Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

Про дочь от первого брака она предупредила мужа, но сделала это так, что тема эта никогда больше не поднималась. На этом настояла Феврония. Отдавая девочку в Мещанское училище, она придумала себе мечту – сделать из Наташеньки благородную. А раз так, то нечего девочке вообще помнить, что ее отчим обтягивал кожей кузова карет и ладил колеса. Правда, в уставе Мещанского училища об изменении сословного положения воспитанниц не говорилось ни слова. По замыслу основательницы они должны были «облагородить своим присутствием мещанскую среду», а в лучшем случае поступить гувернанткой в богатый дом, дабы трудом своим зарабатывать деньги. Единственная высочайше дарованная привилегия для Февронии звучала и вовсе оскорбительно: если кто-либо из воспитанниц выйдет замуж за крепостного, то муж, а также прижитые в браке дети, получали вольную.

Но Феврония не собиралась отдавать дочь за крепостного мужика! Она свято верила, что сможет обеспечить полноценное счастье дочери. Судьба должна послать ей «случай», а уж она его не упустит. Ясно, что этим случаем явилась переодетая в мужской костюм Глафира.

И ведь как все совпало замечательно! У беглой девчонки сестра в Смольном Обществе, а это значит, что девушки живут в одном здании. Правда, мещанки и благородные практически не общались друг с другом. Начальница общая, а все прочее врозь. Девочки даже гуляли в разное время, у мещаночек были свои места для прогулок. Более того, сразу после открытия Мещанского училища к северу от монастырских стен начали строить новый корпус, специально для мещанских детей. Говорят, что строительство здания уже подходит к концу. Социальное неравенство в Смольном поддерживалось сполна.

Но все это не остановило решительную женщину. Она решила не только обеспечить приданое своей Наталье, но и познакомить ее с Варей Бутурлиной, и не только познакомить – подружить. Торопиться не надо, но и слишком долго годить нельзя. Наташеньку могут уже осенью перевести в новое здание, тогда путь к благородной Бутурлиной будет вовсе перекрыть. На все воля Божья. А пока для передачи записки Глафиры Феврония использовала давно налаженную связь. Садовник Архип давно уже был передаточным звеном между Натальей и матерью.

Получив письмо от сестры, Варя целый день сочиняла ответ. Будь ее воля, она бы всю тетрадку исписала, но листок был мал, да и писать ей долго никто бы не дал. Варя только и успела сообщить сестре о своем восторге, высказала надежду, что со временем устроит их свидание, а пока извещала о возможности увидеть сестру хотя бы издали. «Так все совпало удачно, милая Глашенька! Матушка государыня хочет нас порадовать и в конце недели, а именно в субботу, у нас намечается большая прогулка в Летний сад. Голубые и белые девы поплывут на катере по Неве, а в Летнем саду нас покажут гуляющей публике». Варя не приглашала Глафиру броситься на прогулке к ней в объятия, но объясняла, где той надобно стоять, чтобы они друг дружку увидели.

Ответ пришел на следующий день и озадачил Вареньку не меньше, чем первое послание. Глафира писала, что будет в Летнем саду непременно. Дальше шла странность. «Драгоценная сестрица моя, не удивляйся тому, что я буду в мужском костюме. При личной встрече объясню мой вынужденный маскарад. Я буду в коричневом камзоле и в парике. Красную треуголку с плюмажем буду держать в руке, а при виде белых и голубых девиц, начну размахивать сей треуголкой как бы в восторге. Когда увидишь меня, сделай ответный знак, высоко подыми правую руку и помаши пальцами, как мы в детстве махали. Ведь столько лет прошло, боюсь, что и не признаю тебя сразу, драгоценная моя сестренка».

Надо ли говорить, как томилась Варя в ожидании субботы. Все Смольное Общество было в волнении, говорили, что о предстоящей прогулке в Летнем саду объявлено в газете. Но Варю куда больше занимала предстоящая встреча с сестрой.

В вот тожественный день настал. Тридцать девиц удостоились чести сесть в разукрашенные шлюпки. Народу на набережной собралось такое множество, что полиции пришлось перекрыть движение экипажей. Всем хотелось своими глазами увидеть «монастырок», как ехидно обозвали в городе благородных воспитанниц.

Однако ожидание затянулось. Голубые и белые девицы высадились не у Летнего сада, а на причале у Зимнего дворца и чинно парами проследовали в Эрмитаж. Решено было в этот день показать воспитанницам великолепные картины, выставленные для общего обозрения государыней.

Наконец благородные девы проследовали в Летний сад. Публика глядела на них разинув рты. На следующий день «Санкт-Петербургские ведомости» дали подобный отчет о сим событии: «И подлинно, собрание девиц было достойно любопытства и внимания: такое множество единолетних девиц, единоцветною украшенных одеждою, идут в некотором порядке». И еще: «Во время гуляния всякий мог приметить в них благопристойную смелость. Всем нравилась их благородная незастенчивость. Со всеми и обо всем они изъяснялись свободно, непринужденно и с особой приятностью и на все вопросы отвечали к удовольствию каждого любопытствующего узнать о их понятии и знания».

Как водится, газеты несколько приврали. Как можно «непринужденно и с особой приятностью» отвечать на такие вот вопросы и предложения:

– Хорошенькая, как тебя зовут?

– Дева, скажи что-нибудь по-латыни!

– А танцевать вы будете? Монастырки, говорят вы отменно танцуете.

– А правда, что вас учат математике и астрономии? Вот ты, с бантиком, приходи лучше вечером на Невский!

Впереди девиц важно шествовала мадам де Лафон, классные дамы шли по бокам, делая инстинктивные и не всегда ловкие попытки оградить смолянок от назойливости зрителей, уж слишком толпа взволнована, как бы чего не вышло.

Но мероприятие протекало вполне чинно и благовоспитанно. Только один раз ряды воспитанниц смешались. Это случилось в тот момент, когда вдруг грянула роговая музыка. Сюрприз этот был приготовлен по приказу самой государыни. Их сиятельство граф Григорий Григорьевич Орлов загодя спрятал в кустах свой известный на всю столицу оркестр. Ах, как прекрасно! Солнечный день, яркие блики на мраморных нимфах, струи фонтана взмываются вверх, а мелодия звучит как предчувствие счастья и уносит сердца в райские кущи.

Варя вертела головой, разыскивая взглядом Глафиру, разве разглядишь ее в эдакой толпе. И вдруг сзади, девы как раз выходили из грота, раздался возглас:

– Варя, это я!

Она круто повернулась и увидела в шеренге зрителей юношу с красной треуголкой в руках! Это был шок, другое слово здесь неуместно. Варя много раз мысленно проигрывала встречу с сестрой, но она была уверена, что узнает Глафиру с первого взгляда, а как же иначе? Но этот смуглый юноша с горящими глазами совсем не был похож на придуманный образ. Может быть, все это подделка, и кто-то решил сыграть с ней злую шутку?