Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 1 - Коллектив авторов

Слабая и зависимая Османская империя тем не менее вплоть до Первой мировой войны оставалась серьезным фактором в мировой политике, ибо ни одна из соперничавших великих держав того времени не могла господствовать на просторах османского государства в одиночку. Пользуясь этим, османы маневрировали, сталкивали, где могли и в чем могли, державных конкурентов лбами, играя на противоречиях между ними и стараясь получать военную, финансовую, техническую и иную помощь. На рубеже XIX – ХХ вв. особенно в этом преуспела Германия: кайзер Вильгельм II дважды (в 1889 г. и 1898 г.) посещал Стамбул, разыгрывая роль «друга и покровителя ислама», османскую армию с 1883 г. реорганизовывал по прусскому образцу полковник фон-дер-Гольц, немецкий Дойче-банк финансировал с 1888 г. строительство Багдадской железной дороги и других дорог, в руках немцев оказались многие концессии, коммунальное хозяйство ряда городов, агроколонии в Палестине. Страну наводнили германские разведчики под видом советников, инженеров, учителей, картографов, туристов. Экономически Германия стала теснить Англию и Францию, доминировавших в торговле и финансовой системе Османской империи, в морских перевозках, производстве и сбыте табака и т. п.

Колониальная система и формы освободительной войны

Создание колониальной системы, основы которой были заложены еще в XVI–XVII вв., с одной стороны, связало весь мир воедино, продолжая тем самым тенденцию эпохи великих географических открытий, а с другой – поделило мир на владычицы-метрополии и порабощенные колонии. Механизмы колониальной системы, способствуя более интенсивному торговому и культурному обмену между странами и континентами, перераспределяли основные денежные и товарные потоки, фиксировали и вводили в эксплуатацию источники сырья, формировали рынки сбыта, что создавало более благоприятные, чем раньше, условия для развития промышленности и промышленного предпринимательства в государствах-метрополиях. В результате в этих государствах, сплошь – европейских, наблюдается в XVIII – XIX вв. быстрое развитие капиталистического производства, совершенствование техники, прогресс науки, рост жизненного уровня и военного потенциала. Центры экономической жизни переместились из бассейна Средиземноморья в регион Атлантики, стали расти новые торгово-финансовые и промышленные города, среди которых главную роль играли Антверпен – в XVI в., Амстердам – в XVII в., Лондон – в XVIII в.

Колониальная система видоизменялась по мере развития капитализма и расширения колониальной экспансии. Прямой грабеж и применение рабского труда, более характерные для военно-феодального колониализма Португалии и Испании, постепенно уступали место методам экономического принуждения в колониях Голландии и Англии, что не исключало и там прямого насилия при захвате источников сырья, борьбе за рынки сбыта, контрактации дешевой рабочей силы. Все это было усвоено и взято на вооружение и прочими державами-колонизаторами, такими как Франция, Бельгия, Италия, Германия, а, в дальнейшем, Япония.

Вопрос о том, была ли политика России в завоеванных ею областях колониальной, является дискуссионным и должен быть рассмотрен особо. С одной стороны, колониальные аспекты в политике царских властей, особенно на Кавказе и в Средней Азии, но также в Крыму и ряде регионов Поволжья и Сибири, безусловно просматриваются, особенно – в методах военного подавления, полицейского произвола, игнорирования обычаев и этнонациональной специфики нерусских народов. До XIX в. остро стоял и вопрос религиозной самоидентификации этих народов, необходимости для их представителей принимать православие, дабы стать полноправным подданным Российской империи. Впрочем, христиане нерусского происхождения были изначально равноправны, а к концу XIX в. полнотой прав (вплоть до получения дворянских званий, высших чинов в армии и на гражданской службе, зачисления в императорскую гвардию) обладала и элита неправославных народов, особенно наиболее многочисленных среди них – мусульман. Сложность положения усугубляется также тем обстоятельством, что именно среди мусульман и других нерусских народов гораздо раньше, еще в XVIII в., начало формироваться предпринимательство капиталистического типа, развиваться просвещение на русском и на национальных языках, а межцивилизационные контакты и взаимодействие русского и нерусских народов, имевшие многовековую историю, стали, именно к концу XIX в., давать плодотворные результаты. Поэтому наряду с сильными тенденциями к национализму среди нерусских народов Российской империи пробивала себе дорогу и другая тенденция – сугубо пророссийская, делавшая жизнь этих народов неотъемлемой частью общероссийской жизни. Это обстоятельство открывало перед всеми народами империи перспективу социокультурного, политического и экономического развития в рамках исторически сформировавшегося, как это было признано позже, в 1994 г., «социума общей судьбы» (выражение французского историка Н. Верта).

