Факир - Ник Майер

– Тебе помочь?!. В чем? Как?

– А, почем я знаю!.. Сначала спрятаться здесь, а потом бежать, но куда? Я знаю свою секту, знаю, что меня будут преследовать, пока не насытятся моей кровью. А ты такой мужественный и ловкий, ты можешь отыскать для меня неизвестный никому уголок, где я безопасно пробуду некоторое время, а затем дашь мне другую одежду, денег, и я уйду далеко, далеко… может быть мне придется бежать из Индии и от кинжала правосудия.

Кабир не отвечал. Скрестивши на груди руки, оннеподвижно стоял перед сестрой. Темный огонь сверкал в его глазах. После продолжительного, тягостного молчания он начал говорить:

– Знаешь ли ты, какую я давал клятву, когда, будучи еще юношей, презираемый всеми и ненавидя всех, я предал свой дух Нирване и Кали, доброй богине, покровительнице угнетенных, и мстительнице за них?

– Увы! – прошептала молодая девушка.

– Клятва, которую требует богиня от своих последователей и которая только одна может дать доступ в таинства, требует чтобы посвящаемый отказался от всего земного, не имел ничего общего с людьми, отрекаясь от друзей, от семейства, от богов, когда богиня потребует крови от его крови и мяса от его мяса! И эту клятву я дал. Помнишь?

– Увы!

– Я ее дал и сдержу. Ты ведь тоже давала клятву. Сегодня я узнаю, что, по твоей оплошности, божественные таинства поруганы и открыты нашим врагам! Ибо англичане открыли священный ящик и нашли в нем нашего святого, и вскоре, без сомнения, мы увидим, что в наши убежища проникают их солдаты, мы подвергнемся следствию, розыску, даже, может быть, казням… И ты хочешь, чтобы я принял участие в твоей измене и твоем бесчестии!..

– Я сестра твоя!

– У меня нет сестры. Кали и ее последователи – мое единственное семейство. Без братьев моих, нирванистов, я оставался бы метисом, гонимым отовсюду и от всех вследствие своего несчастного происхождения, и влачил бы самое жалкое существование. Но они, не разделяющие глупых народных предрассудков, не признающие ни каст, ни происхождения, и для которых все, поклоняющиеся Кали, являются братьями, связанными общими таинствами, – они приняли меня, открыли мне свои объятия и сделали из раба, каким я был, человека. Я отрекаюсь от тебя, и проклинаю тебя! Я не брат твой, но судья. Так как ты предала нас, то я осуждаю тебя, и ты сейчас умрешь!

И быстро выхватив из-под одежды кинжал с коротким крепким клинком, он занес его над головой сестры.- Пощади! – вскричала Сита, бросаясь перед ним на колени. – Пощади! Кабир, сжалься, не убивай меня!

– Ты должна умереть и умрешь,- говорил метис, отыскивая глазами место, куда бы ее поразить.

– Сжалься! Я так еще молода, я не хочу умирать! Пощади!

Несчастная, с распустившимися волосами, на коленях ползала у ног своего палача, стараясь обнять его ноги, закрыла лицо руками, чтобы не видеть, по крайней мере, неизбежного удара, готового на нее обрушиться.

Кабир грубо оттолкнул ее… Потом, внезапно остановившись, он опустил свою вооруженную кинжалом руку…

– Хорошо, сказал он, ты не умрешь от моей руки. Да, это, впрочем, слишком слабое наказание для тебя, а твое преступление чрезмерно. Тебе отомстит сама Кали, на ее алтаре ты должна искупить свою измену!

Лишившись чувств от ужаса, Сита тяжело рухнула на землю. Ее била лихорадка. Она прекрасно понимала свою участь, которую готовила ей жестокость метиса, сейчас она как бы испытывала предназначенные ей мучения со всеми жестокостями, на произвол которых она будет отдана в святилище неумолимых нирванистов.

Она трепетала при одной мысли об этом, сознавая свою беспомощность перед фанатизмом раздраженных поклонников богини Кали.

Метис, впрочем, не дал ей долго размышлять. Быстрым движением он сорвал с нее шелковый пояс и закрутил им голову несчастной, едва не задохнувшейся под плотной материей. И, подняв ее ударом ноги, втолкнул в ближайший хлев. Там он снял со стены мягкую, но крепкую веревку и связал ею ноги и руки девадаси. Затем поднял ее, как перышко, и понес по направлению к низкой и темной двери, к выходу со двора. Эта дверь вела в небольшой темный погреб, где хранился провиант бенгало. Метис бросил сестру на связку соломы и сказал:

– Ты останешься здесь до ночи, пока я не приду за тобой и не отведу тебя туда, где ты знаешь, что ожидает тебя.

Крепко заперев дверь, он ушел. Но едва китмудгap оставил двор бемгало, из-за колонны вышел человек, не спускавший глаз с только что разыгравшейся сцены.

Это был гуссаин. Он слышал все. Лицо его сияло от радости и торжество светилось в его глазах.

– Все спасено, – подумал он, – Кали своей могущественной рукой привела меня к цели! Скоро она освободит меня от единственных людей, знающих мою тайну!

И бросив вокруг себя зловещий взгляд, как бы хотевший поглотить и пленную девадаси и удалившегося метиса, он прибавил:

– Сегодня вечером я буду в храме! Сейчас же я найду средство помешать вам следовать за мной!

Невысокая задняя стена двора отделяла бенгало от далеко раскинувшихся полей. Над стеною виднелись верхушки нескольких бананов, образующих своей густой листвой непроницаемую для взоров чащу, в которой без труда мог укрыться человек.

Гуссаин увидел эти деревья, и одним прыжком, которому позавидовал бы и тигр, вскочил на стену, затем без шума спустился по ту сторону и, пригнувшись к земле и соблюдая малейшие предосторожности, углубился в банановую чащу.

III

Нужно сказать, что этот день был для бенгало днемвсяких неожиданностей.

Метис, выходя с внутреннего двора, где происходил только что описанный нами его разговор с Ситой, заметил некоторое оживление, господствовавшее под колоннадой, окружающей бенгало, обыкновенно такой спокойный в этот час, когда жар солнца был наиболее силен.

Дремавшие индусы, казалось, забыли об отдыхе; там и сям образовались группы; говорили, жестикулировали; несколько индусов, без сомнения, самых красноречивыхораторов, что-то объясняли громким голосом, протягивая руки по направлению большой и, увы! единственной улицы Ниджигула. По-видимому, произошло что-то необыкновенное.

Кабир тоже посмотрел в ту сторону, куда устремлялись глаза всех, и тотчас же невольно разделил общее удивление.

Солнце немилосердно палило своими отвесными жгучими лучами землю, потому что было около одиннадцати часов. И люди не помнят, когда они видели путешественника, рискнувшего отправиться в путь в этот час и в это время года.

А между тем небольшой караван уже вступал на узкую площадку, на которой бенгало гостеприимно раскинул свои строения и службы. Караван состоял из сорока гамалов, носильщиков, обремененных багажом и тремя паланкинами.