Черная вдова - Анатолий Безуглов

Отпираться было глупо: видок у Николая Николаевича был еще тот, сам за себя говорил.

- Я ведь не за рулем, - пожал плечами Вербицкий.

- И много приняли?

- Имеет ли это значение? - чуть ли не со стоном произнес Вербицкий.

- Имеет, Николай Николаевич, имеет, - сказал следователь. - Будь Ярцев трезвый, может, и не случилось бы несчастья. Вы ехали на двух машинах, не так ли? Кто в какой находился?

Николай Николаевич рассказал, стараясь быть предельно кратким. Разумеется, о гонках по льду и других подробностях он умолчал.

Особенно мучительно было Вербицкому рассказывать о самом происшествии. Он почти ничего не видел и не помнил. Радостные крики дочери и Глеба, песни, что он распевал под аккомпанемент Дика, пустая полынья... Смутные отрывки... И, чтобы как-то выкрутиться, пояснил:

- Знаете, в машине я задремал. Весь день бродил по лесу с ружьем, устал. Ну, еще рюмочка коньяку. Словом, сморило.

- Да, насчет охоты, - словно вспомнив что-то, спросил Голованов. - Кто получил лицензию на отстрел лося, вы или Ярцев?

У Вербицкого похолодело внутри. Выручило его то, что в комнату заглянул начальник РОВДа.

- Извините, товарищи, - сказал он. - Приехала судмедэксперт, и если есть вопросы...

- Да, да! - ответил молчавший до сих пор райпрокурор. - Есть.

- И у меня, - поднялся следователь.

Они прервали допрос и вышли, сказав, что минут на десять.

Генерал снял шинель: согрелся. Прошелся по кабинету.

- Слушай, Игнат Прохорович, - провожая его глазами, хмуро произнес Вербицкий. - Видишь, что этот парень делает?

Копылов остановился возле него.

- Обыкновенное дело - выясняет, - ответил генерал со вздохом.

- Он же меня под монастырь подводит! - воздев руки вверх, трагически сказал Вербицкий. - Неужели не понимаешь, куда он клонит? Вопросики-то какие, а?! Он понавешает на меня такого...

- Но ведь было, да? - снова вздохнул Копылов и сам же ответил: - Было. Ты не скажешь, так этот шофер Матвеича... - Копылов не замечал, что обращается к Вербицкому на "ты", а прежде они всегда были на "вы". Наверное, потому, что так начал сам Вербицкий.

- Шофер не видел, как мы... - поспешно произнес Николай Николаевич и замолчал.

- Глеб даст показания. И потом - вскрытие. Анализы. Тут уж ничего не поделаешь, пьянка налицо.

- Но неужели нельзя избавить меня от всего этого? Ты же генерал! Хозяин области! - В голосе Вербицкого явно звучали просительные нотки. Слышь, Игнат Прохорович, скажу тебе по секрету... Да, собственно, это уже никакой не секрет. Меня ведь почти утвердили... заместителем министра. Сам понимаешь: связи, возможности. А друзей я не забываю, - многозначительно посмотрел он на Копылова.

- Не те слова говоришь, - покачал головой генерал. - Не те. Времена, брат, переменились. Ой, круто переменились. Тебе, в Москве, это, наверное, еще лучше известно, чем мне.

- Ну что я такого натворил, что? И почему этот мальчишка-следователь позволяет?.. - начал кипятиться Николай Николаевич. - В конце концов, я могу сейчас снять трубку и прямо к первому секретарю обкома! Действительно!.. - накручивал он сам себя.

- Твое право, - пожал плечами генерал. - Смотри, не сделай хуже. В декабре у нас в Средневолжске был зампред госкомитета. В Плёсе остановился. Ну и крепко... - Копылов щелкнул себя по воротнику. - Тоже хватался за телефон. И где теперь этот залетный? На пенсию проводили. Без всякой благодарности за многолетний самоотверженный труд. Так что подумай.

Вербицкий сник, еще больше сгорбился.

- И скажи честно, - негромко спросил генерал, - лицензия на отстрел имелась?

Это была последняя капля.

- Какой черт лицензия! - простонал Вербицкий. - Дернула же меня нелегкая потащиться сюда! Поохотился, ничего не скажешь! Отдохнул, называется, душу отвел. Но кто мог подумать? Кто?! Как я мог, стреляный воробей?..

- Во-во... Эх, кабы знать, где упасть, да соломки бы припасть, покачал головой Копылов.

- Игнат Прохорович, - взмолился Вербицкий. - Ну сделай что-нибудь!

- Дорогой Николай Николаевич, как? Прокуратуре я не указчик. Она сама осуществляет надзор за милицией. Подумай, ты же тертый калач, отлично видишь, что происходит в стране. Ведь крыть нечем! Да еще лось. Браконьерство!

Он не договорил: вернулись Кулик и Голованов.

Снова посыпались вопросы, и каждый для Вербицкого - как нож в сердце.

Глеб не спал, а словно находился в обмороке. Утром он разлепил глаза, разбитый, с тяжелой головой, с трудом соображая, где находится. На потолке - лепнина, тяжелая люстра. Напротив - во всю стену - полки с книгами.