В общем и целом, всюду на Востоке трагедия его народов состояла в том, что прогрессивный процесс постепенного объединения мирового хозяйства, взаимодействия мировых культур и разрушения всевозможных барьеров между народами осуществлялся путем насилия, часто – с большими потерями для этих народов как в людях, так и в духовном плане. Это не могло не вызвать повсеместно сопротивления западному колониализму, воспринимавшемуся, при всех привносимых им технических, культурных и прочих новшествах, как абсолютное зло.

Антиколониальные восстания, движения и революции трудно объединить и найти в них общие черты, так как все они несут на себе печать неповторимости, самобытности стран, в которых они происходили. Тем не менее общим в них было, прежде всего, неприятие иноземного владычества. Одним из первых в XVI – XIX вв. антиколониальных выступлений было восстание жителей приморских городов Индии, прежде всего Каликута, против португальцев в 1501 г. Их борьба длилась с перерывами до 1509 г. Столь же упорной была борьба молуккского султана Хайруна и его сына Баабуллы в 1565–1574 гг. и борьба бирманцев в 1599–1613 гг. также против португальских колонизаторов. На Филиппинах чтят Лапулапу, разгромившего в 1521 г. испанцев во главе с самим Магелланом. Такими же были выступления против голландцев на Тайване в XVI – XVII вв., переплетавшиеся с борьбой китайцев за изгнание конкурировавших с голландцами португальцев и испанцев, три молуккские войны с голландцами, война малайских султанов Джохор-Риау в 1783–1787 гг. и войны индийцев в 1674–1757 гг. против голландцев, как и восстание китайских торговцев и ремесленников на Яве в 1740 г. против преследований со стороны голландских властей.

Все эти восстания можно считать первой реакцией колонизируемых народов на агрессию и жестокости колонизаторов. Восставшие стремились отразить первые попытки чужеземцев навязать свое господство. В дальнейшем, когда это господство было все же навязано, характер выступлений изменился. Они стали носить все более ярко выраженную социальную направленность. Таковы были, например, народные восстания на Филиппинах, начиная с 1585 г., в основе которых был крестьянский протест против экономической политики испанских властей и церкви. Однако гораздо чаще такого рода движения направлялись феодальной и религиозной элитой. В Сиаме, которому французы навязали в 1687 г. свой контроль, был в 1688 г. свергнут французский агент Фалькон, фактически захвативший власть в стране. Причем, свергнут он был (одновременно с потакавшим ему королем) силами королевской гвардии, поддержанной всем обществом, а это лишь подтверждает, что последовавшее за этим «закрытие» страны для европейцев было не следствием какого-либо закона или декрета «сверху», а результатом сознательного отказа всего населения от торговли с иностранцами.

Впрочем, освободительные движения часто направлялись одновременно и против колонизаторов, и против содействовавших им местных феодалов. Таковы, например, были антиголландские восстания XVII–XVIII вв. на востоке Явы, особенно князя Трунаджайя в 1674–1679 гг., бывшего раба Сурапати (с конца XVII в. до 1719 г.), принцев Мангкубуми и Мангкунегара в 1750–1757 гг. Выходцы из феодальной знати обычно руководили антиколониальным сопротивлением и выступлениями против утвердившихся колониальных режимов и в XIX в. Однако эти выступления, имевшие целью вернуться к прежнему, доколониальному, состоянию, были заранее обречены на неудачу. Тем более, что колонизаторы в конце концов раскалывали местную феодальную верхушку, уничтожая или изгоняя более непримиримую ее часть, остальных – привлекая на свою сторону сохранением за ними прежних привилегий, назначением на посты в колониальной администрации, подкупом и подачками разного рода.

Например, марабуты, т. е. верхушка суфийских братств Магриба, всегда представлявших собой своего рода военно-религиозные ордена и возглавлявших борьбу со всеми вторгавшимися в регион иноверцами с XI в., на первых порах активно противостояли португальцам, испанцам, французам и англичанам. Антифранцузское движение эмира Абд аль-Кадира в Алжире в 1832–1847 гг. базировалось на влиянии братства Кадирийя, восстание Мукрани, поставившее под вопрос власть Франции в Алжире в 1871 г., опиралось на структуры братства Рахманийя. Однако к концу XIX в. основная часть марабутов сумела договориться с колонизаторами и нашла свою нишу в механизме колониального режима. Такие же явления наблюдались в Тунисе, Марокко, Египте, Сенегале, Судане и т. д.