Бывшая для мажора. Она не уйдет (СИ) - Чикина Елена

Добравшись до фамильного особняка моего мужа, я на минуту остановилась рядом с фонтаном из пожелтевшего мрамора, испещренного трещинками и бороздками, появившимися на камне за долгие века. Подставила ладонь под ледяную струю, вырывавшуюся из пасти мраморного льва, погладила по спине мифического младенца-тритона. Шум воды нет-нет, да помог подлечить мои расшатанные нервы ‒ мне было это очень нужно перед встречей с семьей.

Дойдя до входных дверей и пройдя в холл, я с порога услышала топот детских ножек.

― Мама, мама! ― запищал Паша своим смешным голоском.

― Мой зайчик!

Присела на корточки, перехватив портфель, раскрыла ему свои объятия. Выкатившись из гостиной прямо мне в руки, малыш ласково прижался щекой к моему плечу.

До трех лет он почти не говорил, зато в последние месяцы начал болтать без устали, забавно смешивая в предложениях русские и итальянские слова.

― Мама, я сегодня упал, но мне не больно. Мне совсем не больно, ― показал мне ссадины на локте и коленке.

― Мой храбрый сыночек, дай поцелую!

― Он сегодня ужасно себя вел. Убегал от Мартины, кусался, щипался и кидался едой. Нам всем от него досталось, ― вслед за ребенком в холл вышел Альдо.

― Ничего страшного, бывает, ― улыбнувшись, философски пожала плечами. ― Ему же всего три года.

Порой Паша проказничал и капризничал, и даже меня не слушался. А мне совсем не хотелось быть с ним строгой, ведь в первые годы его жизни меня почти никогда не было рядом. Тратить драгоценные минуты общения на ругань? Мне не хотелось быть такой мамой.

У Игоря в этом смысле был другой подход к воспитанию ‒ он считал, что ребенок должен знать свое место. Ну, а я искренне считала, что малыш в первую очередь должен знать, что его любят и принимают таким, какой он есть.

Разве не в этом и состояла главная проблема детей богатых родителей? Успешным мамам и папам всю жизнь не до них, многих чуть ли ни с младенчества отправляют в частные школы в той же Англии, например. И из них в итоге вырастают глубоко несчастные взрослые, недолюбленные, но избалованные, ожидающие от жизни чего-то запредельного, но не знающие, что в ней самое важное. Не знающие, что такое любовь. Со сколькими такими я познакомилась в среде, в которой вращаюсь в последние годы! Мой малыш не пройдет по тем же дорогам. Только не он!

Третьяков-старший не был для меня авторитетом в вопросах воспитания детей, я знала, каким равнодушным и невнимательным отцом он был для Давида, и мало прислушивалась к его мнению.

Хоть на самом деле, лично у меня не было претензий к Игорю, как к отцу. Он был образцовым папой выходного дня, обязательным, но ненавязчивым ‒ аккуратно платил алименты, соглашался встречаться с сыном в назначенные дни, по праздникам заказывал ему подарки через маркетплейсы. И не требовал большего, ни в чем. Отпустил Пашу со мной в Рим, хоть знал, как редко сможет его видеть.

Конечно, я догадывалась, что ему было так же мало дела до моего ребенка, как в свое время до Давида. Он просто был рад, что почти все хлопоты, связанные с воспитанием, я взяла на себя ‒ в этом и была моя заслуга «образцовой матери».

Но если теперь он узнает, что Паша ему не сын, а внук… что тогда будет? Может, для него это станет не таким уж большим ударом? Конечно, Давид постарается представить мой поступок в самом черном цвете…

Я вспомнила, в какой шок пришла, как не могла поверить глазам, когда около трех лет назад увидела положительный результат ДНК теста ‒ на 99 процентов я была уверена, что забеременела еще до окончания школы, в начале мая. Но потом догадалась набрать в поисковике запрос «Тест на отцовство близкие родственники» и очень быстро нашла ту же информацию, которую Давид бросил мне в лицо в день, когда увидел малыша ‒ в случае, если папа и предполагаемый папа ребенка близкие родственники, близнецы или отец с сыном, тест может оказаться ложноположительным.