Кабинет отца... Глеб лежал на диване в брюках, рубашке и носках, под шерстяным пледом. В сознании медленно всплывали картины, которые проходили перед глазами, словно прокрученная задом наперед кинолента. Стоп-кадром застыла самая страшная: мокрая голова бати на снегу с растрепанными волосами и белой-белой плешью.

Впервые Глеб столкнулся со смертью так близко, можно сказать, глаза в глаза.

С тех пор как он себя помнит, в прозрачные и звонкие, как хрусталь, детские годы, в пору юношества, для Глеба оставалось непреложным, что окружавшие его люди - отец, мать, брат Родион - будут всегда. Они даны ему вместе с этим миром, с воздухом, которым он дышит, с солнцем, которое всходит и заходит каждый день. Конечно, кто-то умирал, но то были посторонние, не из его вселенной... И вот она дала трещину, в которую было жутко заглянуть. Там таилось ничто, небытие. Как объяснить и понять их? Для чего это?

Древние говорили: мементо мори. Помни о смерти... Но зачем о ней помнить, если ум наш отказывается представить, что это такое?

Помнить можно вкус еды, прикосновение к женщине, горечь обид и поражений, радость желания и победы...

И вот он прикоснулся к тому, что поколебало незыблемость устоев всех его представлений.

За окном падал медленный печальный снег. Небо было низкое, серое. Глеб посмотрел на часы - начало двенадцатого. Прислушался - дом словно вымер.

"Где Злата, Вербицкие?" - подумал Глеб и вспомнил, что сегодня первый день Нового года. Зловещими показались ему слова Вики, которые она произнесла в мчащейся по льду "Ладе": как встретишь год, таким он и будет...

"Нет, нет!" - старался прогнать от себя эти мысли Глеб.

Он встал, надел туфли, пиджак, пригладил рукой волосы. На солидном письменном столе лежали очки Семена Матвеевича. Глеб застонал: еще долго будут вещи напоминать о том, кого уже нет.

Он спустился по лестнице в холл. Из кухни тянуло запахом свежесваренного кофе. Он на минуту задержался, пытаясь подготовиться к встрече с мачехой, хотя, в общем-то, не представлял, как вести себя с ней, что говорить.

- Глеб, дорогой мой, любимый! - бросилась к нему на шею Лена, осыпая поцелуями щеки, губы, глаза. - Я с тобой! Я здесь! Бедненький, золотой ты мой!..

Лицо у жены было мокрое от слез, рот пах кофе и сигаретой.

- Ты?.. Откуда? - проговорил ошарашенно Глеб. - А где Злата, Николай Николаевич, Вика?

- Я одна... Садись, садись, миленький, - схватила его за руку Лена, усадила рядом и не выпускала из своих ладоней его руки. - Господи, я как узнала - ужас! И почему я не была рядом в это время?

- Так где же все? - перебил Глеб ее излияния.

- Злата Леонидовна вышла. А Вербицких я не видела... Понимаешь, утром позвонила Зинаида Савельевна, ну, жена генерала, говорит: "Сейчас приеду за тобой, собирайся"... У меня просто все оборвалось внутри, подумала: что-то случилось с тобой. А она - папа погиб... Приехала за мной с Калерией Изотовной и Родионом...

- Они здесь?

- Да здесь, здесь, у соседки... Очень хорошая женщина. - Лена замялась. - Понимаешь, они не захотели идти в этот дом. Ни в какую!

Глеб отлично понимал, почему мать и брат не желали переступить порог этого особняка. Гордость! Они всегда были такие, непримиримые...

Но то, что рядом самые близкие ему люди, как-то успокаивало. Тоска одиночества, которую он ощутил при пробуждении, рассеялась.

- Хорошо, что ты приехала, - сказал Глеб, чувствуя прилив нежности к жене.

Она прижалась к нему, всхлипнула.

- Я не дала тебя будить, - утирая слезы кулачком, словно ребенок, сказала Лена. И вдруг ужаснулась: - Миленький, у тебя жуткий вид! Поешь, выпей кофе... Я приготовила...

- Какая еда! - скривился Глеб. - Кофе - еще куда ни шло...

Только он пригубил обжигающий ароматный напиток, как послышался звук открываемой двери, быстрые шаги, и на пороге появилась Копылова. Заплаканная, в черной косынке на голове.

Зинаида Савельевна говорила какие-то слова сочувствия, соболезнования, и Глеб подумал, что к этому тоже надо привыкать.

- Мать с братом ждут тебя, - печально сказала Копылова. - Пойдем?

- Да, да, - суетливо поднялся Глеб, забыв про кофе.

- Эх, люди, люди! - вздохнула Зинаида Савельевна, непонятно на что сетуя.

У соседки, тети Полины, в чисто прибранной и по-сельски жарко натопленной комнате Глеба встретила мать. Вся в черном, высокая, стройная не по своим годам, она молча поцеловала сына в лоб, камнем положив на его сердце слова: