и наводят страх на горожан.

— Уйди, Куизль, — подал голос мясник. — Нас много, а у тебя даже дубины нет. Мы забьем тебя до смерти, и глазом моргнуть не успеешь, а потом сожжем вместе с ведьмой.

Палач улыбнулся и поднял правую руку.

— Вот моя дубина, — сказал он. — Кто хочет опробовать ее своим хребтом? Никто?

Люди молчали. Куизль славился своей силой. И те, кто хоть раз видел, как он поднимает вора в петле или орудует мечом длиной в человеческий рост, остерегались затевать с палачом ссоры. Якоб занял место отца пятнадцать лет назад. Прежде, как говорили, он был на Большой войне, где убил народу больше, чем поместилось бы на всем старом кладбище Шонгау.

Толпа не сговариваясь отступила на пару шагов. Наступила тишина. Палач стоял, словно врос в землю.

Наконец вперед выскочил мясник Антон. В руках он сжимал цеп, который и обрушил на Куизля.

— Смерть ведьме! — закричал он.

Палач увернулся коротким движением плеч, перехватил древко и подтянул к себе мясника. Потом ударил его в нос и, словно бесформенный мешок, отбросил обратно в толпу. Люди подались в стороны, мясник свалился на мостовую, и на камни хлынула кровь. Крестьянин заскулил и пополз подальше от света.

— Кто еще? — поинтересовался Куизль.

Люди неуверенно переглядывались. Все произошло слишком быстро, в толпе начали перешептываться. В задних рядах погасли первые факелы, их владельцы улизнули по домам.

Издалека вдруг донесся размеренный грохот. Куизль навострил уши. Со стороны замка по мостовой гремели шаги марширующих. Наконец, в сопровождении группы солдат появились секретарь Лехнер и первый бургомистр.

В тот же момент со стороны рыночной площади вышли Симон и Якоб Шреефогль. Когда молодой советник увидел судебного секретаря, он убрал шпагу в ножны.

— Слава богу, — пропыхтел он. — Все не зашло слишком далеко. Во многом можно упрекнуть Лехнера, но свой город он держит в ежовых рукавицах.

Симон следил, как солдаты с пиками наперевес приближались к сборищу. Уже через несколько секунд мятежники побросали оружие и стали боязливо оглядываться.

— Довольно! — крикнул Лехнер. — Отправляйтесь по домам! Кто уйдет сейчас, того ни в чем не обвинят.

Один за другим люди скрылись в узких переулках. Юный Земер подбежал к отцу, тот дал ему подзатыльник и отослал домой. Симон покачал головой. Юнец чуть было не совершил убийство, а бургомистр отправил его домой, к еде… Жизнь Штехлин уже не стоила и гроша.

Карл Земер только сейчас взглянул на палача, который все еще стерег вход.

— Хорошо сработали! — окликнул он его. — Все же городом пока управляет совет, а не улица.

Потом он обратился к секретарю:

— Людей тоже можно понять… Два убитых мальчика и похищенная девочка… У многих из нас собственные семьи. Настанет время, и все дойдут до предела.

Лехнер кивнул.

— Завтра, — сказал он. — Завтра мы узнаем больше.

Дьявол крался по улицам и принюхивался к ветру, словно мог учуять свою жертву. Он останавливался в каждом темном углу и прислушивался, заглядывал под каждую телегу, рылся в каждой куче отбросов. Она не могла уйти далеко; невозможно было, чтобы она от него убежала.

Послышался шум, сверху кто-то открыл окно. Дьявол прижался к стене. На мостовую перед ним выплеснули ночной горшок, затем окно закрылось. Дьявол плотнее завернулся в плащ и продолжил поиски.

Издалека донеслись крики, но к нему они отношения не имели. Их заслужила женщина, которую они заперли. Он слышал, что они решили, будто эта женщина его заколдовала. Он не сдержал улыбки: неплохо придумали. Как она вообще выглядела, эта ведьма? Что ж, скоро он сможет на нее поглядеть. Для начала необходимо получить причитающиеся деньги. Следовало надеяться, что остальные, снаружи, сделали всю работу как надо, пока он бесчинствовал здесь. Он сплюнул. И почему вся грязная работа достается ему? Или он сам того захотел? Перед глазами замелькали тени, кровавые призраки, образы… Кричащие женщины с зияющими ранами на месте грудей. Младенцы, словно куклы, размозженные о камни обугленных стен. Обезглавленные священники в окровавленных рясах…

Он разогнал наваждение рукой. Холодные кости пальцев коснулись лба, это хорошо помогало. Призраки исчезли. Дьявол двинулся дальше.

У Пастушьих ворот он увидел караульного. Тот дремал, опершись на пику. Слышался приглушенный храп.

Потом дьявол повернулся к заросшему саду недалеко от ворот. Ограда повалилась, от строения внутри остались развалины — наследие последних дней войны. Городская стена в саду обросла плющом и горцем. Там, скрытая в листьях, стояла лестница.

Дьявол перескочил через остатки стены и осмотрел землю под стеной. Полнолуние было всего пару дней назад, и света хватало, чтобы разглядеть следы во влажной земле. Детские следы. Дьявол склонился над землей и потянул носом.

Она сбежала.

Быстро, словно кошка, он забрался по криво сколоченной лестнице. Наверху вдоль стены вел широкий выступ. Дьявол посмотрел налево, где не стихал храп караульного. Потом повернулся направо и побежал по выступу, в котором через равные промежутки выделялись бойницы. Через сотню метров он вдруг остановился и вернулся на несколько шагов. Ему не привиделось.

В одной из бойниц не хватало несколько камней, так что дыра стала шире в три раза.

Достаточно, чтобы пролезть ребенку.

С другой стороны к стене тянулся дубовый сук. Несколько веток совсем недавно были сломаны. Дьявол просунул голову в отверстие и потянул прохладный апрельский воздух.

Он ее найдет. Тогда, может, и видения прекратятся.

7

Пятница, 27 апреля 1659 года от Рождества Христова, 5 утра

Утро было холодным, луга вокруг города покрыл тонкий слой инея. От реки поднимались клубы густого тумана. В церкви вознесения Девы Марии отзвонили к утренней молитве.

Несмотря на ранний час, к пашням, что ромбами расположились со стороны реки, тащились первые крестьяне. Сгорбившись и выдыхая облачка пара, они тянули по еще мерзлой земле плуги и бороны. Некоторые из крестьян запрягли волов и теперь с руганью гнали их перед собой. Из Пастушьих и Речных ворот выезжали первые торговцы, загрузив на повозки клетки с галдящими гусями и визжащими поросятами. Усталые плотогоны закрепляли бочки на плоту прямо под мостом. В пять часов ворота снова открыли, и теперь город оживал.

Перед своим домом за городскими стенами стоял, наблюдая за утренней суетой, Якоб Куизль. Он покачивался из стороны в сторону, в горле у него першило. Снова поднес кружку к пересохшим губам, только чтобы в очередной раз убедиться, что она опустела. Он выругался и отбросил ее в кучу навоза, так что перепуганные куры захлопали крыльями и принялись кудахтать.

Тяжело ступая, Якоб поплелся к пруду в тридцати метрах от дома. У камышей скинул одежду и, зябко поежившись, встал на берегу. Потом коротко выдохнул и решительно нырнул с мостика.

Холод, словно иглами, пронзил все тело и на долю мгновения лишил сознания. Однако это помогало ему вернуть ясность мысли. После нескольких мощных гребков отпустила тяжесть в голове, исчезла сонливость. Якоб снова чувствовал себя бодро и свежо. Он знал, что это продлится недолго, и совсем скоро тело нальется свинцовой усталостью. Но от этого можно избавиться, если выпить еще.

Куизль пил всю ночь. Начал с вина и пива, а ближе к рассвету принялся за настойку. Он то и дело заваливался на стол, но каждый раз поднимался и заново наполнял кружку. Анна Мария несколько раз заглядывала в заполненную дымом кухню, но она знала, что не в силах помочь мужу. Такое случалось время от времени. Жалобы ни к чему не приводили, от них муж лишь свирепел и напивался еще больше. Поэтому она его оставила, зная, что скоро это пройдет. Так как палач пил всегда в одиночестве, мало кто из горожан знал о его периодических запоях. Однако Анна Мария могла точно предсказать, когда начнется следующий. Хуже всего было, если предстояла казнь или пытка. Иногда, погруженный в кошмары, Якоб кричал в бреду и царапал ногтями по столу.

Могучее тело позволяло Куизлю выпить невероятно много. Однако в это раз хмель, похоже, не желал выходить из крови. В очередной раз переплыв маленький пруд, палач почувствовал, как им снова овладевает страх. Он вылез на деревянный мостик, быстро влез в одежду и направился обратно к дому.