И у меня… просто не хватило духа поделиться этой информацией с Игорем. К тому же я поняла, что в этом не будет смысла. Решила, пусть у моего мальчика будет настоящий отец. Не парень, который предал меня. Не ветреный бестолковый мажор, едва окончивший школу. Взрослый человек, мужчина. В конце концов, они, и правда, близкие родственники, одна кровь. Тест это только подтвердил.

Крошечный, незначительный обман. Моя маленькая тайна.

Прижав к сердцу эту светлую головку, сделала вдох и выдох. Все будет хорошо! В любом случае, у нас с Пашей все будет хорошо.

Но тут я услышала, как за моей спиной захлопнулась входная дверь, которую я едва успела прикрыть и так и не догадалась запереть на задвижку…

Повернувшись, я увидела Давида Третьякова.

Мажор стоял, небрежно привалившись плечом к косяку. Наглый. Злой. Выглядящий молодым дерзким бунтарем в этой легкой черной кожанке и нарочито-свободной серо-зеленой футболке.

Он смотрел на нас с ребенком, застывших в объятиях друг друга. По его губам бродила легкая усмешка. В глазах был вызов.

Меня бросило в холод и в жар. Сердце застыло.

На секунду переведя взгляд на мужа, снова посмотрела на незваного гостя.

― Мне пора представиться. Давид Третьяков. Биологический отец Паши, ― широко улыбнулся мой бывший любовник.

Глава 17. Беспередел

Давид

Наверное, мне пора признаться — я понятия не имею, что творю.

Доехал до особняка Ринальди и остановил машину за углом, в узком переулке ‒ в последнее время я много времени проводил в этом местечке. По нескольку часов ежедневно. Наблюдал за его обитателями. Жалкое зрелище, но именно к этому и свелась моя жизнь ‒ к наблюдению за чужой жизнью. Я никому и никогда не признался бы в том, как провожу свое свободное время.

Я ждал, пока кто-нибудь из них выйдет на улицу. Муж Ники, слащавый высокомерный хлыщ, скучный до зубного скрежета, с его вечно постной рожей. Ника, как обычно безукоризненно прекрасная, эффектно наряженная по последней моде, спешащая в институт или из института. Трехлетний малыш, беленький, светловолосый, похожий на жемчужину, держащий за руку свою няню…

Я видел ребенка, к которому не смел подойти ‒ ребенка, для которого я был незнакомцем. Чужим человеком. Я напугал бы его, если бы подошел.

И я видел девушку… Нет, я не смогу передать, что чувствую, когда вижу ее.

Я думал, что невозможно ненавидеть ее сильнее. Но я не знал, что такое ненависть, пока не узнал, что она скрывала от меня все эти четыре года.

И я сидел под ее окнами, но не мог подойти ближе. Потому что знал ‒ как только заговорю с ней, больше не смогу сдерживаться. Наблюдая за жизнью Ники, спокойной и размеренной, мирной, я чувствовал, что с каждым днем моя ненависть к ней только крепчает. Становится глубже.

Та, которая была виновата во всем. Та, которая отняла у меня жизнь, которой я должен был жить.

Она сказала, что этот маленький мальчик ‒ мой единокровный брат? Я ни на секунду не поверил ее словам, сердце знало точно ‒ он мой. Но может быть, она все-таки сказала правду, и мне не было никакого смысла, как последнему лоху, дежурить под окнами моей школьной подружки, которая вышла замуж за другого?

Я говорил самому себе, что мне нужно уехать, сбежать. Перевестись в миланский филиал нашей академии, и забыть их, и мать, и ребенка.

Но я знал, что будет, если я уеду. Знал, какими будут следующие четыре года моей жизни. Понимал, что так и продолжу искать ее в лице каждой девушки. Буду вспоминать наше недолгое счастливое время в одиннадцатом классе. Вспоминать ту, с которой я был счастлив… просто быть.

Оказалось, такое возможно только с ней. Смотреть телек, валяясь на кровать, болтать ни о чем, чувствуя, как время уносится в никуда, не пытаясь замедлить его ход ‒ и просто быть счастливым.

И я знал, что уже не смогу забыть ощущение маленькой теплой белокурой головки малыша под моей ладонью… Тот день, когда я увидел его, погладил по макушке, взглянул в глаза, как две капли похожие на мои.